- Не знаю… этого не открывают книги. А вот тебя, женщина, ждут тяжкие испытания! Укрепи своё сердце, а я постараюсь не оставить тебя без помощи.
- …Но что это? – воскликнул он вдруг, подняв лицо к звёздам и к чему-то прислушиваясь. – Кажется, срок моего обета уже истёк…
Зульфия тоже глянула вверх, но не успела она и глазом моргнуть, как маленький костёр, возле которого они сидели, вспыхнул с такой силой, что пламя его опалило их обоих, и Зульфия с криком откатилась от огня, закрывая лицо. В тот же миг с небес ударил столб света, ярко осветивший белобородого. Тот вытянулся в этом световом столбе, воздев руки, а затем упал на колени.
- Бисмилля арр-рахман… - начал он молитву, возвышая голос, и едва успел произнести он:
- …арр-рахим!! – как всё тело его вспыхнуло синим очистительным пламенем, взвившимся до неба, и тут же небесный свет и огонь погасли.
Придя в себя, Зульфия увидела, что дервиш спокойно сидит на прежнем месте, но что-то в нём неузнаваемо переменилось…
Это уже не был тот сгорбленный, морщинистый старик в грязном засаленном халате и серой чалмой на голове. Лицо его под белоснежной бородой стало гладким, красивым и благородным, спина царственно выпрямилась, а халат и шаровары его стали белее снега. На голове его сидела зелёная чалма, украшенная драгоценным камнем, а на поясе висел золочёный изогнутый персидский клинок.
Как зачарованная смотрела Зульфия на сидевшего перед ней шейха, а потом опустилась перед ним ниц и целовала землю.
- Ну, что же… Ты узнаёшь меня, о женщина? – с улыбкой спросил он. – Откроешь ли ты мне теперь свои объятья?
- О!.. Да… Нет… Я не знаю… - лепетала она в смущении. – Но скажи мне, о благороднейший, что это было?!
- Срок моего сорокалетнего обета завершился, и небеса наградили меня великой силой. Теперь моё имя - Белый Дервиш, и мне открыто всё… Но не ты, о прекрасная!.. – говорил он ей с ласковым упрёком. – А именно тебя я хотел бы открыть более всего на свете!
Зульфия смущалась, краснела и не знала, что на это отвечать. Она была не против уступить этому седобородому красавцу, да ещё такому могущественному, но можно ли было такое сказать?
- Подойди ближе, о женщина! – сказал Белый Дервиш, и Зульфия подошла и встала перед ним вблизи огня, в смущении прикрывая лицо. – Я чувствую, как ты хороша под этим хеджабом, но не вижу этого… Возьми вон тот кувшин и омойся с дороги. И прошу тебя, делай это, нимало меня не смущаясь.
И действительно, невдалеке она увидела большой глиняный кувшин и серебряную миску, которых раньше, кажется, не было. Она налила в миску воды, но остановилась перед ней в смущении и не снимала одежды.
- Я помогу тебе, - произнёс Дервиш. – Подними руки и положи их за голову.
И когда она выполнила это, дервиш достал щепотку порошка из яхонтовой круглой коробочки, бросил её в костёр, и тот опять вспыхнул с большой силой. В тот же миг и хеджаб, и рубашка, и шаровары Зульфии свободно упали на песок, и она осталась стоять голой в свете пламени, в одном головном платке и с руками, сложенными на затылке.
- О, красавица! – воскликнул дервиш в восхищении. – Омойся же этой волшебной водой и стань моей пери!
И Зульфия стала омываться, более не смущаясь и ничего от него не скрывая. Она наклонялась и плескала на себя, омывая руки, плечи и лицо, груди и живот, и ставила ноги в серебряную миску и омывала их одну за другой, и поливала себе спину и зад, и капли воды блестели в свете костра на её коже, а дервиш сидел неподвижно, не сводя с неё вожделенного взгляда.
И когда она закончила и стала неподвижно, дервиш развязал пояс, отложил в сторону золочёный клинок и подошёл к ней близко.
