С коронацией она решила не откладывать, покойный супруг так и не успел короноваться. 1 сентября 1762 года императрица, а с ней весь двор направились в Москву. Там Екатерина остановилась в пригороде, в усадьбе Разумовского Петровское. Здесь собрались члены Синода, духовенство, генералитет, знатные особы обоего пола, чтобы поднести всеподданнейшие поздравления. 13 августа состоялся торжественный въезд в Москву. "По улицам было убрано ельником, наподобие садовых шпалер, обрезанных разными фигурами; для смотрения народу обыватели каждый перед своим домом имел построенные преизрядные галереи, по которым снаружи, а также в домах, из окон и по стенам свешены были ковры и другие разные материи". Москва хорошо подготовилась к коронации. Были сооружены четыре триумфальные арки, в Успенском соборе сооружены помосты и балдахины, загодя в Петербурге были изготовлены большая и малые короны. В честь коронации была выбита специальная медаль.
Екатерина была очень довольна пышной коронацией и приёмом москвичей, но уже через месяц или около того начались неприятности. Возник "заговор" о смене власти в пользу "Иванушки". Собственно, никакого заговора как такового не было, была одна болтовня, но и за неё в России наказывали очень строго. Иванушка, или Иван VI (по отцу Брауншвейгский), был в младенчестве свергнут императрицей Елизаветой. Случилось это 25 ноября 1741 года. Когда Елизавета с гвардейцами заняла Зимний дворец, она прошла в спальню, взяла младенца на руки и сказала: "Бедное дитя, ты ни в чём не виноват, твои родители виноваты". И сослала всю Брауншвейгскую фамилию под стражу вначале в Раненбург, потом в Холмогоры. В заточении у Анны Леопольдовны и принца Антона родилось ещё четверо детей. Ивана отделили от семьи и содержали отдельно. История свергнутой царской семьи волновала многих, но подробностей никто не знал. Ни старший Иван, ни его неполноценные братья не были пригодны для трона.
Крамольное дело началось так: к Григорию Орлову явился капитан Московского драгунского полка Побединский и сообщил о затевающемся заговоре в пользу Ивана Антоновича. Орлов, естественно, спросил, откуда это известно. Побединский назвал некоторую цепочку лиц, которая закончилась капитан-поручиком Измайловского полка Иваном Гурьевым. Орлов тут же предложил Побединскому и всем его товарищам из цепочки смело "внедряться" в дело заговорщиками для разведывания подробностей. Как проделывал это, говоря нашим телевизионным языком, "крот" Побединский, история умалчивает. Переходим сразу к подробностям сыска.
Было допрошено много офицеров и были выяснены главные герои этого заговора. Ими были Пётр Хрущёв и трое братьев - Пётр, Иван и Семён Гурьевы. Хрущёв, призывая офицеров присоединиться к заговору, говорил: "Что трусишь? Нас в партии около 1000 человек" - и смело похвалялся известными фамилиями Ивана Шувалова и князя Ивана Голицына. В ходе следствия были названы и другие партии, которые хотели свергнуть императрицу, даже Никита Иванович Панин был упомянут. Понятно, почему заговорщики придумали заглазно назвать имя Ивана Ивановича Шувалова, клан Шуваловых был главным при Елизавете, да и сейчас он был очень силён. И по мысли Гурьевых и Хрущёва, этим вельможам было чем быть недовольным.
На деле оказалась, что всё это не более, чем сплетни, Пётр Хрущёв на очной ставке с Гурьевым показал, что о князе Трубецком и Шувалове "слышал по одной эхе". Во время следствия императрица запретила применять пытки, это похвально, но приговор Сената был очень строг - отсечь головы. Екатерина заменила смертную казнь ссылкой на Камчатку и в Якутск.
