Слушая Карла Антоновича, полковник становился спокойнее. Своими тонкими пальцами он сжал мою руку и начал что-то быстро говорить, но, вспомнив, что я не понимаю по-немецки, повернулся к Добрицгоферу.
- Полковник говорит, что не ошибся, веря в советских людей. Он благодарит вас за доверие, - переводил Карл Антонович.
Полковник и летчик слегка поклонились. Полковник опять начал говорить и показал на кабину машины. Только теперь я увидел двух смуглых женщин. Одна из них была очень красива. Там же были два взъерошенных малыша.
- Полковник говорит, что привез двух женщин-евреек и надеется, что партизаны их приютят, - сказал Карл Антонович.
В знак согласия я кивнул головой и пригласил всех в лагерь.
Партизаны подходили поближе, рассматривая неожиданных гостей.
Мы расположились в шалаше. Добрицгофер спросил, не хотят ли немцы пообедать. Они отрицательно покачали головами. Полковник достал свои документы и начал рассказывать.
Ему в 1943 году исполнилось сорок пять лет. Его отец был офицером. Сам он участник первой мировой войны на русском фронте; потом кончил военную академию. До осени 1942 года руководил в Гамбурге противовоздушной обороной, потом был переведен в Минск на ту же работу. В Минске ему пришлось побывать в Тростенецком лагере смерти, видеть массовые казни, и он понял, что является слепым орудием преступников. Начал искать выход. Как начальник противовоздушной обороны он имел доступ всюду. Зайдя в гетто, он встретил там свою гамбургскую знакомую Эльзу. Она призналась ему, что хочет бежать к партизанам, и попросила его помощи. Она говорила с ним столь откровенно потому, что знала его близко и верила, что он не выдаст. И он, конечно, не выдал ее СД. Но сначала запретил ей и думать о бегстве.
- Спроси полковника, почему он не разрешал ей бежать к партизанам, - попросил я Добрицгофера.
Карл Антонович перевел мой вопрос.
Полковник ответил, что боялся. Думал, партизаны убьют ее. Но когда над Эльзой и ее сестрой нависла угроза расстрела, полковник решился любой ценой спасти их.
- Почему он спас их? Ведь фашисты тысячами расстреливают евреев, - спросил я.
Когда Добрицгофер перевел мои слова, полковник покраснел. Он пояснил, что не является нацистом и их человеконенавистническая идеология ему чужда. Он сказал, что любит Эльзу и поэтому решил спасти ее.
Я поинтересовался, как он познакомился с летчиком.
Летчик кратко рассказал. Ему дали задание разбомбить деревню, но, разведав, что там нет военных объектов, он прилетел с бомбами обратно. Командир подразделения назвал его ослом и отправил в Минск на расследование. Летчик рассказал об этом полковнику, и они долго откровенно говорили друг с другом.
- Как они выехали из Минска? Пусть подробно расскажут, - сказал я Карлу Антоновичу.
Полковник рассказал.
Узнав, что эсэсовцы готовятся к погрому, они решили действовать. У полковника был шофер, которому он мог довериться, но тот находился в командировке. Тогда он вызвал дежурную машину, пригласил из подразделения летчика, и они оба поехали в гетто. Там взяли женщин и детей, и машина выехала на шоссе.
Шофер оказался членом гитлеровской организации молодежи. Он начал было предупреждать об опасной близости партизан, но полковник приказал ему молчать и ехать дальше. Как только машина свернула с шоссе на проселочную дорогу, шофер бросил руль и пытался бежать. Тогда полковник пристрелил его, сам сел за руль, и они приехали в деревню, где их и задержали наши разведчики.
Летчик рассказал, что его брат, майор, служит начальником снабжения соединения, находящегося на орловском направлении. Брат нацист. На мой вопрос, знает ли он, где находятся военные склады, летчик сообщил, что может их показать на карте, так как не раз бывал там.
Я показал немцам на отведенный для них шалаш и отпустил их. Затем позвал Малева и приказал организовать охрану, но так, чтобы не бросалось немцам в глаза. Потом пригласил женщин. Сначала они сильно волновались, но вскоре успокоились, а через некоторое время один из мальчиков уже забрался к Карлу Антоновичу на колени. Женщины рассказали то же, что и офицеры. Затем, помолчав, Эльза заговорила особенно горячо и быстро.
- Что она говорит? - спросил я Карла Антоновича.
- Она сказала, что полковник культурный и очень хороший человек, что она знает его с детства, что в его семье нет ни одного нациста. Она беспокоится, не будут ли партизаны мстить близкому ей человеку.
- Ничего ни с ним, ни с ней не случится. Поясни им, что мы воюем против фашизма, а не против немецкого народа, - сказал я.
