Торжества в Ситжесе явились симптомом брожения в стране. Подогреваемые произведениями Метерлинка, Ибсена и Ницше, эти чувства, к которым в большой степени примешивалась тяга к романтизму, анархизму и индивидуализму, разделялись активной группой довольно талантливых представителей интеллигенции. Именно эта группа привлекла внимание юноши, прибывшего из Малаги. Изголодавшись по общению, которое помогло бы ему освободиться от условностей взрастившего его провинциального общества, он вскоре найдет в этой группе самых близких друзей.
В последние годы прошлого столетия искусство в Испании задыхалось от предрассудков и некомпетентности апологетов академического направления; оно не питалось соками народного творчества. Искусству грозила гибель в мире, который во все большей степени предпочитал музам торговлю и науку. Для тех, кто сознавал эту угрозу, надежда на возрождение связывалась с более тесными контактами с северными странами. Франция произвела на свет импрессионистов и символистов. В Германии в моду вошел вагнеровский романтизм. Влияние Англии сильно ощущалось в политике и искусстве. Либерализм все решительнее заявлял о себе в политической жизни Испании. Либеральные идеи, вобравшие в себя элементы гуманизма, нашли отражение в значительной части художественных произведений Англии XIX века: от творчества поэтов-романтиков до "Братства новых рафаэлитов" и работ Раскина и Карлейля. Кроме того, стабильность режима, предмет зависти в стране, которую непрерывно сотрясали политические бури, оказала воздействие на различные социальные слои превращавшейся в мегаполис Барселоны. Низкооплачиваемые, влачившие полуголодное существование рабочие уезжали на заработки в Англию и возвращались с новыми взглядами на демократию, окрашенными стремлением добиваться такой же свободы у себя в Испании. Широкое движение масс приняло форму анархо-синдикализма, на которое большое влияние оказывали произведения Толстого, Бакунина, Кропоткина и Феррера, чьи книги можно было купить в любом киоске вдоль Рамблас даже в первые годы гражданской войны. Это движение развивалось параллельно с выступлениями интеллигенции и определило ход развития страны.
Переезд в Барселону
Барселона, перешагнув в последнее десятилетие XIX века за пределы древних стен, разрасталась с необыкновенной быстротой. Самая большая площадь, Каталунья, превратившаяся теперь в центр города, в 1895 году представляла собой место, где проводились ярмарки и где под платанами были хаотически установлены павильоны. В дальнем конце площади, среди ансамбля зданий, которые начали наступать на прилегающие поля, помещался зал с великолепной коллекцией оружия. Дон Хосе, новый учитель изящных искусств, получал удовольствие от посещения музея и по пути останавливался, чтобы с завистью посмотреть на клетки с редкими голубями, которые всегда продавались на Рамблас. Рядом с ним шагал его сын Пабло, небольшого росточка, но пропорционально сложенный крепыш. Его круглую голову покрывали коротко постриженные смоляные волосы; черные глаза оживляли черты его загоревшего лица. Казалось, эти глаза впитывали все, что видели. Из-под панамы торчали чуть выдававшиеся в стороны уши.
Эта пара являла собой любопытный контраст. Ничто не обнаруживало в ней семейного сходства. Высокий дон Хосе в длинном пальто и шляпе с широкими полями. Седеющие бачки и рыжая борода обрамляли его лицо с отточенным носом и добрыми глазами, утопленными под тяжелыми бровями. Еще меньшее сходство можно было обнаружить в выражении их лиц. Лицо чем-то выделявшегося из окружающей толпы сутулящегося человека среднего возраста выражало разочарование, грусть и смирение, в то время как юный его наследник держался прямо, настороженно, словно молодой львенок, осматривающий все вокруг и готовый броситься на любую жертву, на которой остановится его взгляд, и играть с ней нежно или безжалостно, в зависимости от настроения.
Семья нашла квартиру на узкой улочке Кристин в старой части города, недалеко от доков. На самой улице царила тишина, но рядом, за углом, ни на минуту не прерывался поток повозок, запряженных мулами, поездов, белых парусных лодок, перевозивших товары вдоль побережья на Майорку. Семья вновь оказалась рядом с морем, и, поскольку дон Хосе не любил много ходить, квартиру специально подыскали в каких-нибудь ста метрах от Школы изящных искусств.
