А что еще оставалось? Ослепленная черной тканью, мятежница безропотно позволила мужчинам увести себя с огромной арены, потом на большую площадь и внутрь какого-то здания, сквозь множество комнат и коридоров. Наконец мужчины остановились.
– Пустите ее, – промолвил знакомый голос. – И снимите повязку.
Перед Аирой за длинным столом восседал Мэсло Инч. А справа, почти на расстоянии вытянутой руки – жаль, что почти, – стоял ее муж.
– Анно!
– Молчать! – рявкнул Главный экзаменатор. – Первым здесь буду говорить я.
Аира прикусила губу. Взоры супругов встретились, и они без слов сказали друг другу: "Ничего, вместе мы как-нибудь переживем и это".
В комнату вошел слуга с аккуратной стопкой серой одежды.
– Положи на стол, – велел Мэсло. Слуга выполнил приказание и удалился.
– А теперь, – внушительно произнес Инч, буравя пленников глазами, – вот что должны сделать вы, оба. Ты, Анно Хаз, исполнишь обязательства перед своей семьей, явишься на Великий экзамен и постараешься заработать как можно больше баллов. Ты, Аира Хаз, будешь сидеть среди зрителей, как подобает ответственной супруге и матери семейства. Пусть все видят, как ты болеешь за своего мужа. Естественно, в соответствующей твоему положению одежде. – Он кивнул на стол. – Далее. Когда экзамен закончится, вас вызовут для короткого публичного заявления. Вот слова. За ночь вызубрите их наизусть.
Начальник городовых передал супругам по листу бумаги.
– Эту ночь вы проведете под арестом. Там никто не помешает вашим раздумьям.
– Где моя дочь? – сорвалась, не выдержав, Аира.
– Дитя в надежных руках, у одной доброй женщины. Его принесут в детскую ложу, понаблюдать за Великим экзаменом. И если завтра вы проявите себя добропорядочными гражданами, способными правильно позаботиться о впечатлительном ребенке, дочь вам вернут. В противном случае ее воспитает город.
К глазам пророчицы подступили горячие слезы.
– Чудовище. Вы просто чудовище, – глухо проговорила она.
– Что же, мадам, раз вы так это воспринимаете…
– Нет, – сказал Анно, – мы все поняли. И сделаем, как вы прикажете.
– Посмотрим, – холодно изрек Мэсло Инч. – Завтрашний день покажет.
Оставшись наедине в арестантской комнате, супруги долго и горько рыдали в объятиях друг друга. Наконец Анно утешил жену и, утирая собственные слезы, произнес:
– Что поделаешь… Мы должны повиноваться.
– Мне нужна моя Пинпин! О деточка, где ты?
– Нет, нет, успокойся. Не надо. Это лишь на одну ночь, вот и все.
– Я ненавижу, ненавижу, ненавижу!
– Конечно, дорогая. Но сейчас мы поступим так, как нам велят.
Анно развернул первый листок и прочел текст, который ему предстояло выучить и повторить перед всем городом:
"Уважаемые сограждане, позвольте мне от чистого сердца и по собственной воле сделать это заявление. Вот уже несколько лет я не стремился улучшать свои достижения. В итоге пострадал не только я сам, но и мои близкие. Стыдно признаться, однако вину за собственные неудачи я перекладывал на других. Теперь я вижу, что вел себя как избалованный, самовлюбленный ребенок. Каждый сам отвечает за свою судьбу. Я горжусь тем, что живу в Араманте, и обещаю вам, начиная с сегодняшнего дня, всеми силами стремиться к тому, чтобы оправдать эту великую честь".
- Что ж, могло быть и хуже, – вздохнул Анно, закончив читать.
Признание Аиры гласило:
"Уважаемые сограждане, многим из вас известно, что не так давно я потеряла сразу двоих детей. Боль утраты на время повредила мой разум, и я вела себя вызывающе, но теперь раскаиваюсь и стыжусь этого. Прошу вашего прощения и снисхождения. Обещаю впредь проявлять должную скромность, соблюдая приличия, подобающие жене и матери".
Госпожа Хаз швырнула бумагу на пол.
– Чтобы я сказала такое!
Супруг поднял исписанный листок.
