Ребекка Изаксон
ИЗБРАННЫЕ БЛЮЗЫ ИЗ ПЕРЕПИСКИ С ВЕЩАМИ
Вверх по запястьям Тигра и Евфрата
В троллейбусе долго звонит телефон. Никто не поднимает трубку.
- Алло, - первым решается дон Бартоломе.
- Вам осталось девяносто восемь дней.
- Спасибо, - кивает дон Бартоломе.
Он выходит из троллейбуса и направляется в ресторанчик "Ротонда". По воскресеньям в "Ротонде" собираются его друзья, и даже если "Ротонда" заколочена на зиму досками, они непременно выпьют глинтвейн и съедят порцию гуляша, поглядывая на старинный гобелен. Донья Роза будет, как обычно, сомневаться в возрасте гобелена:
- Ну, допустим, Парфенон цел и Мать пирамид высится в золотистой дымке, но что на гобелене делает замок Гауди?
Она в который раз подойдет к гобелену поближе, потрогает плетение, взглянет на изнанку, на которой увидит ту же картину.
Мальчик, как обычно, будет упражняться в чтении и на этот раз где-то обнаружит старый путеводитель по Копенгагену:
"Старейшая часть Копенгагена находится внутри территории, обнесенной первоначально валами и застроившейся до середины XVII века. Эта часть города состоит из так называемого Внутреннего города, Дворцового острова и района около крепости - Цитадели…"
Дон Андреас будет рассматривать спящего в пальто человека за угловым столиком:
- Мне приснилось, что я вас убил, но вот я проснулся и вижу, что вы живы. Как я рад, - засмеется дон Андреас, тряся тяжелую ладонь незнакомцу.
- Вы уверены в этом? - улыбнется в ответ незнакомец. - Вам не нужны фламинго?
- Зачем? - отпрянет в недоумении дон Андреас.
- Да так, разводить будете руками, они розовые, - пожмет плечами незнакомец.
Дон Андреас, спотыкаясь, спешно удалится и невпопад спросит дона Альбиони:
- Не сыграете ли нам на рояле, у вас пальцы заметно вытянулись.
Дон Альбиони откинет край белой льняной скатерти, взмахнет длиннопалыми кистями и примется беззвучно бегло играть по краю стола, на котором уже перебрасываются картами друзья дона Бартоломе. Случайный посетитель будет долго наблюдать за партией, но так и не сможет определить, какая игра ведется завсегдатаями "Ротонды". Она будет походить на вист и на кинга, то вдруг выложится в пасьянс, и, надо заметить, у карточного шулера не будет никаких шансов на успех. Дон Бернард опять встанет на защиту Дон Жуана, уверяя друзей, что тот и любил всего-то одну даму, к примеру Беатриче. Дон Франциск, перебирая сливы в синей вазе, заметит, что в таком случае три Марии любили одного мужчину.
- Да-да, - поддакнет донья Манфред, - каждая по-своему, и это не помешает им собраться вместе.
- Это слишком просто. Чудится мне, что не меньше двух. Кто больше? - рассмеется донья Сансеверино. - Как же без Колизея? Да и женщин ли любил Дон Жуан, любя Беатриче?
Дон Хулио с доном Педро поднимутся на террасу обсудить уже оставшиеся или еще оставшиеся девяносто восемь дней и будут говорить о чем угодно, но только не о девяноста восьми днях, взирая на полную луну, проглядывающую сквозь колонны Парфенона, и потягивать словенское пиво в парке Тиволи.
Airstop-блюз
- Можете ли вы сказать, где мы сейчас находимся?
- А ты?
- И я.
Дон Альфараче живет на пятой скамейке Бернардинского сада. Иногда он водит гостей по саду и рассказывает историю о городе прекрасной Елены.
- О, - вздыхает дон Альфараче, - долгая осада Трои… и могли ли они войти в Saint Город?
Дон Альфараче пристально всматривается в лица прохожих в надежде увидеть Шлимана.
- Пора отыскать золото Города, - сокрушенно вздыхает дон Альфараче, - пришло вернувшееся время. Посейдон не любит троянцев, хотя Марс… и все-таки в археологии имен всегда обнаружится что-нибудь изысканное, удовлетворяющее богов.