Школа занимала верхние этажи здания, именуемого "Каса Лонха", иными словами, биржи. Она была сооружена на месте готического дворца, круглый внутренний двор которого был украшен бесчисленными статуями и фонтанами. Это учебное заведение, более крупное и известное, чем школа в Малаге, не отличалось передовыми методами преподавания. Самые консервативные традиции и атмосфера снисходительного высокомерия пропитали ее насквозь. Лежащему за ее стенами миру не нашлось места в ее учебных программах; преподавание сводилось к изучению античной культуры, представленной в бесконечных гипсовых статуях. На первых порах студент часами просиживал на деревянном стуле перед моделью, повешенной на уровне его глаз на фоне выкрашенного в бурый цвет экрана. День за днем учащиеся корпели над выполнением углем на белой бумаге копий фиговых листков или фрагментов классической архитектуры, до тех пор пока после нескольких недель работы измочаленная бумага не становилась дырявой от бесконечного стирания нарисованного. Только после этого студентам позволялось приступить к другой модели. И уже потом их удостаивали разрешения перейти в студию, где располагались гипсовые статуи в человеческий рост. Эта убивающая всякое живое восприятие практика могла лишь парализовать воображение и талант.
Когда дон Хосе прибыл в Барселону, чтобы занять свой пост в школе, Пабло едва минуло четырнадцать лет. И хотя он был еще слишком юн, ему, по настойчивой просьбе отца, разрешили перескочить через нагонявший скуку начальный курс и сдать экзамен, который позволил бы ему заниматься в старшем классе, называвшемся "Античное искусство, жизнь, натура и живопись".
Результаты этого эксперимента оказались поразительными. Экзамен, на сдачу которого требовался месяц, Пабло сдал в течение одного дня, да так успешно, что выполненные им с натуры рисунки обнаруживали гораздо более высокий уровень подготовки, чем у многих более взрослых студентов, работы которых часто были ниже предъявляемых в школе требований. Сохранились рисунки Пабло, представленные экзаменационной комиссии, вместе с карточкой, где стоит официальная печать. Несомненное техническое мастерство, которое обнаруживают эти рисунки, подчеркивается полным пренебрежением к идеализированным классическим пропорциям человеческого тела. Как и в ранние годы, когда ему приходилось подрисовывать голубей на картинах отца, он точно копировал виденное, не льстя при этом модели. Его небритый мускулистый приземистый натурщик с нечесаными волосами, фигура которого была выполнена в простой, реалистической манере, предстал во всей своей неприглядной наготе. У членов экзаменационной комиссии не было сомнений: в первый, а может быть, в последний раз перед ними предстал юный гений. Пабло был принят в старший класс. Как сказал когда-то Мольер: "Знать все, не изучив этого, признак великого художника". Тех, кто надеялся на ровный и неуклонный академический рост Пабло после столь блестящего начала, ожидало разочарование. Его сжигала жажда познания, но чему могли научить его взращенные на старых традициях живописи учителя? Совершенно не прилагая усилий, он доказал, что может овладеть навыками, которые предъявляются к студенту художественной школы, но учение под палкой академизма, которое предлагали ему, означало шаг назад для Пабло Пикассо, вступившего в жизнь уже готовым мастером. Его друг Канвейлер вспоминал позднее: "Он признавался мне, что ему не нравятся его картины того периода. Он считал их по качеству ниже тех, которые создал в Корунье под наблюдением отца".
"Наука и милосердие"
Вскоре семья переехала с улицы Кристин на площадь Мерсед, которая находилась в том же районе. Дон Хосе, постоянно следивший за развитием таланта сына, подыскал для него студию неподалеку, на улице Плата. Впервые Пабло имел помещение, где он имел возможность целиком погрузиться в любимое дело, не опасаясь, что его могут потревожить. Первая картина, которую он создал в этой студии, называлась, как утверждают, "Штыковая атака". Если это так, то нет возможности установить, каким образом будущий автор серии крупных полотен "Мир" и "Война" разрабатывал эту тему еще в юношеском возрасте: картина эта не сохранилась, но существует много набросков батальных сцен, на которых выразительно показана ярость рукопашной схватки, с поверженными убитыми и ранеными.
