(приз Международной критики на фестивале в Каннах 1969 г.)
Произведение самое грандиозное из тех, что мы видели в Каннах.
"Франс суар"
Речь идет действительно о шедевре.
"Юманите"
Этот фильм благороден и прекрасен.
"Монд"
Это фильм фильмов.
"Юманите димам"
Этот молодой гений возбуждает наше восхищение совершенной оригинальностью своего произведения
"Леттр франсэз"
Неизвестный фильм потряс фестиваль.
"Пари матч"
У меня в душе, в памяти, в очень глубокой моей любви к нему и благодарности (конечно же, ему в свое время не высказанных) живет свой Тарковский. Возможно, очень мало похожий на "всеобщего". Наверняка неполный. Мой. Локальный. Но поскольку не без любви и благодарности живет он во мне, мне кажется, что эти мои к нему и любовь, и восторги, и благодарность тоже, может быть, чего-нибудь стоят. А может даже смогут чем-то и дополнить всеобщую сегодня любовь и благодарность к нему.
Что я могу сказать о Тарковском? Наверно, только то, что сам знаю, с чем сам сталкивался. А сталкивался я с Тарковским 60–70-х годов, а это был по моему ощущению и твердому убеждению совсем другой Тарковский, нежели позже… Ну, может, не совсем, но все-таки… "Вращается весь мир вкруг человека, - ужель один недвижим будет он?" - когда-то вполне справедливо замечал А.С.Пушкин. А мир вокруг Тарковского "вращался"… И весьма ощутимо, весьма по-русски. Конечно же, и он менялся. Не мог не меняться.
"Горькая детоубийца - Русь!.." - как тоже не без справедливости сетовал несколько позже Максимилиан Волошин. Так вот горькая детоубийца Русь" - в который уже раз! - выродила чудо! Себе на радость, на гордость, окружающим на зависть…
Но сколь богата и неиссякаема ни была всегда Россия на таланты, рождение их и восхождение, - во все эпохи и провалы своей истории неумных-то рук у нее всегда оказывалось столько, что никакое изобилие талантов ни в какие времена никогда не поспевало ни ускользнуть от них, ни увернуться. От неумных рук своих. Ну нельзя же назвать "головами" то, что давило Тарковского. Только "руки". Вот эти вот самые. Да одного ли только его? Во все времена… Во всех областях человеческого знания и творчества. С чего мы в свое время "Слово о полку Игореве" на 600 лет потеряли? Иго виновато? Сейчас… Кроме татарского ига, которому вполне естественно было наплевать на нашу гордость и культуру, своих дураков и разгильдяев с тем же "татарским" отношением к нашей культуре мало было? Чудо еще, что нашли. Найдем ли книгу академика Вавилова, писанную без всякого татарского ига в наше время в нашей тюрьме?.. Я не очень хорошо помню ужасы татарского ига, но ужасы ига наших неумных рук - вот они! Здравствуют по сей день. И, как это ни печально, кажется, ни на пенсию, ни в отставку, ни в архив не собираются…
А Тарковский… Вроде бы я отвлекся от темы. А вроде и нет. Потому что тема России, всех ее бед и тягот, и загадок, так до сих пор никем не постигнутых и не разрешенных, была самой ключевой, самой становой, самой больной и неотпускающей темой моего Тарковского, того, которого я знал; когда я его знал.
Особенно близки мы с Андреем не были. Хотя я снялся у него в двух фильмах, хотя где-то в застолье, поднимая за меня тост, он однажды сказал: "Я не имею чести быть другом Юры…" - стало быть, дружбу со мной вроде почитал за честь; хотя был я у него дома раза два-три (раз где-то на проспекте Мира, потом на Мосфильмовской), пару раз он у меня был. Когда у меня произошли крупные сложности, он при встрече очень участливо справился: правда ли или брешут люди? Но вокруг него всегда столько толпилось народу… В шутку ли, а может не совсем, он опасался переезжать на "Мосфильм", потому что: "будет приходить… (такой-то) - за жизнь толковать…" (Слава богу, называл не мою фамилию.) Так что народу вокруг него и без меня хватало.
Больше всего я - как гражданин, как личность, как некая условная единица восприятия культуры, что ли, если можно так выразиться, - больше я получил все-таки от его фильмов, чем от личного общения. Да, наверно, это и правильно! Чего бы стоило его творчество, если бы личное общение с ним давало больше, чем общение с его творчеством?
Он всегда ориентировался, адресовывался, рассчитывал как-то на умного зрителя. Он стеснялся делать фильмы для дураков. Вся советская кинематография, в подавляющей своей массе, - не стеснялась, а он стеснялся. Может, именно поэтому руководство "не понимало" и не принимало Тарковского? Руководство знало, какой и чьей страной оно руководит, а этот… Упрямо делает и делает фильмы для каких-то… ну, явно же, не из этой страны!