Двор оставался в Москве до конца года и начало 1763-го прихватил. В Москве императрица много работала. Необходимо было провести преобразование главного органа управления. Главным лицом в преобразовании Сената был, конечно, Панин. Предваряя все обсуждения, он написал некую бумагу, которую и доложил в Сенате. Это была записка о фаворитах. Речь шла о правлении Елизаветы, при котором Шуваловы сильно досадили Панину, он и Бирона вспомнил, но общий тон записки был таков, что всякий угадал бы в нём намёк на возросшее влияние Григория Орлова. "Её величество вспамятовала, - писал Панин про Елизавету, - что у её отца государя был домовой кабинет, из которого кроме партикулярных приказаний, ордеров и писем, ничего не выходило, приказала у себя такой учредить. Тогдашние случайные и припадочные люди воспользовались сим домашним местом для своих прихотей и собственных видов и поставили средством оного всегда злоключительный общему благу интервал между государя и правительства. Они, временщики и куртизаны, сделали в нём, яко в безгласном и никакого образа не имеющем месте, гнездо всем своим прихотям…" - и так далее, доклад был длинный. Оговорюсь сразу, слово "припадочный" в данном тексте не описка. Словарь Даля даёт пояснение - это люди, припадавшие к кому-либо, например к государыне, то есть фавориты и временщики.
С.М. Соловьёв пишет: "Можно представить, какое впечатление на Екатерину должен был произвести этот доклад". Но, видимо, она просто не отнесла его на свой счёт, и когда 14 февраля 1763 года была создана комиссия (названная так вместо Императорского совета) из восьми человек, то туда был включён и Григорий Орлов. Каждый член комиссии имел чёткие обязанности: Панин - секретарь внутреннего департамента, Воронцов - иностранного, Захар Чернышёв - военного и т. д. Обязанности Орлова не были обозначены. Екатерина просто хотела приспособить своего возлюбленного и "припадочного" к государственным делам.
В задачу комиссии входило рассмотреть Манифест Петра III "О вольности дворянства" и дополнить его новыми статьями, если в этом будет нужда. Через полтора месяца комиссия представила проект нового документа о вольности дворян, Екатерина нашла его дерзким и отменила до лучших времён.
Императрице нужна была поддержка церкви, поэтому она отменила принятый Петром III закон о секуляризации монастырских земель, распустила Коллегию экономии и указом вернула отобранные на бумаге у монастырей земли. Но казна была пуста, денег взять было неоткуда, и вскоре Коллегия экономии была восстановлена. Вотчины монастырей были отданы под её власть. Многие служители церкви находили этот закон неправильным, но молчали. Однако были и бунтари. Ростовский архиерей Арсений Мацеевич открыто и дерзко выступил против секуляризации, за что поплатился в конце концов и саном, и свободой.
Потом комиссия стала реконструировать Сенат, и тоже неудачно. Екатерине не нужен был сильный Сенат, она хотела править единолично. Кончилось дело тем, что комиссию распустили, Сенат перетасовали и поделили его на шесть департаментов.
Весной 1763 года Екатерина объезжала свои нижневолжские владения. Посетила Ярославль, Кострому, затем Ростов.
Здесь она несколько задержалась. Это была вотчина тогда ещё не опального Арсения Мацеевича. Ростов имел особое значение, он был местом поклонения мощам новоявленного чудотворца святого Дмитрия-митрополита. Предстояло торжественно переложить мощи святого в раку, и Екатерине очень хотелось присутствовать при этом событии. В глазах народа она должна выглядеть истинно православной.
В Ростове и застала её весть ещё об одном, не скажешь, "заговоре", это было ясно высказанное недовольство офицеров гвардии, и потому испугало больше, чем пустая болтовня армейских офицеров, о которых она ранее слыхом не слыхала. Ею были недовольны единомышленники, те, которые посадили её на трон. Крамольные разговоры велись против Орловых, и Екатерина взяла следствие под свой надзор.