Однако до наших дней дошла другая работа этого периода, первое значительное произведение, созданное в этой студии, которое находится в музее Пикассо в Барселоне. Эту работу иногда называют "Посещение больного", но она носит также другое название - "Наука и милосердие". Поскольку в то время считалось, что тема картины должна превалировать над всеми другими ее элементами, дон Хосе сам тщательно выбрал этот сюжет, чтобы привлечь внимание к работе сына, и, неотступно следя за ходом ее создания, сам позировал доктора, сидящего у кровати больной. Композиция завершается фигурой монахини, которая держит ребенка на одной руке, а другой подает чашку больной. Размеры картины значительны, а глубина ее темы и совершенное техническое исполнение поразительны для столь юного художника. Однако она мало чем выделяется (помимо мастерства и сдержанной манеры исполнения) из добротных работ, создаваемых в то время художниками академического направления. Лишь одна деталь предвосхищает будущие работы Пикассо - безжизненная вытянутая рука умирающей женщины на фоне белой простыни. Она резко контрастирует с держащей ее рукой врача. Это точное улавливание детали подтверждается множеством набросков рук, сделанных Пабло. Они - свидетельство его внимания именно к этой части человеческого тела, которое обнаружится в "голубой" период его творчества и останется характерным для него на протяжении всей его творческой жизни.
Картина упоминалась в числе лучших на национальной художественной выставке, организованной в Мадриде в 1897 году. Позднее в Малаге ей была присуждена золотая медаль. Затем она перекочевала в гостиную дядюшки Пабло дона Сальвадора, где и оставалась в течение длительного времени, пока не очутилась в квартире сестры Пикассо Лолы де Вилато в Барселоне. В 1970 году она была передана в дар музею Пикассо, где и стала одной из крупных хранящихся здесь работ художника.
Между пятнадцатью и шестнадцатью годами, все еще находясь под влиянием вкусов отца и отдавая дань академизму, который исповедовали друзья и коллеги отца в Малаге и Барселоне, Пабло создает еще несколько картин на четко выраженные реалистические темы. Влияние этого окружения ощущается и в картине "Мальчик из хора". Ее иногда сравнивают с пышным полотном "Проделки служки", написанным Рафаэлем Мурильо Каррерасом, директором музея Малаги, который сменил на этой должности дона Хосе. Однако при сравнении можно увидеть, что молодому Пикассо удалось избавиться от модной манеры исполнения и сентиментальности. В отличие от юного певца на полотне Каррераса, стоящий у алтаря мальчик у Пикассо лишен искусственности и тщательно выписанных деталей. Он смотрит прямо в лицо зрителю, а не смиренно на алтарь, как у Каррераса. На нем простая накидка и короткая красная ряса, которая не скрывает его грубых черных башмаков. Пабло взял тему у Каррераса, но оставил в ней только самое необходимое. Фигура мальчика помещена в центре полотна и напоминает "Эксполио" Эль Греко. Главный объект занимает, таким образом, доминирующее положение - черта, которая станет основой кубистских работ пятнадцать лет спустя.
Независимость и новые влияния
Вскоре Пабло убедился, что студия на улице Плата не изолировала его от лиц, влияние которых начинало тяготить его. Дон Хосе слишком часто заглядывал к сыну по пути в школу или по дороге домой. Поэтому Пабло перебирается в другую студию, расположенную подальше от дома. В его полотнах начинают появляться черты собственного, независимого стиля. Первой картиной этого периода явилась небольшая работа, выполненная в 1897 году. На ней изображено темное помещение таверны, которое освещается лишь небольшим, расположенным в дальнем углу комнаты окном. Свет выхватывает силуэты тесно сидящей компании завсегдатаев. В картине четко ощущается влияние уже других источников, возможно, почерпнутых из репродукций Домье. Что-то роднит ее с ранними полотнами Ван Гога, хотя вряд ли Пабло осознавал это в тот период.
Нет ничего предосудительного в сопоставлении полотен Пикассо того времени с картинами других художников. Его страстное желание познакомиться глубже с работами незнакомых ему живописцев, естественно, привело к подражанию некоторым из них. Выбирая среди них тех, манера которых импонировала ему, он не стеснялся черпать у них то, в чем нуждался. Но при этом создаваемые им полотна несли отпечаток его личности. Заимствованные идеи усваивались и преобразовывались им до такой степени, что обвинять его в плагиате не было оснований.
Помимо художников, которыми Пикассо восхищался всю жизнь, существовало много менее известных живописцев, стиль которых привлекал его тем, что давал толчок его мыслям. Во время своего пребывания в Барселоне, до первого посещения Парижа, он мало знал о крупных течениях в искусстве в Европе. Он знал лишь то, о чем рассказывали ему друзья, посетившие Париж, и то, что ему удалось почерпнуть в журналах, помещавших на своих страницах картины Стейнлена, Тулуз-Лотрека. Полотна французских импрессионистов, таких, как Дега и Сёра, были известны ему только по словесным описаниям. В Барселоне же царила мода на художников дорафаэлевского периода, и молодых андалусцев приводили в восторг белотелые красавицы Бёрн-Джонса, с репродукциями которого познакомился и Пикассо. По журналам ему были известны также работы Бердсли, Уолтера Крейна и Уильяма Морриса; некоторые элементы их стиля обнаруживаются в полотнах молодого художника в то время.
