"Прозерпина" успеха не имеет. Оперу находят неплохой, но слишком уж печальной; долго она не продержится. Два раза в неделю играют "Прозерпину", а два раза – "Четыре стихии" . Пелисье нынче уже здорова. Она чуть было совсем не потеряла рассудок, одни объясняли это ее небывалым успехом, другие тем, что ее, столь кичащуюся своей добродетельностью, заподозрили в любовной связи. Во Французской комедии играют пьесу под названием "Женатый философ", очень милую, которая имеет небывалый успех – уже раскуплены все ложи на одиннадцатое представление. Автор ее – Детуш. Говорят, будто он изобразил в ней свою собственную историю. Как только она будет напечатана, я ее вам пришлю. Все уверяют, что Кино играет хорошо, но я этого не нахожу. Представьте себе, что перед вами г-н Бертье – та же осанка, те же движения, словом, полная его копия, только голос более громкий. Ваша милая дочь почувствовала бы просто отвращение, увидав "Женатого философа".
У нас здесь сейчас такая же неистовая мода на вырезывание раскрашенных эстампов, как в ваше время на бильбоке . Все решительно, от мала до велика, занимаются вырезыванием. Вырезанные фигурки наклеиваются па картон, а сверху все покрывается лаком. Таким вот способом мастерят обои, ширмы, экраны ; существуют сборники эстампов, которые стоят до двухсот ливров, и иные дамы доходят до такого безумия, что вырезывают эстампы по сто ливров штука. Если и дальше так пойдет, того и гляди начнут вырезывать картины Рафаэля. Я уже стара, и надо мной мода не властна.
Прощайте, сударыня, позвольте мне обнять вашего мужа и любезную вашу дочь. Я уже устала писать вам обо всех этих новостях, в сущности безразличных нам обеим.
Посылаю вам письмо маркиза де Ла Ривьера к мадемуазель Дезульер и ответ последней . И то и другое все находят очень милым.
Письмо маркиза де Ла Ривьера к мадемуазель Дезульер.
Вы потому душой орлица,
Что и родитель ваш – орел.
В вас продолжает нам светиться
Его достоинств ореол.
При вас у всех светлеют лица.
Любимица богов самих,
Вы говорите языком их,
И сладостен мне образ их
В глазах пленительно знакомых.
Я вам пишу из года в год.
Вот новое из сих посланий,
Хоть возраст у меня уж тот,
Когда не платят чувству дани.
"Уместны в юности поэзия и пыл", -
Благопристойность мне вещает,
Но в сердце пышет жар, и он мой ум пьянил,
И пренебречь годами наущает.
Когда бы знали вы, как мне огонь мой мил!
Пусть вам я покажусь нескромен,
Однако сей души феномен
Ведь и в художестве таков:
Чем время убежало дале,
Тем красочней заполыхали
Полотна старых мастеров.
А вы коль всем добро творите,
То и фортуне сей же час
Мои глаза лишь подарите.
О. как она возлюбит вас!
Ответ мадемуазель Дезульер.
Пребудьте в пустыни своей;
Страшны мне ваши объясненья
И мука вечного сердечного влеченья.
Все возрасты знакомы с ней.
Не вашего ли возвращеньяСама ждала я столько дней!
И вот вас вижу каждый день я,
Но пусть спасет вас от крушенья
Благоразумия Борей.
Пребудьте в пустыни своей.Амур – изменник и злодей.
Я так боюсь его затей!
Он то и дело в ваши сети
Заманивал красавиц всех на свете,
И в душу мне любови эти
Легли бы тысячью теней.
Пребудьте в пустыни своей.От ваших пламенных речей,
Которые, как прежде, смелы,
Хочу укрыться поскорей.
Мне кажется, амура стрелы
Не стали для меня тупей.
Пребудьте в пустыни своей.Ах, право, водворить сумей,
Божок крылатый, мир меж нами скорый
И нашими сердцами овладей,
То что сказала бы та дама, пред которой
И лев бы стал овцы смирней,
Та, чьи бессмертные стихи ручья звончей?Ведь громким именем обязана я ей.
Вы мысленно к ней обратите взоры
И вмиг увидите, что я от дамы сей
Взяла лишь нежный блеск ее очей.
Но, чтоб не встретить их укоры,
Пребудьте в пустыни своей.
Письмо IX
Из Парижа, август 1727.