- О прекрасная! – воскликнул он со страстью. – Сорок лет я ждал тебя! ждал ещё тогда, когда ты даже не родилась... И вот дождался!.. Стань же моей, утоли жажду моей плоти, и мы унесёмся с тобою к небесам!
И он потянул узелок на поясе, белоснежные шаровары его соскользнули, и в свете костра из-под короткой рубахи показался изогнутый кверху крепкий клинок. И дервиш опустился перед нею на колени, и обнял её бёдра, и целовал её живот, щекоча длинной бородой, и привлекал её к себе всё ближе, и внутри её нежной раковины зажёгся огонь желания.
И она размякла в руках его, отдаваясь ему, и опускалась всё ниже, а он поддерживал её за округлости, и изогнутый жезл его был устремлён вверх. И вот они сблизились, и слились, и когда изогнутый клинок его погрузился в её тёмную раковину до основания, то прикоснулся там к жемчужине.
И Зульфия, полная неведомых ощущений, стала покачиваться на нём, как лодке на воде. И она всё двигалась и раскачивалась на изогнутом клинке, и получала от этого невиданные доселе наслаждения. А когда покачивания её сменились быстрой и резвой скачкой, дервиш зарычал от страсти, орудие его дало могучий залп, и они оба унеслись к небесам, как он и обещал.
Когда же очнулись они лежащими на её накидке, седобородый красавец обнял её, покрыл её живот и груди тысячью поцелуев, и упрашивал её повторить всё сначала. А поскольку Зульфия, в смущении потупя глаза, ничего не отвечала, он немедля установил её в позу ослицы, крепко взялся за её округлости и извлёк свой белый жезл, снова бывший в полной готовности.
Но когда его изогнутый жезл погрузился в её тёмную раковину, и страсть затмила для них весь подлунный мир, послышался топот копыт, лошадиное ржание, и к костру с гиканьем вынеслась дюжина всадников, которые окружили их.
Это была банда Весёлого Ахмеда, промышлявшего ночным грабежом караванов.
* * *
- Банда грабителей? – заинтересовался падишах. – Жаль, что не я правил той страной! Мой отряд в сотню сабель привёз бы мне голову этого Ахмеда. А ты слышала, как мои молодцы однажды накрыли в одной неприступной пещере банду Саида, которая славилась своими грабежами и убийствами?
- А не та ли это была пещера, о повелитель, которая открывалась с помощью волшебного заклинания?
- Да, с помощью заклинания и пучка особой травы. А заклинание это подслушал у разбойников один сборщик хвороста, которого звали Али-Баба.
- О, в детстве я слышала эту историю!
- Так вот, привезли мне всю эту банду в глиняных горшках, которых в той пещере было великое множество - разбойники держали в них свою добычу. Представь, стоят на площади сорок огромных горшков, а из каждого торчит голова! Народ собрался, ходит, смеётся, кое-кого узнают… Кому подзатыльник отвесят, кому в лоб дадут… А потом мальчишки притащили горшок с дерьмом, и стали им дерьмом усы подрисовывать! Тут уж такой хохот поднялся - на весь Багдад!
- Ну, я правитель добрый – я это прекратил, а велел накормить этих негодяев пловом. Да таким, что масло кипело!
- О, повелитель! – отозвалась Шехерезада. – Ты поступил справедливо! Жалеть разбойников – это значит не жалеть страдающих от них добропорядочных и честных мусульман, почитающих Аллаха и своего правителя.
- Я всегда справедлив, – отвечал падишах, у которого глаза уже слипались. – Но на сегодня прекрати свои речи, я устал… Прими лучше возбуждающую позу, и я полюблю тебя.
Шехерезада опустилась ниц в знак покорности и целовала его туфлю. Затем, не вставая с колен, подняла полы его халата и увидела, что жезл падишаха мягок, мал и не годится для любви.
- О, повелитель, - сказала она. - Даже такой могучий и непобедимый жезл, как у тебя, нуждается в отдыхе. Давай дадим ему покой и не станем сводить с моей недостойной раковиной. Ляг и усни, повелитель! А утром жезл твой нальётся новой, невиданной силой – такой могучей, что тебе покорится целая тысяча женщин, и все останутся довольными. И я среди них буду первой!
