И Чазов не пустил всесильного члена политбюро в палату. Недовольный Подгорный вынужден был развернуться и уехать. Надо полагать, Чазов поведал этот эпизод со своими комментариями Леониду Ильичу и нашел в нем благодарного слушателя.
Леонид Ильич жаловался Замятину на Подгорного:
- Уже на охоту собрался, а тут Николай позвонил - мне надо с тобой поговорить. Ну, вот теперь сядет рядом и будет брюзжать, пока я не выдержу и не скажу: "Хорошо, Коля, я это сделаю…"
Член политбюро и первый секретарь Московского горкома Виктор Васильевич Гришин описал в своих воспоминаниях, как на юбилее одного из секретарей ЦК говорили больше о Брежневе, чем о хозяине. Да и сам юбиляр, произнося тост, восхвалял Леонида Ильича. Вдруг Подгорный не выдержал:
- Леня, как ты можешь терпеть такие славословия в свой адрес? Почему ты не прекратишь это восхваление? Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Я готов за тебя подставить грудь под пули, но я не могу видеть, как ты поощряешь возвеличивание себя.
Брежнев недовольно возразил ему:
- Ничего предосудительного тут не сказали. Товарищи хотят и могут высказывать свое мнение, свою оценку деятельности любого из нас. Что ты, Николай Викторович, всегда чем-то недоволен?
Подгорный стал вести себя осторожнее. Но почва для его отставки была подготовлена. По словам Замятина, Подгорный был человеком злым, самолюбивым и амбициозным. Гонору оказалось так много, что сторонников у него не нашлось.
Брежнев сменил руководство на Украине, поставил в Киеве своих людей, недолюбливавших Подгорного. Новый первый секретарь Владимир Васильевич Щербицкий сам немало натерпелся от амбициозных придирок Николая Викторовича.
Руками украинских секретарей Брежнев и снял Подгорного. Причем его вывели из политбюро прямо на пленуме ЦК. Для Николая Викторовича это было как гром среди ясного неба. Обычно Брежнев хотя бы перед самым заседанием предупреждал очередную жертву. С Подгорным поступили совсем бесцеремонно.
24 мая 1977 года на пленуме ЦК, собранном для обсуждения проекта новой конституции, недавно избранный первым секретарем Донецкого обкома Борис Васильевич Качура, выступая, неожиданно внес предложение совместить посты генерального секретаря и председателя президиума Верховного Совета.
Подгорный не верил своим ушам. На политбюро это не обсуждалось. Ошеломленный Николай Викторович спросил сидевшего рядом Брежнева:
- Леня, это что такое?
Леонид Ильич, как ни в чем не бывало, ответил:
- Сам не пойму, но видно, народ так хочет.
В реальности эта операция готовилась заранее. Кандидатуру Качуры Щербицкий предложил со смыслом - сравнительно молодой партийный секретарь, который представляет известную всей стране шахтерскую область. И не выходец из Днепропетровска. Щербицкий же попросил своего помощника Виталия Константиновича Врублевского написать Качуре текст выступления. В спецсамолете по дороге в Москву украинские секретари открыто обсуждали предстоящее смещение Подгорного.
Николай Викторович пытался что-то сказать, но председательствовавший на пленуме Михаил Андреевич Суслов не дал ему слова:
- Ты посиди, подожди.
Идею донецкого секретаря поддержали, зачитывая заранее приготовленные речи, другие члены ЦК. Один из них прямо предложил:
- И освободить товарища Подгорного с поста председателя президиума Верховного Совета.
Зал аплодировал. Подгорный по привычке хлопал вместе со всеми. Свидетели говорили потом, что на него жалко было смотреть. Суслов зачитал подготовленный заранее проект постановления:
- Первое. В связи с предложениями членов ЦК КПСС считать целесообразным, чтобы генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Брежнев Леонид Ильич одновременно занимал пост председателя президиума Верховного Совета СССР.
Зал зааплодировал.
- Иметь в президиуме Верховного Совета, - продолжал Суслов, - освобожденного первого заместителя председателя президиума. В связи с этим освободить председателя президиума Верховного Совета СССР товарища Подгорного Николая Викторовича от занимаемой должности и от обязанностей члена политбюро ЦК КПСС.
Суслов посмотрел в зал:
- Предлагается утвердить генерального секретаря ЦК КПСС товарища Брежнева Леонида Ильича председателем президиума Верховного Совета.
Зал вновь зааплодировал. Подгорный собрал свои бумаги и поднялся. Но Суслов его остановил:
- Посиди пока еще здесь.
Михаил Андреевич осведомился у зала:
- Какие будут предложения? Голосовать в целом?
Дисциплинированные голоса в зале подтвердили:
- В целом.
- Голосуют члены Центрального комитета, - предупредил Суслов. - Кто за то, чтобы принять текст постановления пленума, который я зачитал, прошу поднять руку. Прошу опустить. Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет. Принято единогласно.
Теперь зал не только стал аплодировать, но и встал. Подгорный опять встал и что-то сказал Суслову. Тот показал ему рукой вниз: теперь садись в зал со всеми.
Николай Викторович, как оплеванный, спустился. Одно место во втором ряду оставалось свободным. Видимо, в отделе организационно-партийной работы ЦК заранее продумали всю процедуру. В течение нескольких минут один из влиятельнейших людей в стране стал никем.
Сразу после пленума ЦК в комнате президиума, куда он зашел в последний раз в своей жизни, потрясенный Подгорный, ни к кому не обращаясь, произнес:
- Как все произошло неожиданно. Я работал честно…
Он ушел с пленума никому не нужным пенсионером.
На следующий день Подгорный от руки написал Брежневу личное письмо (воспроизвожу его в авторской орфографии):
"Дорогой Леонид Ильич!
Ты должен понять мое сегодняшнее состояние, поэтому все сказать как этого хотелось бы - просто трудно да пожалуй и невозможно.
Для меня вчерашнее решение было просто потрясающим. Я целиком и полностью согласен с тем, что нужно объединить посты Генерального секретаря ЦК КПСС с постом Председателя президиума Верх. Совета СССР. Сама жизнь подсказывает, что в условиях той роли, которую занимает Генеральный секретарь нашей руководящей и направляющей всю внутреннюю и внешнеполитическую деятельность нашего общества - партии, единственно правильное решение.
Еще года два или 3 тому назад, если ты помниш, мы вели с тобой на эту тему беседы. Ты тогда сказал, что несвоевременно. Но теперь такое время наступило для его освобождения. Я с этим безусловно согласен, и следовательно с решением об освобождении меня от обязанностей Председателя Президиума Верх. Совета и члена Политбюро ЦК КПСС.
Что касается формы и существа формулировки принятой и опубликованной в печати, радио и телевидению "Освободил от обязанностей члена Политбюро ЦК КПСС"" без всякой мотивировки - я думаю, Леонид Ильич, этого я не заслужил.
Сейчас каждый может подумать что в голову сбредет, то ли он политический преступник или вор, то ли у него сложились отношения в Политбюро ЦК и т. д.
Дорогой Леонид Ильич!
Я в партии уже свыше 52 лет. Я всегда и во всем выполнял задачи которые на меня возлагала партия, ни на что не претендуя. Мы с тобой старые друзья, покрайней мере до последнего времени. А 1964 год нас настолько сблизил что, казалось, и клялись в этом, нашей дружбе не будет конца. То что могло нас ожидать и даже подстерегало нас, не могло изменить дело потому, что мы стояли на принципиальных партийных позициях. Запугивания и пророчества, нас не запугали, мы в обмороки не падали и не бледнели.
Я всегда чувствовал твою дружбу, твою поддержку и это поддерживало и окрыляло меня в моей и нашей совместной работе, за что я тебя искренне благодарю.
Конечно, в работе все бывает, бывало и у нас с тобой. Но поверь мне Л.И. я всегда желал тебе и в твоем лице ПБ, и всей партии всяческих благ и больших успехов. Все то хорошее а его было много - остается до конца моей жизни. Желаю тебе здоровья, больших успехов на благо нашей партии и Родины.
Н. Подгорный
P.S. Немного отойду, успокоюсь постараюсь написать более складно, а сейчас если что не так - извини.
Н.П."
Заведующий общим отделом ЦК Константин Устинович Черненко доложил письмо Брежневу. Леонид Ильич согласился исправить формулировку. Подгорный тут же написал тоже не очень грамотное заявление, датированное задним числом:
"В связи с возрастом и состоянием здоровья не позволяющим выполнять с полной отдачей стоящие перед этим органами задачи, прошу освободить меня от обязан(ност)ей члена Политбюро ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного Совета СССР в связи с выходом на пенсию".
26 мая на заседании политбюро Брежнев сообщил, что Подгорный написал заявление с просьбой освободить его по состоянию здоровья и в связи с уходом на пенсию, посему предлагается внести соответствующее дополнение в постановление пленума ЦК.
Товарищи не возражали.
Битва за урожай и загадочная смерть Федора Кулакова
Секретарь ЦК КПСС по сельскому хозяйству Федор Давыдович Кулаков родился в 1918 году в крестьянской семье в селе Фитиж Курской губернии. О выборе жизненного пути долго не раздумывал: пошел учиться в Рыльский сельскохозяйственный техникум. Работал в Тамбовской области помощником управляющего отделением совхоза, затем агрономом и управляющим отделением сахарного комбината в Пензенской области. На фронт не попал, нужен был в тылу - на комсомольской работе.
Как раз в 1941 году его утвердили первым секретарем райкома комсомола, затем заведующим райземотделом. В 1943 году стал председателем райисполкома, потом первым секретарем Николо-Пестровского райкома партии. В 1944-м его забрали в Пензу, назначили заведовать отделом в обкоме, из обкома поставили начальником областного управления сельского хозяйства - вполне обычная по тем временам карьера.
В обкоме Кулаков познакомился с человеком, который сыграет важную роль в его жизни, - Константином Устиновичем Черненко, который с 1945 по 1948 год был секретарем Пензенского обкома партии. Вместе они проработали три года. В 1948-м Черненко отправили в Молдавию заведующим отделом пропаганды республиканского ЦК, где его приметит Леонид Брежнев. В 1964 году все трое встретятся в Москве, и мнение Черненко о Кулакове будет иметь значение для Леонида Ильича…
В 1950 году Кулакова назначили председателем исполкома Пензенского областного Совета, это уже заметная и самостоятельная работа. Пензу Федор Давыдович вспоминал с удовольствием. Уже будучи секретарем ЦК, часто наведывался в город. Вторым секретарем Пензенского обкома партии много лет работал Георг Васильевич Мясников. В его дневнике часто упоминается Кулаков.
"23 марта 1973 года. Работу прервал звонок Ф. Д. Кулакова из Москвы:
- Как зима?
- Плохо с кормами. Прошу помочь. Возим солому с Алтая…
- Приедет Евдокия Федоровна. Прошу принять.
Сказал, что не надо беспокоиться, все сделаем хорошо…
Трогательная забота о своей жене, хотя и не очень скромно…
30 марта. Позвонил Кулаков.
- Как дела? Корма дали.
- Пока Совмин РСФСР не подтвердил.
- Вчера поздно было политбюро. Генеральный подписал.
- Спасибо.
Доложил о заготовках. Все идет нормально. Спросил:
- Вы не собираетесь к нам?
- А что, хочешь, чтобы приехал?
- Нам было бы приятно.
- Сегодня выеду.
- Как с программой? Что показать?
- Смотри сам. Не больше двух часов".
Первого секретаря Пензенского обкома Льва Борисовича Ермина не было в городе. Его надо было немедленно доставить в Пензу.
"Сразу вызвал Ростов, - записал Георг Мясников в дневнике. - Надо предупредить Льва, он еще в пути. Начал изучать маршруты, как его оттуда вытянуть. Договорился с Аэрофлотом послать пензенский Ан-24 под видом перевозки грузов… Позвал горожан, дал задание чистить город. Мудрим, что показать…"
Через несколько месяцев Кулаков вновь посетил любимый город:
"7 июня, - записал в дневнике Мясников. - Приезжал Ф. Д. Кулаков. В девять утра весь пензенский чиновничий мир тронулся на вокзал. Вспоминал гоголевского "Ревизора". Поезд по расписанию. Цветы, рукопожатия. Осмотрели вокзал - до ресторана. Вышел из ресторана, мне жалуется (заигрывая):
- Думал, угостят, а они только показали.
На машинах к памятнику. Красивый ритуал возложения венка… На активе хорошо выступил Ф. Д. Кулаков: знаю, вам трудно, поэтому не критикую, берегу нервы… После поездки ужин в особняке. Кулаков:
- Давай, Георг, выпьем, пока нет начальства.
Разошлись около десяти вечера…
10 июня Кулаков выступал около часа. Уверенно, спокойно, твердо следуя заготовленному тексту. По-другому нельзя, так как записывает Москва. Банкет в перерыве между встречей и концертом. Опять укусил Льва Ермина:
- Думаю, ты хочешь произнести тост за генерального…
В Лопуховке устроились за барной стойкой. Бальзам и "кувака". Откровенный разговор, что так можно только в Пензе, что сюда приезжает, как домой. Подарили ему картину. Все видит, все понимает".
После пяти лет работы председателем облисполкома Федора Кулакова перевели в Москву заместителем министра сельского хозяйства РСФСР. Уже занимая высокую должность, он окончил Всесоюзный сельскохозяйственный институт заочного образования. Заочная учеба знаний дает немного, но диплом о высшем образовании был необходим. Кулакова назначили министром хлебопродуктов России. Он понравился начальству - молодой, толковый, деловой.
В 1960 году Хрущев, который знал все сельскохозяйственные кадры, решил дать Кулакову возможность развернуться. 7 января на заседании президиума ЦК его предложили утвердить первым секретарем Орловского обкома. Потом передумали и отправили в более крупный Ставропольский край. Федору Давыдовичу было сорок два года. Лучший период его карьеры связан со Ставрополем. Ему нравилась работа - первый секретарь сам себе хозяин. Нравился климат, богатый и щедрый край, и образ жизни его вполне устраивал. Он обожал застолья и большие компании.
Бывший руководитель президентского аппарата Валерий Иванович Болдин вспоминал, как ставрополец Михаил Сергеевич Горбачев рассказывал ему о Кулакове:
- Он слыл хлебосолом, собирал по различным поводам гостей и своих соратников, благо санаториев, домов отдыха, различных особняков в предгорьях и горах Кавказа настроили великое множество и было где собраться. И сам он не отказывался от хорошего стола, бывая в командировках или выезжая поохотиться.
Охоту он любил и не бросил любимое занятие в Москве, подобрав для этого ряд близлежащих охотничьих хозяйств. Ставропольский журналист Борис Кучмаев приводит в своей книге "Отверженный с божьей отметиной" рассказ бывшего водителя первого секретаря крайкома:
- Кулаков любил поездки на Черные земли (это в Калмыкии). Здесь и "расслаблялся". Выпил с местной властью. Хорошо врезал. Подходит ко мне, в руках ружье. "Поехали, - говорит, - на кабана". Пьяный, да еще ночью. А кабан - это же кабан. Уговорил его на сайгаков поохотиться. Сели в машину. Федор Давыдович рядом с собой на заднем сиденье пристроил повариху. Баба что надо. Груди, бедра, фигура… Увидели стадо сайгаков. Давай к ним. Он быстро уложил штук пять-шесть. Я их быстро разделал, погрузили туши в машину и к стоянке. Вот и дом. Повариха, шустрая такая, юрк из машины. Федор Давыдович за ней. Я его придержал было: "Да на кой ляд она вам?! Повариха же". А он мне: "Э, дружище. Это святое дело". Баб он любил. Насидится, бывало, в крайкоме, а вечерком на Сенгилеевское озеро, которое почти рядом. А там крайкомовский домик. Бабу какую-нибудь непременно привозил с собой.
Из шкур убитых сайгаков Кулаков, вспоминает его бывший водитель, распорядился сделать хром:
- В Ставрополе я их отвез на кожзавод. Сказал, чтобы из половины шкур черный хром сделали, а из половины - желтый. Так Федор Давыдович распорядился: для себя и для жены. К кожам у него пристрастие было. Захотелось ему шевро. Оно из козьих шкур делается. А у нас в крае в колхозах и совхозах коз не разводили. А ему - вынь да положь. Позвонил какому-то секретарю райкома и дал поручение. Тот достал. И опять половина кожи черная, а половина желтая. О жене Федор Давыдович никогда не забывал. Однажды она звонит в гараж. Выходной день был, а я дежурил. Приглашает: "Пожалуйста, придите, помогите мебель переставить". Захожу во двор - и к дому. А милиционер мне: "Стой, не туда". И показывает на беседку. Иду туда. А там Федор Давыдович за накрытым столом. Такая богатая закуска, водка, коньяки! Кулаков и говорит: "Не могу пить один. Вчера так надрызгались, похмелиться требуется. Что будешь пить: водку или коньяк?" Сам-то он только водку пил - стаканами. Но никогда, чтобы вусмерть. Сколько ни выпьет, даже не качается. Продуктов у них всегда навалом - из районов привозили. Жена его выносит как-то окорок: "Возьмите, не нужен нам". Индюков, гусей, уток давали…
Горбачев называет Кулакова обаятельным, сильным и щедрым, решительным, открытым человеком, который легко находил общий язык с кем угодно. Он требовал от подчиненных личной преданности и выполнения плана. Все остальное значения не имело. Правда, по мнению Горбачева, Кулакову не хватало кругозора, культуры и образования.
Федор Давыдович сразу приметил Горбачева, выделил его из массы краевых чиновников. Именно он выдвинул Михаила Сергеевича на пост первого секретаря крайкома комсомола, затем перевел на партийную работу, сделал заведующим ключевым отделом крайкома и членом бюро.
Кулаков и Горбачев были очень близки. Кулаков готовил его, конечно, не на смену себе, но получилось так, что Михаил Сергеевич последовательно занимал кресла, которые освобождал ему Федор Давыдович, - сначала в Ставрополе, затем в Москве.
Сразу после того как Хрущева отправили на пенсию и из аппарата ЦК убрали его главных ставленников, Кулакова - в ноябре 1964 года - забрали в Москву и поставили заведовать сельскохозяйственным отделом. Здесь Федор Давыдович вновь встретился с Черненко, который входил в ближайшее окружение Брежнева. Кулаков стал верным брежневцем.
Секретарь Пензенского обкома Георг Мясников пометил в дневнике, что южнорусский акцент с фрикативным "г" становится "своеобразным паролем, пропуском для прохода в "руководящие" ворота. Страна заболела южным акцентом. Даже Ф. Д. Кулаков, этот коренной, лапотный пензяк из земетчинцев, и тот так говорит".
Начало работы Кулакова в роли заведующего сельскохозяйственным отделом совпало с подготовкой важного пленума ЦК - 24–26 марта 1965 года - "О неотложных мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства СССР".