На заседании политбюро 2 апреля 1975 года Брежнев недовольно сказал:
- Товарищи, вот Госплан представил нам материал. В нем содержится очень мрачный взгляд на положение дел. А мы столько с вами работали. Ведь это наша лучшая пятилетка.
И все радостно подхватили:
- Действительно перегнули! Да чего там! Пятилетка вон как идет!
Предложения Госплана об улучшении экономической ситуации подписал первый заместитель председателя Госплана Виктор Дмитриевич Лебедев. Байбаков находился в отпуске. Когда на закрытом заседании президиума Совета министров Лебедев начал оценивать экономическую ситуацию в стране, Косыгин, по словам Байбакова, стал нервничать.
- Почему мы должны слушать Лебедева? - резко сказал Косыгин. - Байбаков не видел этого документа.
Байбаков сказал, что не только видел его, но и многократно обсуждал.
- Но ты же не подписал его? - с некоторой надеждой в голосе сказал Косыгин.
- Я был в отпуске, но с содержанием доклада согласен.
- Мы вообще не знаем, кто его составил, - сказал Косыгин.
Виктор Лебедев ответил:
- Доклад составлял начальник сводного отдела Госплана Воробьев. Вот он здесь.
Один из заместителей Косыгина возмущенно сказал:
- Воробьев - всего лишь начальник отдела и не может всего знать.
Другие заместители председателя правительства стали говорить, что они лучше знают и понимают ситуацию, чем работники Госплана:
- Еще впереди половина пятилетки, и мы успеем все поправить… Госплан смотрит односторонне и мрачно… Не надо коней менять на переправе.
Название популярного тогда фильма, казалось, больше всего соответствовало настроениям руководителей правительства: не надо ничего менять! Они просто не хотели слышать о тяжелых болезнях социалистической экономики. Косыгин пролистал текст доклада и запретил Лебедеву продолжать. Виктор Дмитриевич побледнел и сошел с трибуны. Все экземпляры доклада были изъяты и уничтожены.
"И для главы правительства Косыгина, и для работников ЦК правда оказалась неожиданной и неприемлемой, так как противоречила их представлениям о социалистической экономике, которая не может "болеть", - так оценивал ситуацию Байбаков. - В последнее время наша экономика напоминала "тришкин кафтан" - чтобы залатать дыру в одном месте, надо было отрывать кусочек в другом. Неприкасаемыми остались только огромные расходы на оборону".
Экономика поддерживалась экспортом нефти и нефтепродуктов, что стало возможным в результате наращивания нефтедобычи в Западной Сибири. Брежневу повезло. В середине семидесятых годов начался стремительный рост цен на нефть. При Хрущеве цена за баррель составляла пятнадцать долларов, при Брежневе поднялась до восьмидесяти. К началу восьмидесятых нефть и газ составляли основу советского экспорта. Но стоимость нефти на мировом рынке перестала расти. Чем насыщать бюджет? Включили печатный станок. Результаты: инфляция и рост цен.
Николай Байбаков:
"Поскольку в старую схему финансирования мы уже не укладывались, пришлось прибегнуть к новым, "нетрадиционным" способам: вклады населения в сберкассах, средства со счетов предприятий частично снимались и направлялись на бюджетные расходы".
К концу жизни Косыгин стал раздражительным и нетерпимым. Помощник генерального секретаря Александров-Агентов вспоминал, как на заседании политбюро Алексей Николаевич, недовольный докладом Байбакова, истерически кричал на председателя Госплана:
- Что вы тут развизжались, как старая баба!
Деятельность Косыгина на посту главы правительства заканчивалась неудачно. Экономика находилась в состоянии стагнации. Страна закупала большое количество оборудования за рубежом. Его даже не устанавливали, оно валялось в ящиках, пока не устаревало.
Громыко вспоминал, как в его присутствии Брежнев спросил Косыгина:
- Как много закупленного за границей промышленного оборудования у нас до сих пор не установлено на предприятиях и все еще складировано?
Косыгин, как всегда, знал ответ:
- На шестнадцать-семнадцать миллиардов инвалютных рублей.
В долларах эта цифра была еще больше.
Алексей Николаевич считал копейки. А сотни миллионов пропадали - уходили на строительство промышленных гигантов, которые возводились очень долго или не давали отдачи. Экономику разоряла гонка вооружений. Что толку было от его бережливости?
Зато в стране было уже больше девятисот общесоюзных, союзно-республиканских и просто республиканских министерств и ведомств. В Совет министров СССР входило сто пятнадцать человек! В полном составе правительство собиралось раз в квартал.