Позавчерашнего дня получила я дружеское ваше письмо; в нижеследующих строках вы найдете ответ на все ваши вопросы. Начну с парижских новостей. Королева разрешилась от бремени двумя младенцами – весьма огорчительно, сударыня, что нет в их числе мальчиков. Весь Париж ликовал, когда известно стало, что королева в тягости, но известие о рождении двух принцесс встречено было с куда меньшей радостью; родились они за шесть недель до срока. Канцлер вернулся из ссылки, но печати еще не получил . Принц де Кариньян все так же влюблен в свою Антье. Эта тварь увлеклась генеральным откупщиком г-ном де Ла Поплиньером , острословом и слагателем песенок, – впрочем, собой он весьма нехорош. Г-н де Кариньян свел с ним дружбу, как это делают мужья в отношении любовников своих жен. Но принц – итальянец, а значит приметлив и до невозможности ревнив. Несколько дней назад он попросил Антье, чтобы та приехала к нему в его загородный домик, что в Булонском лесу ; она согласилась, но пожелала, чтобы был приглашен Ла Поплиньер. А тот вовсе этого и не хотел – принцу долго пришлось его уламывать, пока он согласился. Во время ужина Антье с откупщиком обменивались красноречивыми взглядами, что принцем было замечено и привело его в весьма дурное расположение духа. Пришло время ложиться спать, и поскольку домик очень мал и в нем всего две кровати, Антье легла с принцем, а Ла Поплиньер в соседней с ними комнате. Но сия особа пожелала и со своей стороны оказать откупщику гостеприимство, и как только принц уснул, отправилась к соседу. Когда г-н де Кариньян проснулся и обнаружил, что его голубка упорхнула, ему не пришлось далеко ее искать. У него хватило духу выслушать самые невероятные оскорбления – он же еще остался в дураках. Многие уверяют, будто этот бездельник Ла Поплиньер вооружен был двумя пистолетами и стращал ими отвергнутого беднягу, и тот вернулся в Париж вне себя от бешенства и в отчаянии бросился к своей жене и, так как весь кипел от негодования, выложил ей все, что с ним приключилось. Та стала ему говорить, что вот-де, он давно уже несчастлив из-за этой твари, что таких особ надо примерно наказывать, чтобы другим повадно не было, что она просит у него позволения подать жалобу и добиться предписания на заключение ее в смирительный дом. Принц был в такой ярости, что дал свое согласие. А принцесса, не теряя ни минуты, отправилась в Версаль и получила у кардинала предписание; вслед за тем красотку арестовали – она была в неописуемом отчаянии. Дома у нее было сорок тысяч ливров золотом, но, когда она захотела взять их с собой, ей разрешили взять из них только триста и препроводили в Сент-Пелажи , где она пребывает и поныне. А принц теперь в отчаянии, что не может больше с ней видеться: он сделал все, что было в его силах, чтобы вызволить ее оттуда и отомстить Ла Поплиньеру, засадив его в Бастилию. Однако на это у него не хватило влияния; тому только предложили совершить поездку по своей округе, то есть отправиться в Прованс.
Вот вам еще одно приключение, но на этот раз более печальное. Где-то вблизи Виллер-Котре некий дворянин следовал верхом в сопровождении своего слуги из одного селения в другое; в лесу на него напал какой-то молодой человек, который отнял у него кошелек с пятьюдесятью луидорами , часы с золотым брелоком и забрал обеих лошадей, оставив его вместе со слугой в самом затруднительном положении. Они пошли пешком и дошли до какого-то дома, вид которого внушил им доверие. Дворянин послал слугу узнать, кто в нем живет, и с радостью услышал имя офицера, с которым когда-то вместе служил и был связан дружбой. Он счастлив был, что в этих трудных для себя обстоятельствах встретил своего товарища, которого знал за безупречно честного человека. Тот принял его самым радушным образом, они потолковали о злосчастном случае, которому обязаны были удовольствием вновь свидеться, и хозяин дома предложил другу располагать его кошельком как своим собственным. За несколько минут до ужина в комнату взошел юноша, в котором дворянин узнал того самого человека, который его ограбил, и с изумлением услышал, что хозяин дома представляет его как своего сына. Дворянин ни слова не сказал и сразу же после ужина удалился в отведенную ему комнату. Перепуганный слуга сказал ему: "Сударь, мы с вами в разбойничьем вертепе, сын здешнего хозяина тот самый злодей, что давеча нас обобрал, лошади наши стоят у них в конюшне". Дворянин велел ему обо всем молчать, а рано поутру, когда все в доме еще спали, отправился в комнату друга и, разбудивши его, сказал, что с великим прискорбием вынужден открыть ему: сын его и есть тот самый разбойник, который накануне ограбил его; что, по зрелом размышлении, пришел он к выводу – пусть уж лучше от него узнает друг о гнусном ремесле сына, нежели от Правосудия, перед коим неминуемо рано или поздно тот не замедлит предстать. Отчаянию отца не было пределов – неожиданность известия и вызванная им душевная боль были столь велики, что он лишился чувств. Придя в себя, в бешенстве бросается он наверх в комнатку, где спит или притворяется спящим его сын, и там на столе видит часы и печатку с гербом своего друга. Услышав шум, сын вскакивает, хочет спастись бегством. На столе лежат пистолеты; не помня себя от гнева, отец хватает один из них, стреляет и убивает своего несчастного сына наповал. Свершив сие, он тотчас же явился с повинной. Все судьи сошлись на том, чтобы оказать ему снисхождение. Поступок его достоин помилования, ибо свершен был в порыве справедливого гнева. Узнать, что родной твой сын – разбойник с большой дороги, для честного человека столь тяжкое потрясение, что есть от чего потерять голову.