Женщины, выслушав, поклонились и вышли.
- Как ты на это смотришь? - спросил я Карла Антоновича.
- Весьма все необычно, но, мне кажется, провокацией не пахнет, - отвечал он. - Мы еще раз проверили документы полковника и капитана. Они не вызывают сомнения.
Я написал обстоятельную радиограмму в Москву. Вскоре получил дополнительные вопросы. Вызвал полковника и снова опросил его. Материалы опроса сообщил в Москву. Получил распоряжение - обоих немцев держать отдельно и ждать указания.
Вблизи шалаша немцев мы поселили Карла Антоновича, Назарова и Леоненко, чтобы те следили за ними. Оба офицера скоро освоились в лагере. Полковник начал усердно изучать русский язык.
Через несколько дней он пришел ко мне и поздоровался по-русски, а затем попросил переводчика. Вызванный Добрицгофер перевел мне его слова. Полковник просил поверить ему, что не только любимая женщина заставила его прийти к нам. Это решение постепенно зрело в течение ряда лет, и только теперь он его осуществил.
Прошло еще немного времени. И вот снова у меня полковник со словарем в руках. Вместе с ним и летчик.
- Как решите мой вопрос? - по-русски спросил полковник.
- Какой вопрос?
- Пустите меня воевать, нельзя без дела сидеть, - перелистывая словарь и подбирая нужные слова, сказал он.
- Воевать вам не придется, а без дела вы, как вижу, не сидите: изучаете русский язык; это вам пригодится. Читали ли вы русских классиков - Пушкина, Лермонтова, Толстого?
Полковник понял мой вопрос, но ответить у него не хватило слов. Я позвал Карла Антоновича. Он перевел ответ полковника: тот говорил, что читал, но мало, и в свою очередь спросил, читал ли я Шиллера и Гёте?
- Ты ему скажи, что Гёте, Шиллера, Гейне и других немецких классиков у нас читают даже школьники.
Полковник ответил, что Гейне у них читать запрещено, но он этого поэта тоже ценит и любит.
- Когда я ехал сюда, к вам, партизанам, в моей памяти вновь и вновь всплывали две строки Гейне:
Gibt es meiner neuen Liebe,
Oder soll es Tod bedeuten?..
Вдруг горячо заговорил летчик Ганс.
- Ганс говорит, - переводил Карл Антонович, - что он только здесь, в России, понял, какой чумой является фашизм, как он подрывает культуру не только других наций, но даже и самого германского народа. Ганс считает, что он очень виноват перед русскими, хотя воевал против своей воли. Теперь он хочет искупить вину, просит, чтобы его пустили на боевые операции.
Я внимательно посмотрел на летчика и подумал: "Не собирается ли он удрать?"
- А вы знаете, как опасна партизанская война? - спросил я.
- Знаю, - ответил капитан, выслушав перевод Добрицгофера.
- Но я не боюсь и в борьбе докажу, что я не нацист.
- Хорошо, - сказал я. - Усольцев возьмет его.
Как только Карл Антонович перевел это, Ганс сорвал со своей головы фуражку и погоны и бросил их под ноги.
- Раньше мы думали, что Москва будет нам могилой, а теперь хотели бы стать достойными такого почета - попасть в Москву.
Тогда я достал из сумки радиограмму и попросил Карла Антоновича перевести ее. В радиограмме говорилось, что как только будет возможность, немецких офицеров переправят на самолете за линию фронта. Полковник принялся расспрашивать о Советском Союзе, а Ганс благодарить за то, что его возьмут на задание.
Впоследствии я убедился, что не ошибся, пустив немецкого летчика на боевую операцию. Ганс до последнего дня пребывания в отряде добросовестно выполнял все распоряжения командиров и, хорошо зная порядок несения немцами охраны, во многом помог нашим подрывникам. Он оказал помощь и Карлу Антоновичу в составлении и переписке воззваний к немецким солдатам.
Спустя три месяца я получил радиограмму с указанием доставить немецкого полковника, летчика и прибывших с ними женщин в Червенский район, куда за ними прибудет специальный самолет.
В последний вечер пребывания немцев в нашем лагере мы с комиссаром пришли к ним в палатку. Полковник уже довольно хорошо говорил по-русски. Он прочитал нам из Пушкина:
Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу…
Ганс, узнав, что на днях их отправляют в Москву, пошел к подрывникам. Он тепло и сердечно прощался со своими новыми друзьями - партизанами группы Ларионова.
2
Ночью меня разбудил адъютант Малев. Он говорил негромко, стараясь не потревожить спавшего рядом комиссара:
- Товарищ командир! Срочное донесение!..