- Ну, хорошо, - отвечал усталый падишах, покойно укладываясь на ложе. – А о чём ты расскажешь мне завтра?..
- Об Алладине, повелитель. Ведь они собирались лететь по воздуху, как птицы – так сказал ему магрибинец… Но сначала этот гнусный старик захотел полакомится его молодой рабыней, Эльчин - ты помнишь, повелитель?
Но повелитель уже спал… Спала без задних ног и сестра её Дуньязада; дремали невдалеке и обе служанки. Шехерезада прилегла с повелителем рядом, смежила веки, и всё во дворце погрузилось в сон…
* * *
И прошёл день, и настала следующая ночь, и Шехерезаду вновь призвали на ложе Великого. И она явилась и приветствовала повелителя, который уже ждал её, глубокими поклонами, а затем опустилась ниц, подползла к ложу повелителя на коленях и целовала его царственную пятку.
- Не прикажешь ли, о повелитель, прежде, чем начну свой рассказ, принять мне позу ослицы и развязать пояс? – спросила она на всякий случай, помня о его вчерашнем желании.
- Нет… не стоит, Шехерезада, - говорил Шахрияр умиротворённо. – Тут приходила Сулла… с просьбой от гарема разрешить им ночные купания. Ну и… заодно уж пришлось ублажать её. Очень страсти в них много, в моих жёнах! Не успеваю всем угодить.
- Сулла? – переспросила Шехерезада, и по лицу её пробежала тщательно скрываемая тень ревности. – Как она смеет докучать повелителю всякими пустяками? Разве ты назначил её любимой женой?
- Да нет…
- Ах, сестрица! – отозвалась Дуньязада, которая рядом с сестрой умнела прямо на глазах. – Забудь сегодня о любви повелителя. Сулла была полна страсти и истекала соком, как спелая хурма… и наш повелитель отдал ей все силы. Продолжи лучше свой рассказ – он такой чудный, замечательный!
- Воистину разумное дитя, - похвалил повелитель. – Начинай, Шехерезада…
- С любовью и удовольствием, - процедила Шехерезада сквозь зубы нужную формулу, хотя была вне себя.
Усевшись в позу лотоса, она прикрыла глаза, и через минуту успокоившись, начала…
- Дошло до меня, о счастливый царь, что старый колдун воспылал к юной рабыне своего внука жуткой страстью, и велел Алладину прислать её - якобы для приготовления плова, и оставил для этого несколько динаров.
Когда старик ушёл, Алладин позвал свою рабыню, отдал ей деньги и сказал, что она должна будет сделать.
- Господин мой, - встревожилась Эльчин. – Поверь, этому старику не плов нужен. Он хочет меня!
Алладин загоревал, ибо совсем не хотел отдавать свою любимую рабыню кому бы то ни было, даже на время.
- О, Аллах! – воскликнул он в печали. – Что же делать? Ведь это он, мой дед выкупил тебя – как же я могу его ослушаться?
Эльчин, у которой был быстрый ум, подумала немного и сказала:
- У купца Харуфа живёт одна служанка, горбунья, с которой мы были дружны. Она всегда жаловалась на судьбу, что уродилась горбатой, а когда Харуф, распалённый похотью, разыскивал меня, она прятала меня в чулане, говоря при этом: "Эх! вот уж я бы ублажила хозяина, так ублажила! Он бы после меня ни на какую другую и смотреть бы не захотел. Ничего эти мужчины не понимают…" Попробую её разыскать. Кажется, она смогла бы мне помочь.
Алладин обрадовался, что всё само собой может благополучно устроится, и отпустил её.
Эльчин отправилась на рынок, где надеялась встретить горбатую служанку, ибо знала порядок в доме Харуфа, и знала, что в это время служанок там отправляют на закупку снеди.
И в самом деле, прохаживаясь вдоль мясных рядов, она заметила знакомых рабынь, среди которых была и маленькая горбунья Зубейда, её подруга. Её большая голова с круглым носатым лицом сидела прямо на плечах, без шеи, и вся она походила на большую сову.
- О, милая моя Эльчин! – обрадовалась та, когда Эльчин подошла. – Тебя ведь продали, бедняжка!.. Как живётся тебе у нового господина?
