В 1991 году развалился СССР, и найти работу в государственном театре сделалось проблематично. Повсеместно закрывались театры, труппы немилосердно сокращались, и удержавшиеся на своих местах театральные профи не собирались уступать их выпускникам театрального института. Зато вдруг, точно грибы из-под влажной земли, выросла масса театральных студий. Многие из них даже своего собственного постоянного помещения не имели. Как говориться, ни двора, ни угла, но зато молодой задор и желание работать.
"Я очень любила театр, я и сейчас его люблю, но театр – это очень сложная вещь. У меня не сложилось с театром. Я не смогла им заниматься. И уход в литературу – это было с одной стороны отступление, а с другой – возвращение во что-то свое, родное, удобное. Вышло так, будто у меня была дорога, шоссе, а я все пыталась залезть на какую-то горку. Это у меня не получилось, я с нее шлепнулась – и оказалось, что упала очень удачно, на свою дорожку, прямую и доставляющую удовольствие".
Почему так произошло? Может быть, потому, что юная актриса была не по годам самокритична. Вместо того, чтобы пестовать свою исключительность, как это делает почти все актеры, она сомневалась – в себе, в режиссуре, в постановке… Но не будем забегать вперед.
Театр-студия, в которую пригласили Марину Ширшову, назывался "Дзвiн", здесь юную актрису встретили, точно только ее и ждали: не затирали, не ставили на всегдашнее "Кушать подано", а – мечта всех молодых актеров – сразу же начали давать настоящие роли, помогали, объясняли, словом – повезло! Спектакли шли на украинском. Марина выучила этот язык в школе, хотя дома разговаривали только на русском. Впрочем, она и в украинском преуспела, стала Лауреатом всеукраинского конкурса чтецов, вдохновенно декламируя Шевченко. После института несколько лет преподавала украинскую сценическую речь. Учила мальчиков и девочек правильно произносить окончания и оглушать звонкие согласные, выделять события, анализировать, что происходит, чего добивается персонаж… Параллельно шла работа со старшими педагогами, особую роль в формировании себя как преподавателя Марина отводит Валентине Николаевне Еременко, которая учила ее в институте, и продолжала работу в аспирантуре. По мнению Розы Люксембург, лучший учитель тот, кто сам продолжает учиться. У них и знания свежее, и забыть ничего еще не успели, о том же, чтобы утаить, спрятать что-то по-настоящему ценное, сохранив лишь для посвященных или по крайней мере для любимых учеников – об этом и речи нет. Производя анализ художественного произведения на предмет заложенной в него драматургии, Марина, сама того не осознавая, начала более глубоко чувствовать литературу, заодно подвергая той же скрупулезной проверке свои собственные литературные труды, повести и рассказы, которых у молодой писательницы уже собралось с избытком. Это был мастер-класс, растянутый на годы, потому что Марина не ограничилась тем, что дали ей в институте и аспирантуре, а продолжала искать и находить нечто новое, искать и экспериментировать. Не случайно же произведения четы Дяченко порой изобилуют театральными приемами и кинематографическими образами.
Сергей
За пеленой тумана
Успех – это труд, которому повезло.
О’Cанчес
Но вернемся в Москву, где Сергей Дяченко, ничего не зная о Марине, жадно учился во ВГИКе, писал свои первые сценарии, совмещая это с научной работой в Институте медицинской генетики АМН СССР. Билет ВГИКа давал возможность студентам посещать святая святых – Дом Кино Союза кинематографистов, где показывали запретные для общего проката зарубежные фильмы. Самые новые, самые интересные! Ведь в те годы СССР окружала плотная идеологическая завеса, за границу попадали лишь избранные и посмотреть новые американские, итальянские, французские фильмы можно было только в Доме кино или во время Московского Международного кинофестиваля.
"Я ждал Московский фестиваль как манну небесную. То было время, когда люди ночами стояли в очередях за билетами, жгли костры, пели песни под гитару… Было какое-то братство фанатов кино, люди обменивались новостями, слухами, историями о любимых актерах и режиссерах. Обменивались билетами. Во время кинофестиваля – а он всегда проходил в июне – я перемещался в какое-то иное пространство и смотрел в день по 5–6 фильмов, лучших, в разных кинотеатрах. У меня был всегда большой обменный фонд билетов, я, признаюсь, нередко и подделывал их, и даже пользовался гипнозом, чтобы пройти вообще без билета. Помню, когда показывали фильм "Апокалипсис сегодня", или "Ганди" – кинотеатр "Зарядье" окружала конная милиция, а количество контролеров удвоилось. Ажиотаж был огромный, тысячи людей ждали лишнего билетика, и его не достать даже за баснословные суммы у спекулянтов. Но я прошел, причем даже на спор с друзьями, используя специальную психотехнику. Каюсь, конечно. Но эти штуки я применял только для кинофестивалей.