В начале 1897 года в Барселоне устраивается выставка картин Пикассо. Он показал на ней ряд портретов, созданных в Корунье, и среди них "Человека в шляпе", а также полотна более позднего периода. Несмотря на сообщения прессы о выставке, к ней не было проявлено большого интереса. Дебютант был еще слишком молод, чтобы его можно было принимать всерьез. Это обстоятельство помешало продаже картин, на что так надеялся отец.
В течение первых лет пребывания в Барселоне семья Пикассо несколько раз совершала путешествие по морю вдоль побережья в Валенсию, Аликанте, Картахену и даже Малагу. Эти путешествия послужили темой для нескольких морских пейзажей, которые наряду с многочисленными зарисовками и картинами того периода можно увидеть в Музее Пикассо в Барселоне.
Выполненные в импрессионистской манере, они поражают глубиной передачи чувств и мастерством. Особенно запомнилось молодому Пабло одно возвращение в порт родного города при необычных обстоятельствах. Пикассо как-то рассказывал друзьям о странных событиях, которые развернулись в городе в день их приезда в Валенсию. Город был запружен солдатами, которые к удивлению домочадцев Пикассо вели себя довольно агрессивно и даже стреляли в воздух, на что в ответ в них летели с крыш камни и кирпичи. Но эти волнения никоим образом не изменили планов семьи, которая прекрасно пообедала в ближайшем ресторанчике. Это был первый контакт Пабло с политическим выступлением, который свидетельствует также о полном отсутствии у его родителей интереса к политике.
Поездка в Малагу
Дон Хосе и донья Мария испытывали огромную радость, когда упаковывали вещи, чтобы провести лето 1897 года в Малаге. Андалусец в душе, дон Хосе так и не прижился в Барселоне, где язык каталонцев раздражал его, а люди вели себя слишком агрессивно по сравнению с привыкшими к размеренной жизни приветливыми жителями Малаги. Пабло и Лола отправились с ними, чтобы погостить у бабушки. Родственники в Малаге знали об успехах молодого Пикассо в Барселоне. Дядюшка Сальвадор уже видел его знаменитым художником и одновременно уважаемым гражданином, который прославит семью Пикассо.
Вскоре родственники обратили внимание, что прохладными вечерами ему нравится прогуливаться под деревьями улицы Калета со своей племянницей Кармен Бласко. Он был неизменно изысканно одет. Из-под черной модной шляпы сверкали черные глаза, похожие на огоньки газовой горелки. Держа под мышкой трость, он вышагивал покачивающейся походкой, которой выучился в Барселоне. Всем казалось, что он влюблен, и все очень надеялись, что эта любовь и его привязанность к Малаге побудят его остаться в городе навсегда. Кульминационный момент наступил, когда он преподнес Кармен прекрасный букет, но не купленный у продавца цветов, а нарисованный на бубне.
Но родственников ждало разочарование. Пабло не сделал шага, которого они так от него ждали. В октябре, когда каникулы закончились, наступил конец идиллии. Пабло покинул родное гнездо и направился в Мадрид. Ему хотелось увидеть, чем может обогатить его столица и может ли она предложить больше того, что дали ему Барселона и его родная Малага. Это было последнее лето, которое он провел в Андалусии в кругу семьи.
Во время пребывания в Малаге его необыкновенный талант вызывал восторг у родственников. Друзья дона Хосе, которые регулярно встречались в клубе "Эль Лисео", организовали вечер в честь его сына. Довольно известный художник Хоакин Мартинес де ла Вега слышал об успехе в Мадриде картины Пикассо "Наука и милосердие". Другим поклонником таланта художника был Антонио Муньос Деграин, который за два года до этого на Рождество получил от начинающего живописца отличавшийся удивительным сходством акварельный портрет дона Хосе с дарственной надписью (хранится ныне в Музее Пикассо в Барселоне). Они собирались в элегантном, отделанном под XVII век зале "Эль Лисео", чтобы под сводами высоких потолков со свисающими роскошными люстрами и под звон бокалов с шампанским отдать должное делающему первые самостоятельные шаги художнику.