– Это всего лишь слова.
– О, мои детки, миленькие, – запричитала Аира, опять заливаясь горькими слезами. – Когда же я снова обниму вас?
Глава 23
Гроза Песчаных Равнин
Бледные лучи рассвета разбудили спящих детей, и первым же звуком, который они услышали, стала мелодия марша; зары все так же шагали через край – и все так же, без криков, падали вниз. Троица в ужасе подошла к пропасти. Далеко внизу русло реки побелело, точно заметенное снегом, разве что среди мнимых сугробов тут и там поблескивало золото. Прекрасные лицами, улыбчивые воины продолжали валиться будто подкошенные, и с каждой минутой лилейный поток набирал полноту, а главное, высоту. Настанет миг – и кто знает, как скоро, когда бездна переполнится и колонна беспрепятственно перейдет на другой берег по еще не остывшим телам.
Дети без лишних слов развернулись и, пользуясь бодрящей прохладой утра, зашагали по Великому Пути обратно в Арамант.
Голос Поющей башни Кестрель привязала к золотой ленточке, которую выплела из своей косички, и повесила на шею, под кофточку. Серебро нагрелось на теле и приятно щекотало кожу. Дорога назад незаметно, сама собой настроила близнецов на мысли о доме, о родителях и Пинпин, и на душе у них повеселело. Появились даже лишние силы, чтобы ускорить шаг, хотя Бомен и без того торопился, часто повторяя:
– Мы должны, должны успеть раньше их!
Зары уже не следовали за детьми по пятам, однако вскоре путникам пришлось заглянуть в лицо другой, не менее страшной опасности. Долгое время они не говорили об этом. Терпел даже Мампо – и его молчание красноречивее всего выявило перемены, произошедшие в сердце, ибо желудок мальчика час от часу терзали все более тяжкие муки. Троица изнывала от голода. Вот уже полтора дня у детей во рту не было и маковой росинки. Заплечные сумки давно опустели, а на ветвях деревьев, что росли вдоль дороги, будто назло, не висело ни единого плода. Кое-где у обочины журчали ручейки с чистой водой, но и они иссякнут, как только вокруг потянется безрадостная пустыня. Долгим ли будет переход по сухим пескам? Два, три бесконечных дня? Точно друзья не знали, ведь в первый раз они проделали его под несметными парусами Омбараки. И сколько же они продержатся без еды?..
Просторный Великий Путь плавно струился вниз, и впереди, под ногами детей, лежали бескрайние равнины. К полудню друзья ослабели настолько, что даже Бомен еле брел по дороге. Испугавшись голодного обморока, он сдался и объявил привал. Троица с радостью рухнула наземь под сенью широколистного дерева.
– Как же мы попадем домой? – спросила Кестрель.
И тут же с удивлением поймала себя на том, что говорит со своим близнецом, как со старшим.
– Не знаю, – просто сказал Бомен. – Но если нужно, значит, попадем.
Ничего нового девочка не услышала, однако странным образом ответ успокоил ее.
– Может, у него листья съедобные? – предположила Кесс, наклоняя ветку дерева.
– Придумал! – воскликнул Мампо и, пошарив по карманам, извлек последние листья тиксы, оставшиеся еще с дней, проведенных на Низменном озере.
– Это не настоящая еда, – пояснил он, разделяя угощение на три кучки, – зато она поможет нам забыть про голод.
Мампо оказался прав. Дети пожевали серую кашицу, глотнули резкого на вкус, ароматного сока, и хотя их бедные животы от этого не наполнились, печали как-то сами собой улетучились прочь.
– Горьковато, – поморщилась Кестрель.
– Горько-горько вата-вата! – нараспев отозвался Мампо.
Троица нетвердо поднялась на ноги, чтобы, приплясывая и подпрыгивая, тронуться дальше. Куда подевались их неразрешимые заботы? Подумаешь, пустыня! Стоит замахать руками, ветер отнесет друзей, куда они пожелают, словно беспечных птичек. Или как те смешные облака над головой.
Одурманенные тиксой, друзья выделывали разные коленца и вскоре принялись насмехаться над своими страхами.
– Ха-ха-ха, зарьки! – заливался хозяин листьев.