Помню забавный случай – как-то во время Кинофестиваля 1978 года я заболел. Купался в озере, и меня укусила за ногу какая-то паршивая личинка, не то медведки, не то какой-то другой гадости. Я и не заметил. А вскоре – аллергическая реакция, и ногу раздуло как бревно… Утром врач выписал мне больничный, постельный режим… Вечером же в Доме кино давали "Возвращение домой" Хэла Эшби, с Джейн Фонда. Фильм это получил три "Оскара", потрясающая антивоенная драма. У меня был на него билет. Ну как пропустить? Я одолжил у соседа костыли, взял такси… А у меня температура под сорок градусов, и сильнейший озноб, зубы цокают. Соседям мешал. И я никогда не забуду, как незнакомые люди стали укутывать меня – кто свитер дал, кто пиджак… Потрясающий фильм, потрясающие люди… А когда я пришел на работу, сдал больничный, меня вызвали к начальству – кто-то видел меня в Доме кино и донес. Моему больничному веры нет. Связались с врачом, а тот – клясться-божиться, что я просто не мог в тот день встать с постели…
А на знаменитый фильм "Заводной апельсин" Стэнли Кубрика, который показывали в Киноархиве, в Белых столбах, я пролез через какую-то трубу, застрял там, и меня обнаружила охрана. А фильм уже начался! Я их так умолял, что они махнули рукой и пропустили в зал".
В 1977 году Дяченко женился второй раз. Его избранница работала в том же институте. Их объединяла дружба, а когда Сергей серьезно заболел, именно его будущая жена проявила чудеса самоотверженности и, возможно, спасла его. В 79-м наш герой в первый раз стал отцом. Ребенка сразу же решили назвать Сергеем Сергеевичем – традиция! А потом появился и сын Саша. Отец души не чаял в своих мальчиках, хотя времени на общение оставалось очень мало. Казалось бы, ничто не предвещало личную катастрофу, но…
"Очень трудно говорить о разводе. Когда нет детей – это дело двух людей, взрослых людей. А вот когда есть дети, любимые, ненаглядные… По живому режется. Столько лет прошло, а чувство вины не проходит. Я сохранил чувство глубокого уважения к бывшей жене – она человек порядочный, цельный, хотя и со сложным характером. Я упрямый, и она упрямая. Мелочи легко трансформировались в противоречия, порой непреодолимые. Но основная причина развода – увы, банальна. Теща. Работник органов, член партии, старая закалка. Я для нее был антисоветским элементом, и, как представитель кинобогемы, воплощением всех богемных пороков, независимо от того, наличествовали они на самом деле или нет. Непростые отношения у тещи были и с собственной дочерью. Но у тещи была отдельная квартира, виделись мы редко, и до поры до времени ее влияние на нашу семейную жизнь было минимальным. Но вот она заболела, ей сделали сложную операцию, она нуждалась в уходе и после операции поселилась на месяц в нашей квартире. Но этот месяц растянулся на годы, и эти годы стали адом для меня. Ведь это маленькая двухкомнатная квартира. Мы не разговаривали с тещей, не общались, но зато она вмешивалась во все. Разжигала ревность жены, настраивала детей против меня. Жена тоже тяжело переживала всю эту ситуацию, ей не позавидуешь, ведь это же ее мать. Не знаю, как долго бы тянулось это сумасшествие, но последней каплей для меня стала ситуация, когда я, окрыленный, прилетел из Парижа, со своего первого в жизни кинофестиваля, где документальный фильм по моему сценарию "Совесть в белых халатах" был прекрасно принят и стал призером. О Париже я мечтал с детства, с юности, и радости моей не было границ. Для тещи же Париж был гнездом разврата… И я столкнулся с тем, что дети меня боятся, избегают, а когда я все-таки погладил младшего, он убежал в ужасе – "Теперь я умру!". Оказалось, я заразился СПИДом, и меня надо было обходить стороной. Скорее я собрал вещи и уехал в Киев, оставив детям квартиру".
В 1989 году развод был оформлен. Два года Сергея не допускали к детям, он мог оказывать им только материальную помощь. Это были худшие, самые черные годы его жизни.
"Мне жаль бывшую жену, жаль детей. Повторяю – и я был виноват, не смог найти верного решения в том клубке событий. Но жизнь не поменять. Слава Богу, дети выросли прекрасными людьми. Сережа, старший, – бизнесмен, юрист, умный и толковый. Саша эксперт международного класса по авиакатастрофам. У нас нормальные отношения".
В 1983 году Дяченко, как уже писалось, вступил в Союз писателей СССР. Это было не просто признание успехов, не пустые корочки: писатель получал возможность ездить в командировки по всему СССР, причем, Союз писателей не просто давал денег на дорогу, он оплачивал поездку в течение целого месяца. Можно было жить и работать в Домах творчества Подмосковья – в Голицино, Переделкино, там Сергей и спасался от семейных невзгод.