Зыбкое пламя зажигалки освещало его лицо и шевелящиеся губы:
- В Песчанку прибыли люди из Минска.
- Двое?
- Да. Мужчина и женщина. Прикажете лошадь оседлать?
- Двух! И комиссар поедет. Я сам разбужу его…
Малев ушел. Он унес с собой неяркий свет зажигалки, и ночь показалась мне еще более темной. Я толкнул рукой створки окна. В землянку ворвалась прохлада, потянуло приятным запахом смолистой хвои.
- Как ты думаешь, это Галина и Красницкий? - приподнявшись, спросил комиссар. Оказывается, он не спал.
- По-видимому, они. Едем! - ответил я.
Мы вышли из землянки. В темноте негромко позванивали стремена оседланных Малевым лошадей.
Мы вскочили в седла… Отдохнувшие лошади бежали резво. Иногда снизу от земли вылетали короткие искры. Это подковы лошадей высекали огонь о камень.
Ночь стояла теплая, пахучая. Такие бывают в Белоруссии обычно в конце мая. Казалось, что под этими яркими звездами нет войны, что мирно и тихо отдыхают в селах люди после трудового дня.
Где-то слева и справа от дороги должны были быть деревни, но ни одного огонька не видно: идет второй год войны, и у людей нет керосина…
- Смелая эта Галина. Молодец! - проговорил комиссар, поравнявшись со мной. Мне почему-то показалось, что он улыбается. - Помнишь, как она со своими вещами расправилась: "Уси попалыла, щоб воны гадам не попали…"
Приехав в Песчанку, мы быстро разыскали дом, где остановились товарищи из Минска. Галина представила нам своего спутника и снова, как в день нашей первой встречи, улыбнулась.
- Ну что ж, приступим к делу, - наморщив лоб, предложил Красницкий. - Я доложу обстановку, если что неясно - спрашивайте.
Простое добродушное лицо инженера располагало. Он старался держаться по-военному, говорил коротко и случайно оброненное "доложу обстановку" выдавало в нем человека, знакомого с армейской жизнью.
На заводе имени Мясникова ремонтировали вагоны и паровозы. Красницкий хорошо знал устройство и оборудование завода. Рассказывал он просто, но убедительно, с необходимым минимумом технической терминологии, понятной людям и не работавшим на заводе.
Сразу стало ясно, что сердце завода - это колесно-механический цех. Здесь были сосредоточены три специальных токарных станка фирмы "Дортмунд", карусельный станок "Кинг", второй карусельный станок французского производства, пресс мощностью до шестисот тонн и другое ценное оборудование.
- Присмотрелись к заводским рабочим? - спросил я.
- Народ разный, - не сразу ответил Красницкий. - В большинстве люди новые. Судьба привела на завод железнодорожников из Белостока, Бреста и других городов западных областей Белоруссии. Также есть люди, не имевшие раньше ничего общего с заводом и вообще с железнодорожным транспортом. Они работают только ради того, чтобы избежать угона в Германию. Осталось несколько кадровых рабочих, пришли некоторые специалисты с других заводов. Эти и "учат" новичков, как нужно работать. На отремонтированных нами колесах далеко не уедешь. Завод работает не на полную мощность. Вредим оккупантам сколько можем: практикуем переточку под посадки центров колес вагонных осей, неправильно изготовляем шестерни для кранов, допускаем переточку поршневых колец, оси колес выпускаем с кривизной. Шеф завода Фрике не специалист. Когда обнаруживается недоброкачественная работа, я ему объясняю это отсутствием квалифицированных рабочих. Рабочие часто "болеют", помогают свои врачи. Про это вам, наверное, рассказывали Гуринович и Воронков.
- Рассказывали… Значит, хотите взорвать оборудование колесно-механического цеха?
- Да. Если мы выведем из строя этот цех, то выпуск продукции прекратится… Но нам потребуется взрывчатка…
Красницкий внимательно посмотрел на меня, потом на комиссара и, словно стесняясь своей просьбы, добавил:
- И порядочно. Хватит ли ее у вас?
Я улыбнулся. Время, когда мы были стеснены в боеприпасах, миновало. С Большой земли нам регулярно доставляли на самолетах взрывчатку, оружие, боеприпасы. Наш отряд был хорошо оснащен. Сразу же подумал: "Надо будет рассказать об этом не только Красницкому. Пусть наши люди, оставшиеся в тылу врага, знают, что страна помнит о них и делает все, чтобы у них было чем воевать с врагом".