Госпожа де Ферриоль по-прежнему все собирается в Пон-де-Вель; но поскольку она рассчитывает пробыть там не более полутора месяцев, я с ней не поеду, игра просто не стоит свеч. Нашему другу предоставлено на выбор пять или шесть невест, но мы ведь жаждали получить приданое и вовсе не жаждали иметь жену. С Бертье я больше не вижусь; его одолевает честолюбие, он добивается места посла в Константинополе . Турки слишком простодушны, чтобы суметь по достоинству оценить надутый вид нашего приятеля.
Шевалье уехал в Перигор, где рассчитывает пробыть месяцев пять. Вы очень удивитесь, сударыня, когда я скажу вам, что он предложил жениться на Мне. Вчера он очень ясно объяснился со мной по этому поводу в присутствии одной знакомой дамы. Поистине такой странной любви не сыщешь на всем белом свете. Видится он со мной раз в три месяца, я же ровно ничего не делаю, чтобы привязать его к себе. Я слишком совестлива, чтобы извлекать для себя пользу из того, что сейчас владею его сердцем. Но как ни велико было бы счастье назваться его женой, я должна любить шевалье не ради себя, а ради него. Подумайте сами, сударыня, как отнеслись бы в свете к его женитьбе на девице без роду без племени, у которой нет иной опоры, кроме родни г-на де Ферриоля. Нет, мне слишком дорога его репутация, и в то же время я слишком горда, чтобы позволить ему совершить эту глупость. Каким позором были бы для меня все толки, которые ходили бы по этому поводу! И разве могу я льстить себя надеждой, что он останется неизменен в своих чувствах ко мне? Он может когда-нибудь пожалеть, что поддался безрассудной страсти, а я не в силах буду жить, сознавая, что по моей вине он несчастлив и что он разлюбил меня. Говорил он со мной самым обходительным образом, очень горячо и как-то странно и до того договорился, что у него-де одно желание – чтобы мы с ним так или иначе жили вместе. Фраза эта меня неприятно поразила, я ему сказала об этом; тут он рассердился и стал уверять, что в его словах ничего для меня нет обидного, ничего бесчестного он не предлагает, а только то хотел сказать, что ежели я согласна за него выйти, то это в моей власти, а ежели нет, то мы могли бы, когда ни у него, ни у меня не будет уже ни перед кем никаких обязательств, коротать вместе остаток наших дней; он закрепит за мной большую часть своего состояния, потому что родственниками своими недоволен, за исключением одного брата , в отношении которого он намерен поступить должным образом. И чтобы мне легче было принять его предложение, он заявил, что тот из нас, кто переживет другого, унаследует оставшееся имущество. Тут я стала смеяться, говоря, что кроме старых нижних юбок, кои являются единственным моим достоянием, ничего после меня он не получит. Так шутками наш разговор и окончился. Прощайте, сударыня, устала я писать. Верьте моей нежнейшей вам преданности.
Письмо X
Из Парижа, август 1727.
Судьба слепа, она благосклонна лишь к тем, кто недостоин ее милостей. Если бы те сто тысяч экю, которыми она столь щедро наградила вашу кузину, достались мне, я лучше распорядилась бы этим даром. Какое бы я доставила себе удовольствие! Вы были бы здесь, сударыня, вместе с вашим супругом и милой дочерью, я видела бы вас счастливыми и знала, что это благодаря мне, а поскольку я понимаю, какие узы удерживают вас в Женеве, я заказала бы носилки – хорошо закрытые, покойные, удобные и посадила бы в них вы знаете кого . И привезла бы его сюда, и доставила бы ему такие развлечения, что он позабыл бы о родимом крае. Мы стали бы приглашать всякого рода таланты, всяких знаменитых людей, чтобы позабавить его. И если бы даже понадобилось несколько смазливых рожиц, я и их постаралась бы ему раздобыть. Занятие это не из приятных, но
Чтоб залучить того, кто мил,
Не все ль равно, какой ценою?