Назывались три фамилии смутьянов - Рославлев, Ласунский и Хитрово. Эти люди активно содействовали перевороту, каждый получил вознаграждение - по 8000 душ крестьян, деньги и придворные звания камергеров. Но награждённым всегда кажется, что их-то как раз и обошли. Вместе старались на пользу Отечества, а награда у Григория Орлова другая. Он уже генерал-майор и действительный камергер, а также награждён орденом Александра Невского. Мало того, все Орловы возведены в графское достоинство.
Но не только зависть дала повод к недовольству гвардейцев, а упорный слух о венчании Григория Орлова и императрицы. Это было уже дело не личное, а государственное. Гвардейцы были убеждены, что это непорядок, нарушение всех традиций, а значит, плохо для России в целом. Ласунский говорил Хитрово: "Орловы раздражали нас своей гордостию и своим поступком: мы было чаяли, что наша общая служба государыне укрепит нашу дружбу, а ныне видим, что они разврат".
Ход делу дало донесение камер-юнкера князя Несвижского, который после отпуска вернулся из деревни, встретился с Хитрово, а тот ему и наговорил с три короба такого, что об этом надо было известить начальство. Хитрово сказал:
"- А у нас много новых вестей, только дурных. Первая новость - государыня поехала в Воскресенский монастырь для того, чтоб старый чёрт Бестужев удобнее мог в её отсутствие производить начатое дело. Он написал прошение к государыне, чтоб вышла замуж за Григория Орлова и к этому прошению духовенство и несколько сенаторов подписались, а как дошло до Панина и Разумовского, то Панин спросил государыню, с её ли позволения это делается, и получил в ответ, что нет".
Далее Хитрово уверенно заявил, что Панин в последнем усомнился, зная, что государыня готова к замужеству, и решил в том ей помешать. Для этого Панин якобы призвал к себе важных сановников и гвардейцев, и они обсуждали это дело как нехорошее и Отечеству вредное.
"- Это ничего бы, - продолжал Хитрово, - потому что Григорий Орлов глуп, но больше всего делает его брат Алексей, он великий плут и всему делу причиной".
Тот же Хитрово дал Несвижскому совет: мол, ты езди к Орловым и за всем досматривай, "а мы на собрании своём положим просить государыню, что если она намерена выйти замуж, то у Иванушки есть два брата, а если не согласится за них, то, схватя Орловых, всех отлучить… она сама нам будет благодарна, что мы нарушителя покоя от неё оторвём". Болтал Хитрово также о том, что якобы слышал от Алексея Орлова, что императрица дала Панину подписку, чтоб быть ей не государыней, а правительницей при сыне Павле, и она на то согласилась, но гвардейцы, а также Рославлев и Ласунский крикнули её императрицей. Ну, а кончил свои излияния Хитрово тем, что всех Орловых надо убить.
Этот отчёт Несвижского пошёл в следственное дело. Болтуны были арестованы. Начались допросы. Выяснилось, что никакого "собрания с обсуждениями" не было и в помине. Хитрово рассказал, что в разговорах слышал от зятя своего Василия Брылкина, а зять в свою очередь от родного своего брата Ивана Брылкина, что к нему приезжал сам Бестужев за подписью под некоей бумагой, чтоб просить государыню выйти замуж за кого угодно и дать стране наследника, потому что цесаревич Павел слаб здоровьем и ещё в оспе не лежал. И говорил Бестужев, что под той бумагой уже многие подписались, и сановники, и духовенство. Рославлев на допросах тоже поминал подписку, но сказал, что она уничтожена.
Следствием руководил сенатор Суворов. Екатерина писала ему: "Нельзя, чтоб Хитрово вздумал, будто я обещала Панину быть правительницей". Ещё императрицу интересовало, судачат ли в городе или ещё ничего не знают? В конце концов, Хитрово во всём сознался и повинился, признавая и двух сообщников своих виновными. В результате следствия выяснилось, что против самой государыни ничего плохого не замышлялось.