– Зарьки-зарьки-заречки! – подхватили близнецы.
– А Мампо был дедусей! – фыркнула Кестрель.
– Дедусей-дусей-дусей! – пропели все.
– Ну и что, понравилась тебе старость, Мампо?
Однокашник начал еле передвигать ноги, изображая себя в недавнем прошлом.
– Ой, и как же тяжело! – запричитал он, снова пускаясь в пляс. – Вот так вот ме-е-едленно шаркаешь, потихонечку, чтобы не притомиться.
– Томиться-мицца-мицца! – кричали брат и сестра.
– Как будто весь облеплен грязью.
– Грязью-рязью-рязью!
– А потом как будто грязь отвалилась, и… – Мальчик подскочил на месте, бешено замахал руками. – Ура-ура, я – зар!
– Ура-ура, он – зар! – веселились дети.
Затем приятели подцепили друг друга под локти, чтобы втроем передразнить марширующих врагов. Они даже напели назойливую мелодию, потешно надувая губы:
– Тарум-тарум-тара-рара! Тарум-тарум-тара!
Вот так, то важно вышагивая, то покатываясь со смеху, друзья покинули спасительный лес, вышли на равнины – и нерешительно замерли. Стоило им окинуть взглядом бесплодные пески до самого горизонта, как опьяняющие пары тиксы бесследно рассеялись. Дети поняли, что голодны, что просто умирают с голода и что отчаянно далеки от родного дома.
Легче всего было бы лечь, уснуть и не вставать, потому как дикие прыжки и громогласное пение вконец обессилили троицу, но Бомен велел идти дальше. Упрямо, безжалостно мальчик гнал и себя, и остальных к заветной цели.
– Это же так далеко. Нам никогда не добраться.
– Все равно нельзя останавливаться.
И друзья поплелись вперед. По правую руку неторопливо садилось солнце, в ушах насвистывал резкий пустынный ветер, а троица тащилась вперед без всякой надежды, благодаря одной лишь воле Бо, нежданно-негаданно ставшего их предводителем.
Смеркалось. Тяжелые темные тучи накрывали небо, когда Кестрель остановилась, бережно сняла через голову золотую ленточку и передала серебряный голос брату.
– Иди без меня, – тихо промолвила она. – Я больше не могу.
Взгляды близнецов встретились. Мальчик ясно понял, как стыдится его сестра собственной слабости, но глубочайшая усталость была сильнее стыда.
Я не сделаю этого без тебя, Кесс. Тогда все кончено.
Бомен отвернулся. Мампо жадно смотрел на него, ожидая каких-нибудь ободряющих слов. Однако мальчику нечего было сказать. Он зажмурился и мысленно взмолился, не ведая сам, к кому или чему обращается.
Помоги мне.
И словно в ответ, очередной порыв ветра донес издалека полузабытый треск и скрип. Троица изумленно распахнула глаза. Из-за песчаных дюн медленно вырастала на фоне сумерек длинная мачта с гордо реющим флагом. Над краем земли понемногу воздвигались тугие паруса, оснастка, дозорные башни, верхние, потом главные палубы, а вслед за ними выплыл и весь гигантский корпус города-корабля.
– Омбарака! – вскричала Кестрель. Новая надежда подстегнула скитальцев; дети ринулись навстречу сухопутной громадине, размахивая руками и громко крича на бегу, чтобы привлечь к себе внимание.
Их быстро заметили. Город-великан загрохотал и остановился. С борта спустилась маленькая шлюпка. Друзья забрались в нее и крепко обнялись, плача от радости. Цепи лебедки со скрипом потянули шлюпку вверх. Дети миновали нижние ярусы и были высажены на командирской палубе. Перед ними распахнулись ворота, за которыми уже стояли вооруженные до зубов мужчины с наголо выбритыми головами.
– Шпионы – барраки! – воскликнул их предводитель. – Запереть их! На рассвете вздернем, как бешеных собак!
Друзья запоздало поняли, что угодили в руки чаков.
Троицу загнали в тесную железную клетку, где они только и могли, что сесть бок о бок, поджимая колени к самой груди. Арестантов немедленно заперли и подвесили в нескольких футах над палубой. Пленники крутились и покачивались на ветру, а матросы, которых оставили стеречь мнимых лазутчиков, плевали на них и злобно глумились.