- Лучше, чем ты можешь себе представить, – отвечала Эльчин.
- Но он уже наказывал тебя? Ох, все хозяева начинают с того, что примерно наказывают новую рабыню. Уж я-то знаю…
- Совсем нет, меня не за что наказывать. И мой новый господин так молод и хорош собой, что я готова любить его и днём, и ночью!
- Ах, какая ты счастливица! – восклицала горбунья. – Скажи, ну почему же мне Аллах никогда не пошлёт мужчины, который бы полюбил меня? хоть некрасивого, хоть горбатого, хоть старого! Посмотри, какая у меня нежная кожа… А какой у меня зад, ты же видела? ведь он поболее твоего, и такой округлый… Да если мужчина узрит его, он потеряет разум от страсти! Клянусь святой Мединой!
- Ах, Зубейда, а что ты скажешь, если я попробую помочь тебе в этом? – спросила Эльчин.
- Помочь?!. О, Аллах! Да я тогда сделаю для тебя всё, что ни попросишь! – обрадовалась горбунья.
- Есть у меня на примете один очень страстный мужчина. Правда, он не молод… Скорее, стар.
- О, Аллах! Да разве в этом дело?!
- Человек этот, скажу тебе сразу, богатый, и пылает страстью ко мне. Но мы с тобой сделаем всё так, чтобы получил он тебя!
От удивления глаза у Зубейды полезли на лоб, но Эльчин убедила её доверится ей, сделать всё так, как она скажет, и они расстались до вечера.
Затем Эльчин выторговала недорого бок молодого барашка, купила два фунта риса, красного и чёрного перца, имбиря, куркумы, петрушки и другой зелени, и отправилась на улицу Медников, где жил магрибинец. По дороге на оставшиеся деньги она купила ещё кувшин чёрного вина.
Старик сам впустил её в дом, который был богато украшен коврами, золотой и серебряной посудой и ценной утварью.
- Ступай на кухню, - сказал он, оглядев её со всех сторон мрачным взором, - растопи очаг и приготовь мне плов. Да смотри, чтоб это был настоящий плов, а не какая-нибудь дрянь! не то отведаешь моей плётки.
Эльчин поняла, что старик шутить не любит, и кинулась исполнять приказание.
- Стой! – остановил он её. - Когда подашь плов - разденься, возьми бубен и станцуй мне. Я люблю ужинать под качания женских бёдер, хе-хе!
* * *
После захода солнца горбунья Зубейда незаметно покинуть дом одноглазого Харуфа и, закутавшись в хеджаб, отправилась к дому магрибинца, который ей описала Эльчин, и стала незаметно там прогуливаться.
Наконец, в темноте отворилась калитка, и Эльчин тихо позвала её.
- Пойдём скорее, пока он отдыхает. Сейчас я подам ему ужин, потом буду танцевать, ну а потом… Потом, думаю, ему захочется того, о чём ты давно мечтаешь.
Она провела горбунью в богато убранную комнату, спрятала в чулан и наказала сидеть тихо. Та, прильнув к щёлке, видела, как вошёл высокий, мрачный старик, который улёгся на подушках; как Эльчин принесла и поставила перед ним большое серебряное блюдо с пахучим пловом, золочёный кувшин с вином и чашу; как потом она разделась почти донага, оставив на себе только короткую рубаху, открывавшую пупок, да тонкие шаровары, и стала танцевать перед ним танец живота, раскачивая бёдрами, вращая задом и стуча при этом в бубен; как в тусклом свете масляных светильников сверкали глаза старика, поедавшего плов целыми горстями.
- Плов хорош! – наконец сказал он, наполнил чашу и выпил её. – А это сладкое вино ещё лучше!.. Ты устроила мне праздник, и я тебя награжу. Но сначала… - он налил и опрокинул ещё одну чашу, - сначала ты должна кое-что посмотреть.
Старик поднялся во весь рост, и горбунья в щёлку увидела, что пола его халата сильно оттопыривается. Мрачно сверкнув глазами, он отвёл полу в сторону, и перед взорами женщин предстал мужской жезл такой чудовищной длины, какие бывают только у ослов.