В 1983 году Сергей Дяченко трудится над сценарием документального фильма "Звезда Вавилова", который выйдет на экраны в следующем, 1984-м, году и уже задумывается над второй авторской книгой.
Между первой и второй книгами Сергея Дяченко прошли годы, но это было не даром потраченное, не убитое как и чем придется, а живое, точно течение горной реки, время. Сергей писал киносценарии, которые опубликовывались наравне с литературными произведениями. Во ВГИКовском дипломе Сергея Сергеевича Дяченко черным по белому выведено: "литературный работник кино и телевидения". Несмотря на то, что институт Кинематографии готовил работников кино, сценаристы считались, прежде всего, литераторами, литература выводилась на первое место. Впоследствии у Сергея были опубликованы сценарии о Роксолане и о Довбуше, в журналах и альманахах выходило много рассказов, статей и очерков, связанных со сценариями – а журналы тогда печатались такими тиражами, о которых их сегодняшние потомки могли бы только мечтать – десятки, сотни тысяч, миллионы экземпляров!.. Что же до работы над киноповестью или сценарием, сама судьба толкала их на страницы журнала "Огонек" или даже к выходу отдельными книжками. Киноповесть отличалась от обычной повести более насыщенными диалогами и меньшим количеством описания природы и авторских отступлений, во всем же остальном к этому жанру предъявлялись те же требования, что и к большой литературе. Некоторые сценарии делались знаковой вехой, священным знаменем, разделяющим читателей на тех, кто приобщился и имел собственное мнение и тех, кто ограничивался кинопросмотром. Таким знаковым, например, сценарием по праву стал сценарий Андрея Тарковского "Андрей Рублев", священная орифламма которого звала под свое незримое покровительство тонко чувствующих людей и желающих видеть другое кино, отличное от сходящей, точно с конвейера, отлакированной и зачастую лишенной жизни отечественной продукции. "Сейчас все это ушло в прошлое, – вздыхает Сергей Сергеевич, – пришел американский сценарий, в котором одна страница текста соответствует одной минуте экранного времени. Что сказать – это действительно удобно и, возможно, правильно. Наши же киносценарии могли содержать любое количество страниц. Вот как душа пожелает. Главное было – пройти сквозь строй худсоветов и выдержать цензуру".
Со дня поступления во ВГИК жизнь Сергея Дяченко неминуемо крутилась вокруг планеты Кино, поэтому ничего удивительного, что его второй авторской книгой стала повесть написанная по мотивам фильма "Звезда Вавилова". Книга вышла в 1985 году.
1987 год порадовал С. Дяченко выходом документального кинофильма "Микрохирурги", киностудия "Киевнаучфильм", фильм удостоился Гран-при международных кинофестивалей в Кракове и Пекине. Кроме того он принес Государственную премию Украины им. Т.Г.Шевченко за отснятый три года назад, также на киностудии "Киевнаучфильм", документальный кинофильм "Звезда Вавилова".
В 1988 году Дяченко отправился в Париж на Международный кинофестиваль медицинских фильмов. Причина более чем достойная, снятый по его сценарию полнометражный документальный кинофильм "Совесть в белых халатах", киностудия "Киевнаучфильм", номинирован на международную премию медицинских фильмов. Эта поездка оказалась роковой – об этом я уже писала. После нее и последовал развод.
Встреча
Есть и другая крайность. Сергей, например, порывается называть словом "фэнтези" все, что не содержит примет "жесткой" научной фантастики. Мистика, притчи, "Парфюмер" Зюскинда, "Мастер и Маргарита" Булгакова оказываются, таким образом, в одной корзинке с этим самым ругательным словом на ярлычке. Марина категорически не согласна с соавтором, предлагая считать "фэнтези" только те книги, где имеется вторичный вымышленный мир с определенным набором свойств (кстати, Марина полагает, что "Обыкновенное чудо" и "Дракона" Евгения Шварца с некоторой натяжкой, но можно отнести к презираемому многими жанру).
Из книги Михаила Назаренко "Реальность чуда". О книгах Сергея и Марины Дяченко.