– Презренные барраки! Причесались, точно куколки!
– Пожалуйста, – молили дети. – Мы очень голодны…
– Еще чего, еду на вас тратить! Все равно утром сдохнете!
Почему-то чаки смотрелись воинственнее барраков – может быть, из-за бритых черепов? – но в остальном ни капельки не отличались от своих злейших недругов. Те же робы песочного цвета, те же чванливые манеры, та же привычка обвешиваться оружием с головы до пят.
Услышав, как узники плачут, стражники довольно расхохотались и принялись тыкать в них палками сквозь прутья клетки.
– Развели тут нюни, девчонки! – издевались они. – Завтра вдоволь нарыдаетесь.
– Мы не дотянем до завтра, – прошептала Кестрель. – Мы несколько дней не ели.
– Нет, уж лучше дотяните! – пригрозил самый рослый из мужчин. – Предупреждаю: найду вас мертвыми – убью!
Над палубой раскатился громовой хохот. Высокий охранник побагровел.
– А вы чего предлагаете, умники? – набросился он на товарищей. – Сказать Аке Чаке, мол, публичное повешение не состоится?
– А ты их еще раз прикончи, Пок! – веселилась охрана. – Глядишь, напугаются и больше не будут!
Матросы заржали пуще прежнего. Великан, которого назвали Поком, насупился и забормотал себе под нос:
– Думаете, я такой дурень, а сами-то… увидим еще, кто в дураках-то окажется, вот погодите у меня…
Тем временем настала ночь, ветер завывал все громче, и стража решила караулить пленных по очереди. Первым вызвался громила Пок. Как только все прочие ушли спать, он подкрался к железной клетке и хрипло позвал:
– Эй, лазутчики! Как вы там? Живы?
Дети не отвечали. Мужчина громко застонал.
– Пожалуйста, мерзавцы, поговорите со мной. Нечего тут помирать.
– Есть… – еле слышно пролепетала Кестрель. – Есть…
Последнее слово жалобно затихло на спекшихся губах.
– Да ладно вам, – занервничал Пок. – Сидите тихо. Достану чего-нибудь. Только спокойно, ждите здесь. И не умирайте, хорошо? Обещайте дотянуть до утра невредимыми, а то я и вовсе не пойду.
– Уже близко… – надломленным шепотом пожаловалась девочка. – Перед глазами какая-то пелена…
– Нет, нет! Этого еще не хватало! Не вздумайте у меня, а то… а то…
Не найдя чем припугнуть пленников, громила принялся канючить:
– Ребята, ну вам же все равно помирать. Какая разница: часом раньше, двумя позже? Вот отбросите копыта в мою смену, а мне за вас отдуваться? Где же справедливость? Скажете, я не буду в этом виноват? А свалят на кого, по-вашему? На старину Пока, это уж как пить дать. Опять, мол, этот Пок. Доверь ему дело – непременно дров наломает, тупица непрошибаемый. Вот как они скажут, а разве же это по-человечески?
Дети молчали. Охранник забил тревогу.
– Ну все, только не отдавать концы. Держитесь. Еда уже идет. Я пошел.
И он бегом удалился. Троица сидела не шелохнувшись – на всякий случай, ведь за ними могли следить со стороны. Впрочем, навряд ли: вокруг стояла кромешная тьма, хоть выколи глаз, а ветер стонал и ревел так яростно, что все попрятались по домам. Довольно скоро явился Пок с полной охапкой провизии.
– Вот вам, – пыхтел он, просовывая в клетку сдобные булки. – И чтобы все съели! Слышите, до крошки!
И стал напряженно смотреть, как дети кусают хлеб.
– То-то же, – облегченно вздохнул он. – Вот вам еще фрукты. Теперь уж точно дотянем до рассвета, правда?
Чем больше пленники ели, тем веселее делалось у него на душе.
– Ага! Стало быть, ничего старина Пок и не испортил. К завтрему будете как огурчики, так что любо-дорого повесить, на радость Аке Чаке! Как говорится, конец – делу венец.