Что же лично мне дают фильмы Тарковского? Тарковский для меня является… представляется мне нормальным режиссером кино (как Шаляпин был нормальным оперным артистом, Пушкин - нормальным поэтом, Рахманинов - нормальным композитором и т. д.) Все остальные, ну не все, конечно, но все-таки подавляющее большинство, кто к этой норме приближается, кто стремится, кто только мечтает, а кто и… (и очень немалое количество!) движется в диаметрально противоположном направлении. Как-то примерно так же он и сам считал: когда очередное мосфильмовское руководство (опять же: "руки"!) не принимало очередную его картину (не помню, не то "Зеркало", не то "Сталкер"), оно, руководство, мотивировало это свое неприятие тем, что оно, дескать, "не понимает", о чем картина.
- Ну и что? - отвечал Тарковский. - Я не понимаю ни единой картины, которые выпускает "Мосфильм". Кроме "Калины красной", вот это я понимаю, а больше ни одной не понимаю, - ну и что? Тем не менее, все они выходят…
Шукшина, стало быть, он воспринимал как "норму", а все остальное - "не понимал"…
На "Днях советского фильма" в Польше в 1985 году, когда там только-только улеглись волнения, связанные с "Солидарностью", в одном из киноклубов меня спросили о моем отношении к Тарковскому и, в частности, к фильму "Андрей Рублев", в котором я снимался (Тарковский в это время был где-то за границей, информации о нем у нас не было никакой, фильмы его не шли). Я понимал, что вопрос был не "невинный". Ну не провокация, но, во всяком случае, как у нас выражаются: "проверка на вшивость": буду ли я выкручиваться и как?
Я ответил, что считаю - это не официальное мнение нашей кинокритики, кинополитики, а только мое, личное, частное, - так вот я считаю "Рублева" обыкновенным, заурядным (то есть нормальным!) гениальным фильмом. Что, по моему мнению и соображению, он, "Андрей Рублев", занимает в русском кинематографе примерно такое же место, как "Война и мир" Толстого в русской литературе.
Как русская литература, русская художественная культура учили меня любить Родину… Понимать ее, узнавать и - любить. Любить. Ужасаться, сокрушаться и содрогаться ее трагическим, непоправимым ошибкам - и тем несокрушимее, неистребимее любить ее! И Пушкин, и Гоголь, и Толстой, и Герцен, и Салтыков, и Чехов и многие-многие другие из прошлого, Шолохов, Булгаков, В.Ропшин (Б.В.Савинков), и другие из нынешнего века, - так и Тарковский (для меня) тихо и скромно, но твердо, достойно, неискоренимо встал в этот ряд и продолжил ту же миссию.
Как-то в каком-то интервью какой-то японский корреспондент мне заметил: "Очень интересно было услышать, что Вы подчеркиваете реалистичность творчества Тарковского в "Андрее Рублеве". А мы за рубежом знаем Тарковского как великого мастера символического кино. Причем знаем, что в этом тайна и привлекательность его творчества". Ну не знаю, в чем там тайна и привлекательность Тарковского за рубежом, я говорю о себе (могу говорить только о себе), о своем отношении к Тарковскому, своем восприятии его. Сам я - реалист. По натуре, по душе, по идеологии (мировосприятию). И естественно, что мне дорога именно эта сторона его творчества - реалистическая. Но в общем-то и все его "странности", если на них смотреть философски, - это нормальный художнический, а может, и художественный реализм. Конечно, он никакого отношения к нашему ортодоксальному, дурацкому, так называемому "социалистическому реализму" не имеет (который, кстати сказать, ортодоксальный-то в подавляющей, непобедимой, ликующей массе своей не был "реализмом", даже "социалистическим"). На мой непросвещенный взгляд, социалистическим было вообще все русское искусство, начиная со "Слова о полку Игореве", в отличие от западного искусства, где гораздо сильнее была индивидуалистическая струя. А наши-то, в литературе ли, в музыке, в изобразительном искусстве - Иисусы Христы, князья, цари, самозванцы, "лишние" люди, "новые", разночинцы, офицеры-белогвардейцы, коммунисты, Гришки Мелеховы (да и Андреи Рублевы с Феофанами Греками, не говоря о Даниилах Черных) - сроду же не за себя, все не за себя, все за людей, за "громаду", за "мир", за "опчество"! Страдают, борются, воюют, мучаются, маются, но не за себя же! А понятие "социалистический" с понятием "общественный" тоже ведь как-то связано?
А все "странности" Тарковского - это всего-навсего индивидуальное восприятие мира, окружающего. Всякий воспринимает мир через призму собственной индивидуальности, а художник - особенно. Без яркой индивидуальности он просто не художник.
В последние годы мне почему-то все время приходится оправдывать, защищать реализм Тарковского: "Мне дорог Тарковский-реалист…" озаглавлены мои воспоминания в сборнике "О Тарковском" (М., "Прогресс", сост. М.А.Тарковская, 1989 г.); "Он ни разу не оскорбил мой реализм" - нахожу еще в каких-то своих ответах какому-то журналисту… - стало быть, вроде очевидно и бесспорно, что Тарковский у нас - великий религиозный художник-символист, ну с незначительными вкраплениями реализма, каковые только я, по капризной склонности к этому бесперспективному, изжившему себя и никому не нужному направлению, упрямо и занудно пытаюсь воскрешать и отстаивать.
Я не поклонник позднего Тарковского, может, под конец жизни там у него и развились, и проявились и религиозность, и символизм. Может, если все это расцвело и проявилось к концу жизни, - может, оно и поначалу где-нибудь в душе гнездилось, может быть. Но вовне не выплескивалось. Не помню. Никакой религиозности. Ни даже какого-нибудь заметного, обращающего на себя внимание символизма. Кроме реализма я в нем, в моем Тарковском 60–70-х годов, с которым я общался и работал, кроме реализма - да ничего я в нем не помню! Не то, чтобы он занимался там своими символизмами и религиозностью и только из деликатности не обижал во мне моего трепетно обожаемого реализма, нет. Когда мы работали и на "Рублеве", и на "Зеркале", ничего кроме реализма я в нем не помню. Нормальный живой реалист был. Да еще какой! Не дубовый и пресный псевдореалист, какими тогда кишели советская литература и искусство (да и сегодня кишат! Только оперативно знаки поменяли, плюсы на минусы), а живой, тонкий, умный, пронзительный, парадоксальный, всеохватывающий, в обстоятельности исследования не уступающий Льву Толстому, а в беспощадности отображения - Михаилу Шолохову. Где-то, кажется, в Кембридже, шолоховский реализм был назван "свирепым", а Тарковский в "Рублеве" нежнее?
Мне помнится другое: как ему навязывали, пытались всучить, подсунуть религиозность. Вот это я помню. А зачем бы, казалось, навязывать человеку то, что у него бесспорно имеется?
Я знаю, что на Западе есть высочайшего класса мастера лжи и подтасовки. Сами рассказывали! По "Голосу Америки" собственными ушами слышал. Только фамилии мастеров не назвали, поскромничали. Нашим дурачкам и брехунам и не снились такие высоты в этом мастерстве.
И вот эти мастера пытались навязать Тарковскому религиозность, причем очень и очень квалифицированно. "Андрей Рублев" был закончен в 1966 году, потом кажется, был отправлен на Каннский фестиваль, но потом наши киновласти чего-то испугались и срочной телеграммой вернули уже уехавший фильм прямо с границы. Но как-то из-под полы (не по официальным каналам) фильм на фестиваль все-таки попал и был показан. Но кто его туда неофициально доставил, они же произвели над фильмом маленькую операцию (по линии лжи и подтасовки гениальную!). Как всегда кончался фильм?
Рыдает у пыточного колеса колокольный мастер Бориска на руках у утешающего его Рублева, заговорившего, наконец, нарушившего свой же обет молчания и возвращающегося к людям, к жизни, к творчеству! Камера опускается на догорающие головешки костра, которые вдруг расцвечиваются (после двухсерийной черно-белой картины!). Вступает цвет. Звучит и набирает силу хорал. Камера скользит по частям и деталям рублевской "Троицы", написанной в самом конце его жизни, уже после "Молчания", после времени, показанного в фильме. Медленно скользит камера по божественным рублевским краскам, набирает силу хорал, достигает, кажется, вершины, апогея и вдруг - тишина. И во весь экран - Спас из Звенигорода, из Звенигородского чина, Рублевский милосердный лик Спаса.
Тишина… Потом где-то далеко - удар грома. Струйки воды побежали по лику. Шум дождя. И вот уже дождь заливает весь широкий экран. За завесой дождя не видны дали, а на переднем плане - луг, замызганные крестьянские лошаденки с провалившимися от работы и старости спинами щиплют траву. И все заливает дождь… Концепция фильма абсолютно реалистическая: вот эта страшная, темная, грешная, несправедливая жизнь родила вот это сказочно-дивное, великое духовное искусство, но сама жизнь… как была, так и осталась (пока, или не пока, как кому понравится, кто как поймет…) - сама жизнь так и осталась темной, беспросветной…
Что же сделали "мастера", из-под полы доставившие фильм на фестиваль? А они отрезали в конце "лошадей под дождем". И весь реализм концепции летит! Рушится. Получается сразу же религиозный фильм: через все страдания Рублев пришел к Богу! А если кто этого не понял, так "Голос Америки" разъяснял, когда "Рублев" уже официально добрался до очередного международного кинофестиваля. Это в 1969 году я слышал своими ушами: "Вы помните, дорогие друзья, какой замечательный фильм показали нам тогда, в 1967 году устроители фестиваля? Как Рублев через все страдания пришел наконец к Богу! (А чего было Рублеву "приходить", когда он никогда и никуда от Бога не уходил, с детства или с юности был монахом и иконописцем?! - Ю. H.). А что нам привезли сейчас? Официально?! Советские власти заставили Тарковского приделать фильму этот сусальный, так не идущий ему конец: какие-то грязные лошади под дождем…"
Я снимался в "Рублеве", знал историю создания фильма и всех его последующих мытарств и злоключений, кажется, во всех деталях и подробностях, но перед лицом такой рафинированной, квалифицированнейшей лжи даже я дрогнул: "А кто его, Тарковского, знает… может, он и правда в каких-то там своих, мне не известных вариантах и приводил Рублева к Богу?.." А варианты у него были!.. Только я три помню…
При встрече с Андреем я рассказал ему, в какие сомнения поверг меня "Голос Америки", и спросил, не было ли оснований для таких выводов, то есть не было ли у него каких-нибудь вариантов, когда бы картина кончалась ликом Спаса Звенигородского, а не лошадьми под дождем? "Ты что, обалдел?! - ответил Андрей. - Никогда в жизни такого не было".
Вот это было. Это я помню.
Где-то около 1969 года привезли мне из Парижа вместе с сообщением, как и где, в каких кинотеатрах и как долго идет наш "Рублев", буклетик с кратким содержанием фильма, с объяснением французам, далеким от нашей жизни и истории, что они увидят. Автор текста не назван, некоторые даже убеждены, что никакой это не француз, а наш русский эмигрант написал. Вот заключительные строки этого "объяснения":"…появляется другое простодушное существо, дитя народа, которому поручена забота отлить большой колокол, который ознаменует возрождение Святой Руси. С муками и напряжением дело было чудесным образом совершено. Вопреки сомнениям флорентийских послов, презирающих этот дикий крестьянский народ, колокол зазвонит чисто и светло.
Чудо этой удачи рассеивает сомнения Рублева. Он снова возьмет свои кисти, и фильм закончится постепенным детальным раскрытием Троицы, главного произведения художника. Цикл завершен, русский народ на пути к своему единению находит свое первое духовное чудо, и лошади, символ жизни и надежды, радостно фыркают под всеочищающим дождем".
А насчет религиозности… Ну, конечно, естественно, что моя память тоже не идеальна и не безупречна. И конечно же, наверно, она с большей готовностью служит мне, моим склонностям и взглядам, им на помощь кидается в первую очередь, их поддерживает, из всего многообразия фактов, ей (моей памяти) знакомых, она более цепко выхватывает те, что подтверждают мою правоту, верность моего мироощущения. Все это так. И вполне естественно. И все же! Ну где, где в "Рублеве" религиозность? То, что герои "Рублева" говорят и мыслят категориями Священного Писания, а не "Краткого курса истории ВКП(б)"? Так это чистейший реализм, а не религиозность: никакими другими категориями люди того времени мыслить и не могли. А может ли позволить себе истинно религиозный человек (себе - как автору, своим героям) столь вольно толковать Священное Писание, как это в фильме у Тарковского делает Андрей Рублев? На что ему Феофан Грек замечает: "Ой, смотри, договоришься ты!.. Сошлют тебя на Север иконки подновлять…" И это религиозность? Не знаю… Насчет реализма - знаю, а насчет религиозности… А весь Запад почему-то давно и упорно навязывает Тарковскому символизм и религиозность (и не только Запад…).
"Что у него главное - религиозность, избранность? Или тяготение к символам?" Шеман Вильгот, шведский кинорежиссер, актер, писатель, критик, сценарист… Ему вторит Северин Кусмерчик из Варшавы: "К каким символам… стремился Тарковский? В чем заключается его "религиозность"?"
"Религия играла важную роль в жизни Тарковского, он всегда стремился к встречам с религиозными людьми, с интересом обсуждал с ними вопросы веры" (Михал Лешиловский, шведский монтажер, режиссер).
Ну вот не помню я, чтобы "всегда" Андрей "стремился к встречам с религиозными людьми"! Революционных демократов даже прошлого века и Герцена - не любил. Крепко. Это помню. (Хотя в душе не согласен с ним был, но помню! Куда денешься?) Помню, как он любил, обожал русские иконы, иконопись в полной святой убежденности: "Ну, это все любят…". (Я вовсе не разделяю этой его убежденности.)
Помню, как он, самозабвенно закатив глаза, как глухарь на току пел под гитару почти всегда одно и то же: переделку Г.Шпаликовым на мотив романса "Я встретил Вас…" - "Прощай, Садовое кольцо…".