- Откуда вы? - спрашивает дон Альфараче незнакомку, опустившуюся на его скамейку.
- У меня мало времени, меня привезли на авто. - Рука незнакомки робко описывает круг, указывая неопределенное направление.
Дон Альфараче пристально вглядывается в лицо, усыпанное родинками:
- Не ты ли носишь белую птичку, чье перо опустилось на красную ткань, и как зовут тебя, "прекрасная Елена"? Не Ольга ли, Мария, Рая, Рита, Инна, Вера, а может быть, замысловатым заморским именем, о котором и не догадаться?
Дон Альфараче всматривается в лицо девушки, будто бы соткана она из его ткани. Белеют костяшки пальцев, пытающихся сдержать бешеный кровоток, рвущий аорту. Ветер веет, пронизывая Изумрудный зал сквозняком и эхом полуденного выстрела. Сентиментальность разрушает путешествующих аэростопом, даже у дона Хенаро глаза нет-нет да и затянет грустью. Уходя - уходи и не оборачивайся. Убегающее вдаль шоссе - одна из граней пирамиды.
- Не забывайте, - говорил дон Альфараче своим сыновьям, заглядывая в чайный дом, - в алхимии пространства вы и есть основной ингредиент. Алхимия подобна русской рулетке, и Мастер всегда предслышит выстрел. И никогда не задавайте вопросов, так вы ничему не научитесь и не станете Мастером, который ничего не предпринимает, услышав выстрел. Он не отвлекается, он выплавляет золотую пилюлю.
Дон Альфараче поднимается со скамейки размять ноги.
- Мальчики, и не надо на маме рвать платье, ее гнев заставит вас выпустить из рук то, что вы так судорожно схватываете. Она в любой момент может начать действовать против вас, если вы излишне нерасторопны. Ай, вы не знаете, что такое мама? Зажгите спичку и посмотрите, что движется по спичке впереди огня. Да, и совсем забыл, - дон Альфараче наклонился, поднимая длинную шкурку апельсина, - алхимия не терпит интерпретаций следа одной ступни. Растворяйте кусочек сахара в чае, - дон Альфараче оперся о косяк двери, стоящей в чистом поле, - Airman знает верное направление. Помните, как умело он устроил на ночлег гостей, съехавшихся на Футурологический конгресс со всех концов в средневековый японский город? Я бы и не додумался, а он разместил их в сосудах, бутылочках, в павильоне декоративно-прикладного искусства Исторического музея. Пять стендов и заняли, разделив старое вино "Перун", обнаруженное в одной из амфор. Правда, не на шутку я тогда встревожился: вернет ли он им прежний облик.
Но все обошлось, Airaurochs тогда вынес из темного ночного города, мягко ступая по шатким лестницам, навевая сны, до краев наполненные наслаждением. Он отличный навигатор. И если вам когда-нибудь доведется путешествовать airstop, доверьтесь ему и вы станете участником игр теней полуденных ускользающих кошек, сплетающих узор из еле заметных молочных нитей, тянущихся из пиалы утреннего чая дона Альфараче, в имени которого каждый день исчезает одна из букв, и трудно предугадать, которая из них отсутствует сегодня. Наверно поэтому друзья дона Альфараче, чтобы наверняка узнать его, завязывают глаза, отправляясь в путешествие вверх по каналам сада, и никогда не убеждают дона Альфараче в том, что он разговаривает сам с собой. Он знает, что это не так. Он даже глаз никогда не закрывает, чтобы не разрушить то, что он однажды увидел.
- Афина, - с легкой укоризной произносит дон Альфараче, смахивая розовый песок с мраморной туники, - где вы пропадали? И пальчики в глине. Опять с Урд и Верданди резали руны? Кланяйтесь отцу. Непременно прибуду на его иллюминацию в Белый Город, вот только преодолею мост длиною в два часа.
- Не подхвати ангину! - выдохнула, опуская глаза, Афина. - Если у волка не отрастет миллионный волосок в хвосте, если следить за перелетом стрижей, голубей, уток к местам, где травы набираются меда, и беречь горло, - рассмеялась Афина, повязывая на шею дона Альфараче пояс туники, - может все и обойдется.
Сергей Козлов
ИЗ СБОРНИКА "ПРАВДА, МЫ БУДЕМ ВСЕГДА?"