По указанию Екатерины дело замяли. Она была замечательным политиком и знала, что не надо дуть на тлеющий костёр. Названные Хитрово фамилии, а среди них Панин, Теплов, Глебов, Дашкова, Пассек и т. д., были оставлены без внимания, их вообще не допрашивали. Обвиняемые отделались лёгкими наказаниями: Хитрово сослан в свою усадьбу в Орловский уезд, Ласунский уволен в отставку, но не просто так, а генерал-поручиком, год спустя с тем же чином ушёл в отставку и Рославлев.
Следствие велось тайно, скрытно, тем не менее в столицах появилась масса слухов. Семейные дела царского дома всегда интересовали население, из боязни наказания о них говорили шёпотом. Теперь же судачили вслух - выйдет государыня замуж или нет, а если выйдет, то за кого. Болтали, конечно, о странной смерти императора, и о наследнике. Тогда-то и появился очень интересный документ - "Манифест о молчании". Свобода свободой, а лишнего не болтай. С "Манифестом" ходили по обеим столицам с барабанным боем и читали громко: "Воля наша есть, чтоб все и каждый из наших верноподданных единственно прилежал своему званию и должности, удаляясь от всяких придерзких и непристойных разглашений. Но противу всякого чаяния, к крайнему нашему прискорбию и неудовольствию, слышим, что являются такие развращённых нравов и мыслей люди, кои не о добре общем и спокойствии помышляют, но как сами заражены странными рассуждениями о делах, совсем до них не принадлежащих, не имея о том прямого сведения, так стараются заражать и других слабоумных… Если сие наше матернее увещевание и попечение не подействует в сердцах развращённых и не обратит на путь истинного блаженства, то ведал бы всяк из таковых невеждей, что мы тогда уже поступим по всей строгости законов и неминуемо преступники почувствуют всю тяжесть нашего гнева".
Ну хорошо, на роток, положим, накинули платок, и развращённые вступили "на путь истинного блаженства", но вопрос о браке государыни не исчез с повестки дня. Григорий Орлов искренне любил Екатерину и, наверное, хотел стать её мужем. Он, может быть, и не имел великого ума, но был человеком порядочным, в меру тщеславным, не слишком корыстолюбивым. Неизвестно, насколько он был настойчив в своих желаниях. Другое дело Алексей Орлов. Этот имел натуру страстную, широкую, он был куда более хитрый, чем его старший брат, и, конечно, рвался к власти. А Екатерина размышляла. Её отношения с Григорием и прочими Орловыми - разные вещи, но и с кланом ей ссориться не хотелось. Братья Орловы имели огромный вес в гвардии, и очень нежелательно, чтобы они перешли в противоположный лагерь и организовали свою партию.
Панин был категорически против этого брака. Григорий Орлов жил во дворце рядом с покоями императрицы, Панин жил в том же дворце рядом с покоями цесаревича Павла. Царедворцы часто виделись и вряд ли испытывали от этого радостное чувство. Екатерина знала об этом, но они оба ей были нужны. Панин, блестящий дипломат, фактически заведовал Коллегией иностранных дел и был самым ярким человеком в правительстве, он был доверенным лицом императрицы в самых деликатных тайных делах, которые всегда толково исполнял. Правда, он вёл себя слишком независимо, но Екатерина пока была вынуждена это терпеть. Известна смелая фраза Панина: "Императрица русская вольна делать, что ей хочется, но госпожа Орлова царствовать не будет", в смысле - не сможет. Говорят, что он высказал это суждение в лицо императрице. Панину не давало покоя ещё одно соображение. У Екатерины и Григория есть сын. Это сейчас он бастард, а вступи они в брак, он тоже обретёт права на трон. Скорее всего, до этого дело не дойдёт, но уж партия создана будет, а это опять интриги и смута.
Екатерина отлично понимала все "за" и "против" этого дела и решила отказаться от брака. Лучше самой быть хозяйкой в своём доме - России. Она будет править единолично, а в помощники возьмёт толковых людей. Зачем ей муж?