"Производственники снижали качество продукции, увеличивая ее количество, - так оценивал ситуацию в экономике Байбаков. - Словом, "гнали" численные показатели. Прибыль предприятий создавала видимость благополучия. Деньги на счетах предприятий накапливались, но не имели ресурсного обеспечения. Мы стали закупать зерно, мясо и другое продовольствие за границей. Значительно увеличился импорт готовых товаров - за счет снижения импорта новой техники. Нас выручал экспорт нефти и газа, цены на которые значительно выросли".
Во второй половине семидесятых стало плохо с продовольствием. В стране нарастало глухое раздражение, в первую очередь из-за отсутствия продуктов и элементарных товаров. Снижалось качество жизни. Ухудшение качества продуктов стало просто эпидемией. Во многих областях прошли настоящие забастовки, о которых говорилось только в закрытых партийных документах.
Почти ничего невозможно было купить. Все стало дефицитом, и все приходилось доставать через знакомых или переплачивая сверх меры. Дефицит уходил на черный рынок. Деньги сами по себе теряли смысл. Экономика возвращалась к средневековому прямому обмену товарами и услугами. Теневая экономика процветала. В крупных учреждениях кое-что распределяли через систему так называемых заказов. Некоторые продукты исчезали вовсе. В городах вводили талоны на мясо и масло. В Москву приезжали из соседних мест за едой.
- Рыба стоила тридцать - сорок копеек за килограмм и была доступна каждому. Производство куриных яиц зашкаливало за необходимую норму, ЦК был озабочен проблемой их консервации, - ностальгически вспоминал брежневские времена Петр Андреевич Паскарь, тогдашний председатель Совета министров Молдавии.
Петр Андреевич, верно, подзабыл, как выглядели при Брежневе прилавки продуктовых магазинов, или даже вовсе их не видел, поскольку высшей номенклатуре даже в закрытый распределитель ходить не приходилось: все привозили со спецбазы домой или на дачу. А вот как существовали обычные люди.
Процитирую дневник литературного критика Игоря Дедкова, который жил в Костроме и работал в редакции областной газеты "Северная правда":
25 октября 1977 года:
"В магазинах нет туалетного мыла. Нет конфет. Само собой разумеется, нет мяса (на рынке в очередь - по четыре рубля за килограмм), колбасы, сала и прочего".
13 ноября:
"В городе нет электрических лампочек. Когда я ходил искать стосвечовые, еще были в продаже лампочки по сорок ватт. Сейчас и они исчезли. У нас в люстре из трех лампочек перегорели две. Так и сидим при включенной настольной лампе… Но мы привыкли к таким нехваткам".
А вот предновогодняя запись:
"Пенсионерам дают талоны на мясо в домоуправлениях (один килограмм на пенсионера). Впрочем, не талоны, а "приглашения". Получаешь "приглашение" и идешь в магазин.
Сегодня "Северная правда" отправила своих представителей в магазин, чтобы получить мясо (по килограмму на работника). Именно так "дают" мясо трудовым коллективам.
В магазине же сказали, берите тушу и рубите сами. Редакционные женщины возмутились и ушли. После телефонных переговоров с начальством мясо обещано завтра: и разрубленное, и высшего сорта. Сегодня жена Камазакова, член областного суда, целый день рубила мясо. Этому "коллективу" мясо выдали тушей…"
И вот запись Игоря Дедкова, которая буквально берет за душу:
"Вечером ходил в магазин за хлебом и чаем. Впереди меня выкладывал из сумки свои покупки мужчина лет пятидесяти трех-четырех: пачку вермишели, буханку черного хлеба, два куска сыра, две банки рыбных консервов (ставрида) и четыре плавленых сырка - "разные", сказал он кассирше, то есть разных сортов.
И я как-то неожиданно для себя всмотрелся в это богатство рабочего пожилого человека, пришедшего в магазин после работы, и слезы прихлынули к глазам от простой и ясной мысли: это же он после получки пришел и купил, что мог, получше, и потому сырков этих плавленых разных набрал и консервов, и сыра - другого ничего не было. Ах, не о сытости я болею, не о пище, о другом - о справедливости и равных человеческих возможностях…"
Вложение средств в сельское хозяйство не приносило результата. Огромные стройки растягивались надолго и стоили значительно дороже, чем предусматривалось. Военные расходы стали непосильными.
"По глубине милитаризации, - пишет Валентин Михайлович Фалин, посол в ФРГ, затем первый заместитель заведующего отделом международной информации ЦК партии, - советская экономика не знала равных среди крупных стран. С середины 70-х гг. я при каждом удобном и неудобном случае повторял, что мы ведем гонку вооружений не против Соединенных Штатов, а против самих себя… Друзья помнят мой своеобразный счет: танк - минус сельская школа, бомбардировщик - непостроенный госпиталь, стратегический ракетный комплекс - потерянный университет, подводная лодка "Тайфун" - годовая жилищная программа Москвы…"
Пьянил, побуждая переоценивать свои возможности, достигнутый к восьмидесятым годам стратегический паритет с Соединенными Штатами. Это была кульминация военного могущества, что заставляло верить в военную силу при решении проблем.
Вся промышленность замышлялась как промышленность для армии. Имелось в виду, что в случае начала войны все заводы и фабрики начнут работать на армию. Только для этого все и строилось. Вот в чем состояла одна из главных проблем российской экономики.
Контр-адмирал Игорь Петренко, профессор кафедры оперативного искусства Военно-морского флота Военной академии Генштаба, объяснил в "Красной звезде" на одном примере, почему вооружение обходилось стране так дорого:
"В семидесятых-восьмидесятых годах построили огромный, несбалансированный, многопроектный океанский флот, обслуживать который длительное время страна не могла, так как не было создано необходимой инфраструктуры…
Абсолютизация свойств оружия неизменно приводит к появлению его многочисленных типов, вариантов, проектов, не совместимых друг с другом и с тяжелейшей системой их технического обеспечения. Для сравнения: СССР за период с 1958 года имел 28 типов противокорабельных ракет, США - 2 типа; СССР - 14 зенитных комплексов, США - 5, при этом три из них использовали одну и ту же модернизируемую зенитную ракету…"
Профессор Юрий Семенович Соломонов, один из создателей советской ракетной техники ("Пионер" и "Тополь"), писал, что существовало такое количество разработчиков и производителей ракетных комплексов, что это стало самоедством:
"Ситуацию, когда на ракетных заводах за год рождалось по сто и более ракетных комплексов, кроме как нонсенсом не назовешь. Ресурсы страны были не безграничны".
И вот что характерно. Чем больше вооружалась страна, тем в меньшей безопасности ощущали себя люди. И в конце брежневского правления пошли официальные разговоры о возможности новой войны…
Доктор экономических наук Григорий Ханин в серии статей "Советское экономическое чудо: миф или реальность?", опубликованной в журнале "Свободная мысль", пишет о феноменальных успехах экономики во второй половине пятидесятых. А дальше началось затухание экономического роста, связанное и с невысоким уровнем хозяйственного руководства.
Экономическая статистика сильно пострадала в советские годы. Цифры сознательно искажались. Григорий Ханин посвятил жизнь восстановлению реальной картины советской экономики, поэтому его данные и оценки заслуживают доверия.
"В годы застоя и перестройки, - считает Ханин, - с именем Косыгина ассоциировался образ исключительно компетентного, даже выдающегося хозяйственника. Так действительно могло казаться на фоне других членов государственного руководства времен Хрущева и Брежнева. Однако на самом деле на высшем в советской экономике посту Косыгин ничем особенным себя не проявил.
Все "успехи" экономической реформы 1965 года являются либо статистической иллюзией (мои подсчеты говорят о падении темпов основных экономических показателей в этот период), либо следствием благоприятного стечения обстоятельств, включая влияние погоды на сельское хозяйство".
Попытки сделать экономику эффективной методами командно-административными не удались.
"Экономическое развитие стало быстро и неуклонно ухудшаться, - считает бывший член политбюро и секретарь ЦК Вадим Александрович Медведев. - Два пятилетних плана, включая их социальные программы, оказались сорванными. До поры до времени экономическая конъюнктура поддерживалась высокими мировыми ценами на топливно-энергетические и сырьевые ресурсы. Лишь один сектор экономики постоянно пребывал в цветущем состоянии - это военно-промышленный комплекс. Страна изнывала под гнетом непосильного бремени военных расходов".
Алексей Николаевич уже был не боец. После обеда час дремал у себя в комнате отдыха. Время от времени просил помощников организовать рыбалку. На поведении Косыгина, несомненно, сказывались и возраст, и нездоровье, и неутихающая боль от потери жены.
16 октября 1973 года, сразу после очередной войны на Ближнем Востоке, Косыгин прилетел в Каир.
"Это был уже другой человек, - вспоминал разведчик Вадим Кирпиченко. - За три года он очень изменился. Сдал. Постарел. Стал плохо слышать. Его доклады Брежневу по несовершенному секретному телефону было мучительно наблюдать. Из-за плохой слышимости, технических неполадок разговор напоминал диалог глухонемых…
Поздно вечером Косыгин имел обыкновение минут двадцать гулять. Здесь он уже отвлекался от политики, от арабского мира и переключался на более интимные темы. Говорил он и о своем возрасте, о состоянии здоровья, о необходимости не поддаваться наступающим недугам и немощи.
При этом он расправлял плечи, словно показывая, как надо это делать. На второй этаж дворца он тоже пытался подниматься быстрой, молодцеватой походкой по лестнице, минуя лифт:
- В следующем году мне будет семьдесят лет - это уже много…
Однажды совершенно неожиданно Алексей Николаевич заговорил о том, что несколько лет назад потерял жену, что она была очень образованной и доброй женщиной, настоящим другом. И от этих откровений, сделанных, по существу, незнакомому человеку, мне стало как-то тоскливо. Я вдруг почувствовал, что он очень одинок, что ему надо выговориться, что невмоготу хранить в себе свои тяжелые мысли.
Очевидно, предположение о его моральном одиночестве было верным: к тому времени прошло уже семь лет после смерти жены, а говорил он об этом так, будто эта невосполнимая утрата была совсем недавно, чуть ли не на днях".
Министр юстиции Владимир Теребилов в середине семидесятых отдыхал с Косыгиным в Юрмале. Глава правительства выглядел усталым. Теперь уже попытки поговорить о повседневных делах отклонял. Но с удовольствием вспоминал город своей юности Ленинград. Впереди в метрах сорока-пятидесяти шли двое охранников, сзади один, а несколько отстав, следовали еще трое, среди них врач.
"Наблюдая подобные сцены, - вспоминал Теребилов, - невольно задумаешься - только ли это "телохранители!" или еще и своеобразный контроль со стороны еще более высокого лица? Вольно или невольно такая обстановка если не лишает человека свободы, то, безусловно, ее ограничивает. Причем ограничивает не только физически, но и связывает его в принятии каких-либо решений. Сопоставляя рассуждения Косыгина и некоторые его решения, нетрудно было убедиться, что он далеко не всегда был волен воплощать в жизнь то, что ему казалось правильным и необходимым…
Он был умен, корректен, обладал удивительной памятью и исключительной работоспособностью… Это в активе. В пассиве же - сух, педантичен, иногда излишне жесткий".
Даже министру непросто было получить аудиенцию у Косыгина. Теребилов попросил Алексея Николаевича о встрече, увидев главу правительства на приеме в шведском посольстве по случаю приезда премьер-министра Улофа Пальме. Это был апрель 1976 года. Косыгин сухо ответил:
- Хорошо, я подумаю.
Через два дня сам позвонил:
- Заходите сегодня в шестнадцать ноль-ноль.
Теребилов просил деньги на создание правового информационного центра.
Косыгин встретил его стоя посредине кабинета:
- Я видел вашу записку и значительную часть ваших просьб должен отклонить. Все просят, просят, а не хотят подумать, где Косыгин возьмет для этого деньги.
"Эту его манеру (тактику) ведения финансовых "переговоров" я знал, - писал Теребилов. - Знал, что не надо бросаться "в бой". Знал, что выгодно всем своим видом показать полное понимание его аргументов, и тогда он смягчится и, возможно, кое-какие просьбы удовлетворит. Так оно и вышло. Он обещал выделить средства на информационный центр".
К концу разговора Косыгин заметно устал. Ему было семьдесят два года. Тогдашний главный режиссер театра на Таганке Юрий Петрович Любимов заметил: "Косыгин поразил меня тоскливым видом и остановившимся взглядом".
Алексей Николаевич был от рождения крепким человеком, держал себя в форме. Роковую роль в его судьбе сыграла прогулка на байдарке-одиночке, когда он едва не погиб. 1 августа 1976 года Косыгин сел в байдарку, но во время гребли потерял сознание, перевернулся вместе с лодкой и оказался под водой.
Его спасло то, что ноги в байдарке крепятся и он не ушел на дно. Офицер охраны, очень сильный человек, поднял Косыгина из воды вместе с байдаркой.
Без сознания его доставили в военный госпиталь в Красногорске.
- У него произошло кровоизлияние, - рассказывал академик Чазов, - но не в мозг, а в пространство между мозгом и черепной коробкой. Поэтому мы его вытащили.
2 сентября первым заместителем председателя Совета министров утвердили Николая Александровича Тихонова. Ему поручили заменять Косыгина.
"Едва придя в себя, Косыгин позвонил мне, - рассказывал в интервью журналу "Коммерсант-власть" управляющий делами Совмина Михаил Сергеевич Смиртюков. - Подготовьте, говорит, записку для политбюро, что исполнять мои обязанности на время болезни будет Тихонов и пришлите мне на подпись. Потом перезвонил еще раз и сказал, что напишет ее от руки сам.
Врачи сказали Алексею Николаевичу, что он пробудет в больнице долго. Он понимал, что за его пост начнется борьба, и хотел, чтобы его заменил надежный человек. И ведь он оказался прав. Через пару часов после того, как мы отправили его записку генсеку, мне позвонил еще один земляк Брежнева, член политбюро Кириленко.
- Ну, кто там у вас есть в президиуме Совмина? - спрашивает.
По тону было понятно, что у него на уме: никого толкового нет, и возглавить правительство может только сам Кириленко…"
Андрей Кириленко требовал, чтобы все вопросы строительства и промышленности согласовывали с ним.