В самое жаркое воскресенье, которое было в лесу
В самое жаркое воскресенье, которое было в лесу, к Медвежонку пришел Волк.
Медвежонок сидел на трубе своего домика, держал в лапе над головой огромный лопух и, зажмурившись от удовольствия, лизал проплывающие облака.
- Здравствуй, Медвежонок! - прохрипел Волк, подстилая под себя хвост и усаживаясь на пороге медвежачьего домика. - Холодные сегодня облака?
"К чему бы это он?" - подумал Медвежонок, а вслух сказал:
- Здравствуй, Волчище! Зачем пожаловал?
По небу плыли редкие облака; далекое солнышко повисло над лесом; Волк высунул язык, слизнул самое прохладное облако и прошептал:
- Стар я… Тошно мне, Медвежонок!… С самого четверга.
"Врет!" - подумал Медвежонок. А вслух спросил:
- А что было в четверг?
- В четверг я съел твоего друга - Зайца. Твоего любимого Зайца, которого ты называл: ЗАЯЦДРУГМЕДВЕЖОНКА… Незабываемый был Заяц!…
"Врет, - снова подумал Медвежонок. - ЗАЯЦДРУГМЕДВЕЖОНКА сидит сейчас в подполе и пьет холодное молоко!"
- А зачем ты его съел? - спросил Медвежонок.
- Я его съел, потому что очень был голоден, - прошептал Волк, высунул язык и полизал небо.
- Послушай, Волк! - сказал Медвежонок. - Если ты будешь лизать небо над моим домом, здесь никогда не упадет дождь. Потерпи немножко, а если не можешь - уходи в другое место.
- Но я же съел твоего друга Зайца! - прохрипел Волк. - Я хочу, чтобы ты мне что-нибудь сказал!..
- Вот я тебе и говорю, - сказал Медвежонок, - убери язык и прекрати так жарко дышать.
- Но…
Здесь Волк проглотил слюну - потому что Медвежонок у него на глазах подтащил лапой к себе длинненькое, прозрачное облако, полизал его, закрыл от удовольствия глаза, переломил пополам и съел, так и не открывая глаз.
- Но так же нельзя! - поперхнулся от обиды Волк. - Кто же хватает облака лапами?!.
- Ты молчи, - сказал Медвежонок, по-прежнему сидя на трубе с закрытыми глазами. - Кто съел ЗАЙЦАДРУГАМЕДВЕЖОНКА?
- Позволь, я лизну следующее… - попросил Волк. - Над моим домом сегодня совсем не плывут облака. Я не ел твоего Зайца.
- Ел, - сказал Медвежонок. И посмотрел туда, откуда дул ветер. - Ел! - повторил он. И схватил лапой синюю льдышку облака.
Волк высунул язык, но Медвежонок уже сидел с закрытыми глазами и гладил себя правой лапой по животу.
- Не ел я твоего Зайца, - прохрипел Волк.
Медвежонок не обращал на него никакого внимания.
- Ел!… Ел!… - прошамкал беззубой пастью Волк. - Если бы я мог кого-нибудь съесть!…
И ушел, заметая легкую пыль своим горячим хвостом.
Как Ослику приснился страшный сон
Дул осенний ветер. Звезды низко кружились в небе, а одна холодная синяя звезда зацепилась за сосну и остановилась прямо против домика Ослика.
Ослик сидел за столом, положив голову на копытца, и смотрел в окно.
"Какая колючая звезда", - подумал он. И уснул.
И тут же звезда опустилась прямо к его окошку и сказала:
- Какой глупый Ослик! Такой серый, а клыков нет.
- Чего?
- Клыков! - сказала звезда. - У серого кабана есть клыки и у серого волка, а у тебя нет.
- А зачем они мне? - спросил Ослик.
- Если у тебя будут клыки, - сказала звезда, - тебя все станут бояться.
И тут она быстро-быстро замигала, и у Ослика за одной и за другой щекой выросло по клыку.
- И когтей нет, - вздохнула звезда. И сделала ему когти.
Потом Ослик очутился на улице и увидел Зайца.
- Здр-р-равствуй, Хвостик! - крикнул он.
Но косой помчался со всех ног и скрылся за деревьями.
"Чего это он меня испугался?" - подумал Ослик. И решил пойти в гости к Медвежонку.
