Было около полудня, когда партизаны услышали позади себя немецкий разговор. Козлов повернул голову и вытянул перед собой пистолет. Сердце сильно билось. К яме приближались патрули из резиденции Кубе, они решили полакомиться малиной. На счастье партизан, солдаты только с краю сорвали несколько ягод и повернули обратно.
Пять часов вечера, а машин все нет. Неужели не приедут?
Стемнело.
- Не приехал в субботу, приедет в воскресенье, - сказал Грунтович.
- Должен приехать, - уверенно добавил Козлов.
- Куда теперь пойдем? - спросил Шевченко.
- Пока не уложим палача Кубе, никуда отсюда не пойдем, - процедил сквозь зубы Козлов.
Партизаны закусили, потом, залезая под плащ-палатку, стали по одному курить. Попеременно спали. Вот Грунтович захрапел, и Бачиле пришлось толкнуть его под бок.
Козлов отправился искать новое место для засады. Среди свеклы он обнаружил воронку от бомбы. Дно ямы заросло травой. Правда, яма находилась от шоссе не менее чем в двенадцати метрах, и это не очень нравилось Козлову, но выбирать было некогда, а оставаться в малиннике опасно. Партизаны перебрались на новое место.
Снова рассвело. Начало пригревать солнце. Хотелось пить, а воды не было. Сегодня, как и в субботу, взад и вперед шныряли машины. Но тех, которых они ждали, - все не было.
Просидели до темноты, и Козлов, посоветовавшись с товарищами, решил укрыться где-либо в деревне и подождать до следующей субботы.
Партизаны уничтожили следы своего пребывания здесь, сделали знаки, по которым могли узнать, был ли кто в яме за время их отсутствия, и ушли к Свислочи. Добравшись до воды, все всласть напились, затем нашли брод, перебрались на другую сторону. Пришли в деревню Малявки. Шевченко и Грунтович пошли в разведку и возвратились обрадованные: в деревне противника нет.
Соблюдая меры предосторожности, партизаны зашли во двор школы, расположенной на краю деревни. Уже рассвело. Козлов тихонько постучал в ставни окна. Двери открылись, и показалась пожилая женщина; посмотрев на изнуренные лица партизан, на мокрую и грязную их одежду, она ахнула.
- Мы партизаны, - поспешил успокоить ее Козлов, - просим приютить нас.
- Входите, - коротко ответила женщина и посторонилась, пропуская партизан.
Входя последним, Козлов закрыл за собой дверь и осмотрелся. Здесь было чисто и уютно. Козлов, грязный и обросший, почувствовал себя неудобно. Не решаясь подать руку хозяйке, он только поклонился и назвал свою фамилию.
- Советский партизан, капитан Александр Козлов.
- А я учительница этой школы Нина Яковлевна Бернатович. Вижу, что свои люди, - спокойно сказала женщина. - Вас надо спрятать, да?
- Вы одни? - спросил Козлов.
- Живу с дочерью Тамарой, она комсомолка.
- Чердак свободен?
- Загроможден старыми вещами.
- Я думаю, что никто не видел, как мы сюда зашли, - улыбнулся Козлов. - Если не возражаете - мы останемся у вас.
Нина Яковлевна открыла дверь в сени. Там стояла лестница, по которой партизаны поднялись на чердак. Здесь были свалены сломанные школьные скамейки, у окна валялись два разбитых глобуса и стояла старая школьная доска.
Нина Яковлевна принесла ведро воды, миску, мыло и чистое полотенце. Партизаны, помывшись, тут же моментально уснули. Охранять сон своих товарищей остался Козлов.
Он осмотрел местность. Деревня небольшая. С одной стороны было видно Красное Урочище - военный городок оккупантов, с другой - деревня Дворище. Там тоже были гитлеровцы.
Сзади дома протекала Свислочь, а за ней, если хорошо присмотреться, можно было увидеть дорогу, возле которой двое суток просидели партизаны.
Козлов задумался. Им предстояло пробыть здесь пять дней. Кругом вражеские гарнизоны. Если кто-либо видел, как партизаны вошли в школу, и сообщит об этом немцам, он и товарищи погибнут наверняка. Козлов опять посмотрел в окошко. "Что это?" - сердце его замерло. По дороге из Дворищ двигался отряд полицейских. Козлов стал будить своих товарищей. Долго теребил Бачилу, но, и проснувшись, тот не сразу сообразил, где находится.
Шевченко и Грунтович в одном конце чердака из сломанных скамеек устроили баррикаду и скрылись за ней. Сидоров спрятал ведро, миску и засыпал сухой землей место, где умывались. Укрывшись за сваленными скамейками, все приготовились к схватке. Козлов напряженно следил за полицейскими.
Вот они вошли в деревню, поговорили с какой-то женщиной и начали ходить по дворам. Трое полицейских отделились от остальных и повернули к школе.
Заскрипела дверь, послышался топот ног и шум от сдвигаемых с места парт.
- Неужели они остановятся здесь?.. - прошептал Козлов.
В этот момент на лестнице послышались шаги. Партизаны переглянулись. Козлов через щели увидел высунувшуюся голову полицейского.
- Есть там кто-нибудь? - послышался голос снизу.
- Здесь только старая рухлядь, - ответил полицейский.
- