* * *
Но и это оказалось еще не все, и точку в своей пленной эпопеи я все же поставил сам.
Когда за Чечню все же решили взяться всерьез и в 1999 году началась контртеррористическая операция, вышло постановление правительства о создании газеты "Чечня свободная" - для освобожденных районов республики. Редактировать ее определили моего товарища по Львовскому политучилищу Владимира Гондусова, возглавлявшего силовую редакцию в РИА "Вести". О его командировке я узнал, когда пересеклись с ним случайно в метро. Пожелал счастливой дороги - на том и расстались.
Но на работе мной вдруг овладело непонятное чувство. Казалось, после всего случившегося я в сторону Чечни и смотреть не смогу, а тут неожиданно все мои мысли - о ней. И еще не оформившаяся, не утвержденная окончательно мной самим идея: а что, если поехать туда еще раз? Боевики как-то иронизировали, что, если оставят меня живым, то пригласят когда-нибудь посмотреть на те места и ямы, где таскали меня с завязанными глазами. А я вот возьму и приеду сам, без приглашения. Тем более, что ко второй войне у меня отношение совершенно иное - на сей раз чеченская сторона не смогла оказаться благородной, затуманились мозги о правлении едва ли не всем миром. Надо глянуть и на таких чеченцев - побитых после боя, сникших…
"Авантюра", - признаюсь самому себе, но решаюсь сыграть в русскую рулетку.
Оглядываю кабинет. На рабочих местах лишь мои сослуживцы Оксана Кузина и Татьяна Павлова, мужчины курят. Обычно говорят: послушай женщину и сделай наоборот. Как ляжет карта, если вскрыть колоду?
Почувствовав мой пристальный взгляд, женщины молча вопрошают: что-то хотите спросить?
Спрашиваю:
- Да или нет?
На меня смотрят с непониманием, но в конце концов единодушно "советуют", желая, конечно же, лучшего:
- Пусть будет "Да"!
Послушай женщину и сделай наоборот…
- Пусть будет.
Набираю телефон Гондусова, напрашиваюсь в заместители. Тот не верит, пытается напомнить, что я получил в тех краях…
А мне главное - чтобы о поездке не узнали жена и родители. Уж они-то не пожелают ни принимать, ни понимать никакие аргументы. Да и есть ли они, кроме моего внутреннего состояния?
- Скоро выборы, - начинаю забрасывать удочку дома за ужином. - Предлагают войти в предвыборный штаб генерала Николаева…
- Тебе это надо? - интересуется жена.
- Думаю, да. Посмотрю изнутри, как и что делается в предвыборных технологиях. Только вот ехать далековато - Камчатка, Сахалин, по всему Дальнему Востоку.
- А почему туда?
Но как раз фамилия генерала А.Николаева выбрана не случайно, хотя он лично и баллотируется в Москве:
- Так он же бывший пограничник. Вот по всем дальневосточным заставам и поедем. Но минимум на два месяца.
Жена завидует: посмотрю такие благодатные места. В конечном итоге соглашается на поездку и лишь просит купить ей пимы, ходить зимой по снегу.
Куплю.
С генералом Николаевым и влетаю в историю буквально через неделю. Оказалась возможность позвонить из штаба объединенной группировки войск домой, а мне радостную новость: звонил Юрий Александрович Виноградов, президент Международной ассоциации писателей баталистов и маринистов, хотел пригласить на вечер, где он будет вручать медаль К.Симонова генералу… А.Николаеву. Узнав же, что я как раз "агитирую" за него на Дальнем Востоке, обрадовался:
- Я ему при вручении и скажу, что мой первый вице-президент с группой ведет сейчас агитационную компанию за него. Как все к месту!
Представляю лицо генерала, ни сном ни духом не ведающего, что кто-то где-то прикрывается его именем…
Успеваю поймать по телефону Виноградова, умоляю молчать о моей персоне.
Только слух уже пошел среди знакомых о моем "агит-шоу", и когда на аэродроме в Моздоке я случайно столкнулся с корреспондентами своего бывшего журнала "Советский воин", у тех от удивления глаза полезли на лоб:
- Вы здесь? А нам на редколлегии сказали: все, Иванов тоже сломался, за три тысячи "баксов" полетел на Дальний Восток протаскивать какого-то "быка" в Госдуму.
А я за 55 рублей командировочных мотался по Чечне, вслед за войсками подбираясь все ближе и ближе к местам, где меня взяли в плен. Писал про восстановленные мосты, про сев озимых, начало занятий в школах, об обнаруженных зинданах, горящих нефтяных скважинах, освобождении из плена людей. И добрался-таки до той самой дороги, где три года назад была остановлена наша "Нива". Вышел на нее из автомобиля один, специально без оружия. Прошелся по трассе. Вот теперь точно - все! Точка. И сказал себе: мы должны добираться до тех мест, которые когда-то наметили в своей жизни. Мы ли не русские офицеры, черт возьми!
Вместе со сдержанным удовлетворением получил и бессонницу. Прошедшее оказалось слишком памятно и близко, оно никуда не исчезало и потребовалось лишь малое напоминание, чтобы все всколыхнулось, пустило волны. Ложусь спать, закрываю глаза - и сразу ямы, ямы, ямы. И нет никакой уверенности, что мне удастся из них когда-либо выбраться. Удивился: почему нет согласованности между нервами и душой?..
При первой оказии приехал в здание налоговой полиции Моздока, куда меня привозили сразу после освобождения. Лариса, секретарша, вспомнила меня сразу, лишь я изобразил бороду и худобу. Как и прошлый раз, засуетилась с чаем. Начальник отдела Петр Ильич Цараков перешел служить в МВД, стал заместителем начальника городской милиции, но примчался сразу, лишь вышли на его мобильник. Распорядился, где будем ужинать. Познакомил с братом, родными.
Увиделись и с Бауди, проводником - он сам разыскал меня во Временной администрации Чеченской республики. Привез домой, усадил за стол, и первый тост мы подняли за Евгения Расходчикова и Геннадия Нисифорова. Геннадий к этому времени перешел на службу в органы юстиции, стал генералом. Не обошла офицерская звезда и Евгения Расходчикова, который возглавил Управление физической защиты налоговой полиции и на его плечи также легли генеральские погоны. После моего возвращения из этой второй чеченской командировки он будет назначен старшим группы по воссозданию налоговой полиции Чечни и тоже уедет в наши "родные" края.
- Возьми меня с собой, - попытался напроситься я в его группу.
- Понимаешь, мне там работать нужно будет, а не заниматься тобой, - отшутится Женя. - Ты вышел из доверия. Давай лучше ошибки исправим.
Он шел с документом в корректорскую группу к Елене Павловне Шастиной, в буквальном смысле вычищающей в документах наши грамматические и стилистические неточности. Только и она ведь бессильна удержать нас от ошибок, которые мы допускаем в жизни. Да и не подпадают зачастую наши поступки под четкие правила, а в русском языке достаточно много исключений… К тому же на пятилетний юбилей освобождения Евгений подарит мне каску, в которой спецназовцы ходят на штурм. Намекая: не суй свою голову куда не следует. А уж если лезешь - то береги ее.
Но мы сделали вдвоем с Владимиром Гондусовым "Чечню свободную". Сами собирали материалы, сами писали их, редактировали, набирали на компьютере, макетировали, везли дискеты в Минеральные Воды в типографию. Привозили номер и сами распространяли его по освобожденным районам. Тираж - 20 тысяч, периодичность - два раза в неделю. Вот тут воистину белке в колесе позавидовать можно было. Как постоянно подчеркивал редактор, среди войны, беженцев, недоверия мы должны были делать газету с добрыми вестями и хроникой возрождения. Это мне-то - вместо мщения…
Тайно в душе надеялся на встречу с кем-либо из своих конвоиров. И ловил себя на мысли: попадись Хозяин, Чика, Литератор или даже Боксер - постарался бы в чем-то помочь. Извечная русская жалость к противнику? Или воистину доброе - даже в мелочах - помнится ярче?
Не встретились.
Зато мы сделали газету. Для тех чеченцев, кто хотел остаться с Россией - про них очень мало писала наша пресса, журналисты норовили отметиться интервью с боевиками. Там, в Чечне, узнал дополнительные подробности своего освобождения. Моими поисками активно занимался Рамзан (фамилию его лишний раз не стану афишировать, да и суть не в ней). Боевики не простили ему заботы о русском офицере, но, не имея возможности достать его самого, пошли на гнусность - захватили в заложники его отца.
Около двух лет сельский кузнец провел в кандалах в подземных ямах. И снова Рамзан, рискуя собой, приехал из Москвы в Чечню на поиски отца. Два года не брил бороду: дал зарок, что возьмет в руки бритву лишь тогда, когда отец окажется на свободе. И нашел, и освободил его. И помогали ему в этом теперь уже наши офицеры. И слушал я рассказы о том, как замуровывали дудаевцы чеченских милиционеров в стены за то, что те носили российскую форму. Как учителя заставляли ходить в школу и 12-й, и в 13-й класс своих выпускников - лишь бы те не ушли в банды. Об этой, "нашей" Чечне мы знали совсем мало, поэтому возвращался я домой "с Дальнего Востока" на необычайном душевном подъеме. К тому же, как бы то ни было, меня в плену унизили полным бесправием, и вот теперь я вернул еще и должок. И что принципиально важно - снова без оружия.
…Петр Ильич Цараков подарил на память кавказский кинжал, и жена, увидев меня, бородатого, с ним, воскликнула:
- Ты как чеченец.
Я засмеялся, и она, мгновенно поняв все, заплакала. Только все равно по сравнению с предыдущим возвращением это были другие слезы.
А вернувшийся из командировки Женя Расходчиков привез все же весточку об одном из моих "крестников". При попытке прорыва через блок-пост омских омоновцев был расстрелян в своей автомашине Рамзан Багулов - "Непримиримый". Его остановили на одном из блок-постов, стали проверять. Ничего подозрительного вроде не обнаружили. Но, отъезжая, боевик по-чеченски бросил что-то оскорбительное в адрес омоновцев. Те мало что поняли, но передали на следующий пост - задержите машину и перепроверьте еще раз. Словно почувствовав опасность, Багулов бросил машину на прорыв. И удостоился точной очереди. При тщательной проверке в машине нашли оружие, документы, подтверждающие его связь с бандформированиями.
Вечером я наполнил рюмку, но так и не определился, за что мне ее поднять: за смерть или упокой. В конечном итоге выпил за здоровье и счастье всех близких мне людей. А Непримиримый выбрал свою судьбу сам, возжелав красивой жизни…
И лишь единственная мысль после плена не давала мне покоя. Помнил, как однажды, в самой глубокой яме, я обещал себе: если выберусь - полечу на Северный полюс и прыгну на макушку земли с парашютом. И это будет моим окончательным выходом из плена.
Нашел тех, кто организует эти прыжки и полеты. Не нашел лишь денег для данного "удовольствия": сначала затребовали за прыжок пять тысяч долларов, потом сумма стала расти. Не взятая высота будоражила, царапала сердце, и даже поездка в Аргунское ущелье не давала успокоения. И вдруг однажды на родине Василия Макаровича Шукшина, в Сростках, на горе Пикет, куда пришли тысячи людей в его день рождения поклониться великому мастеру, я осознал: а ведь самые высокие вершины России - это ее духовные центры. Это поле Куликово, Бородино, Прохоровка, Сталинград, Оптина пустынь, Дон Шолохова, Пикет Шукшина. Никуда не надо лететь и прыгать. Надо приходить сюда, всматриваться, вслушиваться и становиться на колени перед родной землей.
И хотя в суворовском училище зарубили на лбу, что мужчина, а тем более офицер, на колени может опуститься только в трех случаях - чтобы попрощаться с Боевым знаменем, поцеловать женщину и испить воды из родника, но там, на Алтае, я нарушил эту традицию. И встал на колено в четвертый раз - перед одной из духовных вершин России, перед моей землей. И на этот раз уже окончательно вышел из плена…