По взгляду, который бросил на меня Родин, я понял, что такая же мысль пришла и ему. Он сказал Красницкому:
- Дадим столько, сколько нужно… Видимо, подпольные группы слабо информированы о том, как помогает нам страна. А ведь труженики тыла проявляют большую заботу о партизанах Белоруссии. С Большой земли мы систематически получаем оружие и боеприпасы, продовольствие и одежду, обувь и медикаменты, литературу, даже рации. Вот восьмого мая "Советская Белоруссия" опубликовала письмо трудящихся Чкалова и Медногорска белорусским партизанам. В нем говорится, что на средства, собранные жителями этих городов, приобретены и посылаются в дар партизанам Белоруссии звено самолетов, сорок пять винтовок, три автомеханические мастерские, продукты, аптечки, белье, обмундирование.
"Трудящихся городов Чкалова и Медногорска, - говорилось в этом письме, - отделяет от вас, наших братьев и сестер - белорусских партизан и партизанок, огромнейшее расстояние, но, несмотря на это, мы чувствуем неразрывную, кровную связь с вами.
Наш боевой союз прочен и непоколебим. Доблестные успехи белорусских братьев - это наши успехи. Наши трудовые успехи и победы - это ваши победы".
- Как видите, дружба народов советской страны является могучим источником непобедимой силы партизан в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Расскажите об этом людям. Тогда у них будет больше уверенности в победе… Ну а со взрывчаткой умеете обращаться?
- Член нашей группы Григорий Подобед служил в саперных частях. Он с этим делом знаком. Справимся…
- А если прислать его к нам на пару деньков? На переподготовку. А?
- Очень хорошо. Подучит тогда и других.
Мы назначили срок взрыва завода. Трудность состояла в том, что завод работал в две смены. Взорвать станки в рабочее время нельзя - пострадает много людей. Значит, нужно найти человека, который сможет пройти на завод в нерабочее время, в перерыве между сменами. А завод усиленно охраняется. Как проникнуть в цех?
- Я постараюсь достать пропуск, - сказал Красницкий и пояснил: - Директор завода Фрике - человек недалекий, в производстве ничего не смыслит. Больше всего боится, как бы его на фронт не угнали. Мне он доверяет. Через него я получу круглосуточный пропуск…
- Нет ли возможности организовать на заводе вторую подпольную группу? - спросил комиссар.
Красницкий подумал и твердо ответил:
- Хороших людей много. Попытаемся. Да есть ли нужда в этом?
- Безусловно! Ведь как могут развернуться события? Предположим, диверсия осуществлена, оборудование взорвано. Кого потянут в СД? Разумеется, тех, кто работал на этих станках. Значит, этим товарищам и их семьям необходимо тотчас же после взрыва оставить город. Все подозрения надо будет направить на них… А новая группа уже в цеху. Ясно?
- Пожалуй, правильно. Новая группа будет готовить новую диверсию. Так?.. Только как доставить тол в город?
- А он уже там. Вот командир объяснит…
Я дал Красницкому пароль и адрес Бориса Петровича Велимовича, которому мы недавно переправили партию взрывчатки.
Красницкий и Галина заторопились: пора собираться в обратную дорогу.
- Как у вас с документами? - поинтересовался комиссар.
- Въезд и выезд из города, насколько нам известно, контролирует СД…
- Э-э! - махнул рукой Красницкий и рассмеялся: - Пустяки. Документы они мне сами выдали. Есть пропуск, с которым я уже ездил в Слуцк за продуктами. Есть и такая штука… - И Красницкий вынул из кармана железнодорожную повязку.
Мы условились о новой встрече. Я еще раз предупредил Красницкого и Галину: действовать разумно, осторожно, беречь себя и, если на кого-либо из членов подпольной группы падет малейшее подозрение, немедленно со всей семьей уходить в отряд.
Александр Козлов и его товарищи быстро освоились и начали ходить на задания. Уже работавший ранее в тылу противника (в кампанию против белофиннов), Козлов за короткое время успел и здесь отличиться: с группой подрывников пустил под откос два эшелона, недалеко от Минска разбил две легковые машины. Одновременно, вместе с Меньшиковым, он искал человека, через которого можно было бы узнать, когда и куда ездит Кубе, кого он посещает, как он охраняется. Эти данные были нужны отряду для приведения в исполнение приговора белорусского народа над Кубе. Нужен был также человек энергичный, хорошо знающий Минск, но которого мало бы знали в городе. Такого у нас в отряде не оказалось. Тогда я послал радиограмму в Москву. Через несколько дней получил ответ, что необходимого человека в ближайшее время пришлют.
И вот возле деревни Песчанка ночью закружил самолет. Из него выпрыгнули три парашютиста и было выброшено семь парашютов с грузом. Москва прислала нам еще две рации и радистов Губарева и Янковского. Третьим был Иван Андросик.