В своей интриге Орловы ссылались на прецедент - пусть тайно, но ведь обвенчалась же покойная Елизавета с Алексеем Разумовским, а чем Григорий Орлов хуже? Существует устойчивая легенда о визите канцлера Михаила Воронцова к Алексею Разумовскому. Её пересказывает всяк по-своему, вот одна из версий. Екатерина приказала заготовить два манифеста. В первом было написано, что она вступает в брак с Григорием Орловым. Во второй бумаге сообщалось о присвоении Алексею Разумовскому титула императорского высочества, поскольку он хоть и тайно, но обвенчан с Елизаветой.
Со вторым манифестом Воронцов и направился в Аничков дворец к Разумовскому. Тот был уже стар, он давно отошёл от дел, но был в курсе последних событий. Воронцов предъявил Разумовскому манифест Екатерины и попросил дать бумаги, удостоверяющие его брак с императрицей Елизаветой. Алексей Григорьевич всё понял. Он достал из шкатулки заветную бумагу, поцеловал её и бросил её в огонь. После чего он спокойно сказал: "Я не был ничем более, как верным рабом её величества, покойной царицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих… Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов". Воронцов вернулся во дворец и доложил Екатерине о результате своей поездки. Нет бумаги, нет прецедента. Екатерина сказала: "Мы друг друга понимаем. Тайного брака не существовало. Шёпот о сём всегда был для меня неприятен. Почтенный старик предупредил меня, но я ожидала этого…"
Последний дворянский заговор против Екатерины был связан с именем Иванушки. Известие "о дивах, происшедших в Шлиссельбурге" Екатерина узнала в Риге, во время поездки по Прибалтике. Донесение пришло от Панина 9 июля 1764 года. Армейский подпоручик Мирович решил освободить из тюрьмы двадцатичетырехлетнего Ивана Антоновича и провозгласить его императором. Мирович напросился караульным офицером в Шлиссельбургскую крепость. В назначенный день он прочитал солдатам заранее заготовленный манифест о смене власти и предпринял с ними попытку освободить Ивана. "Безымянного колодника" сторожили два офицера - Чекин и Власьев. Они имели на руках тайную инструкцию Панина: мол, арестанта никому, ни при каких обстоятельствах не отдавать, документам, если будут предъявлять, не верить, "почитать всё за подлог и предательскую руку", а если будут освобождать пленника силой, то тут же того пленника убить. Чекин и Власьев тайный приказ выполнили в точности, а Мирович был схвачен, отвезён в Петербург и предстал перед судом.
В результате следствия выяснилось, что никаких политических мотивов за действиями Мировича не стояло, им руководила личная обида. Но Екатерина не верила, что молодой подпоручик сам, один, решился на такой безумный шаг. Кроме того, она боялась волнений в городе. Но в Петербурге было тихо. В процессе следствия выяснилось, что у Мировича был один сообщник - поручик Великолуцкого полка Ушаков, но поручик утонул при невыясненных обстоятельствах. Мирович во всём покаялся, взяв всю вину на себя.
На этот раз дело кончилось казнью. Подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Мирович был казнён на Петербургском острове, на Обжорном рынке, при огромном скоплении народа. На Руси уже больше двадцати лет не казнили смертью, плетьми били, через строй прогоняли - такое было, но чтоб головы рубить… Державин писал, какое впечатление на всех произвело это действо: "Народ, стоявший на высотах домов и на мосту, не обвыкший видеть смертной казни и ждавший почему-то милосердия государыни, когда увидел голову в руках палача, единогласно ахнул и так содрогнулся, что от сильного движения мост поколебался и перила обвалились".
Казнь Мировича произвела в Европе много шума. Дашкова пишет: "За границей же, искренне или притворно, приписывали всю эту историю ужасной интриге императрицы, которая будто бы обещаниями склонила Мировича на его поступок, а потом предала его. В моё первое путешествие за границу мне стоило большого труда оправдать императрицу в этом двойном предательстве. Все иностранные кабинеты, завидуя значению, какое приобрела Россия в царствование просвещённой и деятельной государыни, пользовались всяким самым ничтожным поводом для возведения клеветы на императрицу".