Пища придала Бомену сил, а с ними пришла надежда. Мальчик задумался о том, как избежать казни.
– Знаете, а мы ведь вовсе не барраки, – сказал он, откусив яблоко.
– Ой, да хватит тебе, – поморщился громила. – Стреляного воробья на мякине не проведешь. Даже я вижу, что вы не чаки. А кто не чака, тот баррака.
– Мы прибыли из Араманта.
– Вот уж нет. У вас и волосы как у них.
– А если бы мы расплели косички? – вставила Кестрель.
– А если бы мы побрились наголо?
– Ну-у… – неуверенно протянул Пок. – Тогда… Тогда бы вы смотрелись… Э-э-э…
Подобная мысль сбила его с панталыку.
– В точности как вы, – закончил Бомен.
– Может, оно и правда. – Мужчина хмыкнул. – Только за ночь вам ни за что не побриться, а утром – виселица. И готово.
– Вы же не хотите повесить нас, а потом обнаружить, что сделали ошибку?
– Приказы отдает Ака Чака, – с довольным видом возразил Пок. – Раскиньте мозгами: разве может Родной Отец всея Омчаки, Великий Судья Справедливости и Гроза Песчаных Равнин делать ошибки?
Как ни странно, дети крепко уснули той ночью – уснули в неудобной, качающейся клетке, под завывания ветра, прекрасно зная, что их ждет на рассвете. Измождение и полные желудки оказались сильнее страха. Но вот лучи солнца, пробившись из-за края земли, разбудили юных узников.
Ночные вихри заметно поутихли, однако хмурые, будто налитые свинцом небеса готовились разразиться грозой. Группа вооруженных стражей торжественно промаршировала по палубе и окружила клетку. Пленников опустили на скрипучих цепях. Замок был открыт; дети, пошатываясь, выбрались наружу. Военные выстроились с обеих сторон и повели приговоренных на главную площадь, по сторонам которой уже теснилась огромная толпа. С верхней палубы любопытные свешивались прямо через перила. Стоило детям выйти на свет, как зрители зашипели от негодования и принялись выкрикивать:
– Повесить их! Негодные барраки! Вздернуть их!
Посреди площади стояла свежевыструганная виселица, и ветер раскачивал три веревочные петли. Позади построились командующие омчакского воинства и целая шеренга барабанщиков. Пленников подвели к виселице и поставили на скамеечку, каждого перед своей петлей. Над палубой рассыпалась барабанная дробь, и Главнокомандующий возвестил:
– Всем встать! Приготовиться к выходу Аки Чаки, Родного Отца всея Омбараки, Великого Судьи Справедливости и Грозы Песчаных Равнин!
Никто не шелохнулся: толпа и так уже стояла. На площадь важно вышел Ака Чака с небольшой свитой. Он оказался стариком внушительного роста с выбритым черепом. Но широко распахнутые глаза детей смотрели вовсе не на него. Бок о бок с Родным Отцом стоял не кто-нибудь, а бритый советник Кемба.
– Эй, он же баррака! – возмущенно воскликнула Кестрель, указывая пальцем. – Его зовут Кемба, и он с Омбараки!
Советник улыбнулся, с виду ни капли не потревоженный неслыханным обвинением.
– Ваше высочество, еще минута, они и вас объявят лазутчиком.
– Пусть говорят, что им угодно, – нахмурился Ака Чака. – Сейчас мы оборвем их болтовню.
Гроза Песчаных Равнин подал знак военным, которые держали детей, и на шеи мнимым шпионам накинули петли.
Мампо только сглотнул, хотя прежде наверняка расплакался бы.
– Прости, – сказала ему Кестрель. – Мы так и не смогли помочь тебе.
– Ну что ты, – смело улыбнулся мальчик. – Вы стали мне друзьями.
Ака Чака взошел на высокий помост и провозгласил, обращаясь к толпе:
– Народ Омчаки! Морах предала этих недругов прямо в наши руки!
Неожиданно Бомена осенило.
– Морах пробудилась! – вскричал он.
Толпа изумленно умолкла. Сизые тучи заворчали; приближалась гроза. Кемба уставился на мальчика пылающими глазами.
– Зары уже маршируют! – не унимался Бо.