Это было тяжелое время для Сергея Дяченко, депрессия из-за разлуки с детьми, к которым его не допускали. Он уехал в Киев, к родителям, взяв с собой верного друга – шотландскую овчарку Зорика. Пытался работать. Но куда там… Есть люди, для которых депрессия так же обычна, как ОРЗ: чувствуя приближение черной тучи, они обкладываются любимыми пластинками/кассетами/аудио-файлами с заунывной музыкой, читают соответствующие настроению книги, кутая ноги в теплые пледы или прикладываясь к бутылке. Депрессия для них такое же обыкновенное явление, как приход осени, и они прекрасно знают, что с ней делать. Совсем другое дело – люди жизнерадостные, не умеющие сидеть без дела или подолгу грустить. На таких депрессия сваливается совершенно неопознанной напастью, с которой непонятно, ни каким оружием сражаться, ни куда спрятаться, дабы переждать. Дошло до того, что он начал подумывать о самоубийстве, и вообще неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы не…
…Она стояла на сцене – ослепительно-красивая, нежная девушка. Пьеса называлась "Заложники вечности", где у Марины была романтическая роль. Но для Сергея Марина вообще не играла, а была самой собой – гриновской Ассолью в свете приближающихся к ней алых парусов, ждущей своей первой любви Джульеттой. Пьеса Сергею не понравилась, он мог сделать и глубже, и интереснее, но в этом антураже условных картонных характеров она выделялась своей абсолютной верой в любовь, добро, счастье… Сергей не мог не обратить внимание, да что там обратить, не мог бы пройти мимо, забыть. Все его мысли теперь были о прекрасной девушке, ради которой можно и нужно было совершать подвиги, даже находясь под заклятием жестокой депрессии.
– Первый спектакль – "Заложники вечности" – интересная пьеса, фантастическая, тоталитарное государство, радиация, написано до Чернобыля, но игралась именно в те годы, когда Чернобыль стал более чем актуальным, – продолжает рассказ Марина Дяченко. – Романтическая героиня, расставшись с любимым в первой части, неоправданно исчезала с глаз долой во втором действии. Далее о ней упоминалось как-то вскользь, мол, плохо у нее все сложилось.
Специально для этого спектакля пошили костюмы один лучше другого: Бриджи, вечернее платье… в те времена еще были спонсоры, и на постановки выделялись значительные средства.
– Маринка была сказочно красива! – словно не слыша супругу, продолжает Сергей Сергеевич.
– Двадцать один год, вполне себе ничего, – скромно улыбается Марина, – а если еще и надеть вечернее платье и посветить прожектором…
"Для меня покорить Марину – было что на Марс слетать. Чистая фантастика. Судите сами: она красавица, умница, сразила меня наповал. Как молния. Но я-то почти в два раза ее старше, разведен, побит молью жизни, да и внешностью сравним разве что с цыганом-конокрадом, потому как смугляв и кучеряв, да еще с усами. И ростом с Наполеона. Что делать-то?"…
Принцесса достойна подвига. Сергей поклялся себе, что найдет или создаст достойный повод, позволивший ему познакомиться с Мариной, сделавшись сразу же заметным для нее, не рядовым кавалером, каких вокруг молодой и прекрасной примы обреталось с избытком, а кем-то из ряда вон.
Через некоторое время он написал пьесу "Грехопадение". О судьбе мальчика, село которого умирает от голода в 1933 году. Марина в этом спектакле должна была играть одну из главных ролей, драматическую совершенно, такой черной мадонны, которая, чтобы спасти своего ребенка, охотится за другими детьми. Потом односельчане должны были поймать людоедку и казнить ее. Но у ярко-отрицательной героини пьесы своя правда, ее несложно понять, представив, что происходит с людьми, на глазах которых погибают их собственные дети, а они не могут помочь…
Марину эта пьеса просто обожгла, это было запредельно, ужасно, совершенно вне ее системы координат. Нет, при всем уважении к новому драматургу, пришедшему со своей пьесой в их театр, она не могла найти в себе силы участвовать в подобном спектакле, приняв на себя роль, полную такой запредельности…
Тем не менее сам Сергей и его пьеса произвели на нее глубочайшее впечатление. Да и могло ли быть по-другому? Ведь совсем непросто было написать такую пьесу. Сделаем отступление – о том, как она появилась, эта пьеса.
Впервые о голодоморе Сергей услышал от отца еще в детстве, потом, вернувшись после развода в Киев, выудил из немногословного Сергея Степановича новые подробности… Задумал художественный фильм о голоде 1932–1933 гг. Пришел на студию им. Довженко, предложил. Но… "Тараканы под диваны, а козявочки под лавочки".
"Это было еще при всесильном руководителе Украинской ССР Щербицком, при советской власти, которая отрицала сам факт этого голода. Когда это отрицают, у меня просто кровь закипает. Со своим диктофоном я начал путешествовать по Украине, записывал свидетельства очевидцев об этом голоде. Не было ни литературы, ни документов – ни-че-го. Фильмы тех лет: "Свинарка и пастух", "Кубанские казаки" – добрые сказки о прекрасных колхозах, радости труда и любви. Нельзя сказать, что это неправда – в те годы был и энтузиазм, и любовь, но были и миллионы жертв ГУЛАГа, и миллионы крестьян, погибших в СССР от раскулачиваний и от голода на своей земле. Семья отца в 1933 году пострадала страшно".