- Тук-тук-тук! - постучал Ослик в окошко.
- Кто там? - спросил Медвежонок.
- Это я, Ослик, - и сам удивился своему голосу.
- Кто? - переспросил Медвежонок.
- Я. Откр-рой!…
Медвежонок открыл дверь, попятился и мигом скрылся за печкой.
"Чего это он?" - снова подумал Ослик. Вошел в дом и сел на табуретку.
- Что тебе надо? - испуганным голосом спросил из-за печки Медвежонок.
- Чайку пр-р-ришел попить, - прохрипел Ослик. "Странный голос, однако, у меня", - подумал он.
- Чаю нет! - крикнул Медвежонок. - Самовар прохудился.
- Как пр-рохудился?! Я только на той неделе подар-рил тебе новый самовар!
- Ничего ты мне не дарил! Это Ослик подарил мне самовар!
- А я кто же?
- Волк!
- Я?!. Что ты! Я люблю тр-р-равку!
- Травку? - высунулся из-за печки Медвежонок.
- Не волк я! - сказал Ослик. И вдруг нечаянно лязгнул зубами.
Он схватился за голову и… не нашел своих длинных пушистых ушей. Вместо них торчали какие-то жесткие, короткие уши.
Он посмотрел на пол - и обомлел: с табуретки свешивались когтистые волчьи лапы…
- Не волк я! - повторил Ослик, щелкнув зубами.
- Рассказывай! - сказал Медвежонок, вылезая из-за печки. В лапах у него было полено, а на голове - горшок из-под топленого масла.
- Что это ты надумал?! - хотел крикнуть Ослик, но только хрипло зарычал: - Р-р-р-р!!!
Медвежонок стукнул его поленом и схватил кочергу.
- Будешь притворяться моим другом Осликом? - кричал он. - Будешь?!
- Честное слово, не волк я, - бормотал Ослик, отступая за печку. - Я люблю травку!
- Что?! Травку?! Таких волков не бывает! - кричал Медвежонок, распахнул печку и выхватил из огня горящую головню.
Тут Ослик проснулся.
Кто-то стучал в дверь, да так сильно, что прыгал крючок.
- Кто там? - тоненько спросил Ослик.
- Это я! - крикнул из-за двери Медвежонок. - Ты что там, спишь?
- Да, - сказал Ослик, отпирая. - Я смотрел сон.
- Ну?! - сказал Медвежонок, усаживаясь на табуретку. - Интересный?
- Страшный! Я был волком, а ты меня лупил кочергой…
- Да ты бы мне сказал, что ты - Ослик!
- Я говорил, - вздохнул Ослик, - а ты все равно не верил. Я говорил, что если я даже кажусь тебе волком, то все равно я люблю щипать травку!
- Ну и что?
- Не поверил…
- В следующий раз, - сказал Медвежонок, - ты мне скажи во сне: "Медвежонок, а по-омнишь, мы с тобой говорили?.." И я тебе поверю.
Веселая сказка
Однажды Ослик возвращался домой ночью. Светила луна, и равнина была вся в тумане, а звезды опустились так низко, что при каждом шаге вздрагивали и звенели у него на ушах, как бубенчики.
Было так хорошо, что Ослик запел грустную песню.
- Передай кольцо, - тянул Ослик, - а-а-бручаль-ное…
А луна спустилась совсем низко, и звезды расстелились прямо по траве и теперь звенели уже под копытцами.
"Ай, как хорошо! - думал Ослик. - Вот я иду… Вот луна светит… Неужели в такую ночь не спит Волк?"
Волк, конечно, не спал. Он сидел на холме за Осликовым домом и думал: "Задерживается где-то мой серый брат Ослик…"
Когда луна, как клоун, выскочила на самую верхушку неба, Ослик запел:
И когда я умру,
И когда я погибну,
Мои уши, как папоротники,
Прорастут из земли.
Он подходил к дому и теперь уже не сомневался, что Волк не спит, что он где-то поблизости и что между ними сегодня произойдет разговор.
- Ты устал? - спросил Волк.
- Да, немного.
- Ну, отдохни. Усталое ослиное мясо не так вкусно.
Ослик опустил голову, и звезды, как бубенчики, зазвенели на кончиках его ушей.