Эльчин ахнула и потеряла дар речи.
- Вот чему ты будешь сегодня служить! Служить и за страх, и за совесть… Ну, а ежели он придётся тебе не по вкусу, то смотри – я наказываю так, как никакому одноглазому Харуфу и не снилось!
Эльчин бросилась в ноги старику и воскликнула:
- О, господин достопочтенный дедушка! Я вся целиком принадлежу вашему внуку, Алладину! Как же я могу быть вашей? И что скажет на это мой господин Алладин?..
- Молчать!! – закричал старик страшным голосом и затопал ногами. – Шкуру спущу!! Превращу в ослицу! В крысу! Вместе с твоим Алладином!!
- Хорошо, хорошо! Я согласна! – запричитала Эльчин. - Позволь мне омыться… и приготовить ложе, о господин.
Старик, успокоившись, махнул рукой, а сам отправился в дальнюю часть дома: плова было съедено слишком много, и ему захотелось посетить чулан задумчивости.
Эльчин в это время вывела из потайного места горбунью и отвела её на ложе. "Жезл у старика очень уж длинён, придётся тебе потерпеть! – говорила Эльчин. – Я же буду рядом, в темноте, чтоб отвечать ему, если спросит. А ты молчи, как рыба!" "О таком жезле я давно мечтала!" - отвечала горбунья.
Она развязала пояс, с головой зарылась в подушки и, подняв зад повыше, приготовилась к неизведанным доселе наслаждениям. Что будет с нею, если обман обнаружится, она и не думала.
Эльчин оставила непотушенным единственный светильник, и со стороны на ложе виднелось только светлое пятно округлой луны с темнеющим внизу овалом - тем самым, перед которым не устоит ни один мужчина.
Наконец послышались тяжёлые шаги и магрибинец, покачиваясь от выпитого вина, появился на пороге. Увидев представшую перед ним картину, он зарычал от вожделения и принялся развязывать пояс.
- Господин мой! – отозвалась Эльчин из-за ложа, опасаясь за подругу. – Жезл твой слишком велик, будь осторожен со мной!
- Молчать! – отвечал он, снимая с себя последнюю одежду и представая пред глазами Эльчин совсем голым.
Его тело было худым, высохшим и покрытым множеством отвратительных бородавок и родимых пятен; одно из них, большое, выпуклое и поросшее шерстью, походило на отвратительную жабу и располагалось внизу живота, над самым жезлом. "Хорошо, что не видит этого Зубейда!" - подумала Эльчин.
Жезл магрибинца между тем вытягивался всё больше, провисая под собственной тяжестью, и старик, ухвативши его обеими руками, направил его в грот страсти. Ощутив проникновение "большого змея", горбунья принялась радостно двигаться и стонать от удовольствия, хотя и знала, что ей нужно молчать.
- О рабыня! – воскликнул магрибинец в восторге, погружая жезл всё глубже. – Я не зря разорился, покупая тебя! Неужели ты сможешь принять его целиком? Ведь такого жезла, как у меня, не найдётся во всём Магрибе! Меня наградил им сам ифрит Закрияр, когда я спас его от заклятья великого Сулеймана ибн Дауда.
- О-о! А-а! – стонала горбунья, а старик в упоении долбил её раковину, проникая всё глубже. В конце-концов Зубейда не выдержала и закричала от боли в подушку.
- Ты недовольна? Ах, неблагодарная!.. – рассердился старик. – Вот что! Если примешь мой жезл целиком – богато награжу. Ежели не примешь – превращу в ослицу. Вот тогда уж примешь!
И ухватив горбунью за округлости, он стал натягивать её на себя с бешеной страстью.
Горбунья, не выдержав, выдернула из-под подушек свою большую голову, повернула к старику своё совиное лицо с висячим носом и закричала на него басом так, что у магрибинца от ужаса волосы восстали на голове.
- А-а-а!! – завопил он, отшатываясь. – Шайтан!! Шайтан из ада! А-а-а!!
И рухнув с ложа и задевая жезлом за стены и косяки, он с криком ринулся вон из дому.