"Бейте в луну, как в бубен, - думал про себя Ослик, - крушите волков копытом, и тогда ваши уши, как папоротники, останутся на земле".
- Ты уже отдохнул? - спросил Волк.
- У меня что-то затекла нога, - сказал Ослик.
- Надо растереть, - сказал Волк. - Затекшее ослиное мясо не так вкусно.
Он подошел к Ослику и стал растирать лапами его заднюю ногу.
- Только не вздумай брыкаться, - сказал Волк. - Не в этот раз, так в следующий, но я тебя все равно съем.
"Бейте в луну, как в бубен, - вспомнил Ослик. - Крушите волков копытом!…" Но не ударил, нет, а просто засмеялся. И все звезды на небе тихо рассмеялись вместе с ним.
- Ты чего смеешься? - спросил Волк.
- Мне щекотно, - сказал Ослик.
- Ну, потерпи немножко, - сказал Волк. - Как твоя нога?
- Как деревянная!
- Сколько тебе лет?! - спросил Волк, продолжая работать лапами.
- 365 250 дней.
Волк задумался.
- Это много или мало? - наконец спросил он.
- Это около миллиона, - сказал Ослик.
- И все ослы такие старые?
- В нашем перелеске - да!
Волк обошел Ослика и посмотрел ему в глаза.
- А в других перелесках?
- В других, думаю, помоложе, - сказал Ослик.
- На сколько?
- На 18 262 с половиной дня!
- Хм! - сказал Волк. И ушел по белой равнине, заметая, как дворник, звезды хвостом.
Ложась спать, Ослик мурлыкал:
И когда я умру,
И когда я погибну,
Мои уши, как папоротники,
Прорастут из земли!
Черный Омут
Жил-был Заяц в лесу и всего боялся. Боялся Волка, боялся Лису, боялся Филина. И даже куста осеннего, когда с него осыпались листья, - боялся.
Пришел Заяц к Черному Омуту.
- Черный Омут, - говорит, - я в тебя брошусь и утону: надоело мне всех бояться!
- Не делай этого, Заяц! Утонуть всегда успеешь. А ты лучше иди и не бойся!
- Как это? - удивился Заяц.
- А так. Чего тебе бояться, если ты уже ко мне приходил, утонуть решился? Иди - и не бойся!
Пошел Заяц по дороге, встретил Волка.
- Вот кого я сейчас съем! - обрадовался Волк.
А Заяц идет себе, посвистывает.
- Ты почему меня не боишься? Почему не бежишь?! - крикнул Волк.
- А что мне тебя бояться? - говорит Заяц. - Я у Черного Омута был. Чего мне тебя, серого, бояться?
Удивился Волк, поджал хвост, задумался.
Встретил Заяц Лису.
- А-а-а!… - разулыбалась Лиса. - Парная зайчатинка топает! Иди-ка сюда, ушастенький, я тебя съем.
Но Заяц прошел, даже головы не повернул.
- Я у Черного Омута, - говорит, - был, серого Волка не испугался, - уж не тебя ли мне, рыжая, бояться?..
Свечерело.
Сидит Заяц на пеньке посреди поляны; пришел к нему пешком важный Филин в меховых сапожках.
- Сидишь? - спросил Филин.
- Сижу! - сказал Заяц.
- Не боишься сидеть?
- Боялся бы - не сидел.
- А что такой важный стал? Или охрабрел к ночи-то?
- Я у Черного Омута был, серого Волка не побоялся, мимо Лисы прошел - не заметил, а про тебя, старая птица, и думать не хочу.
- Ты уходи из нашего леса, Заяц, - подумав, сказал филин. - Глядя на тебя, все зайцы такими станут.
- Не станут, - сказал Заяц, - все-то…
Пришла осень. Листья сыплются…
Сидит Заяц под кустом, дрожит, сам думает: "Волка серого не боюсь. Лисы красной - ни капельки. Филина мохноногого - и подавно, а вот когда листья шуршат и осыпаются - страшно мне…"
Пришел к Черному Омуту, спросил:
- Почему, когда листья сыплются, страшно мне?
- Это не листья сыплются - это время шуршит, - сказал Черный Омут, - а мы слушаем. Всем страшно.
Тут снег выпал. Заяц по снегу бегает, никого не боится.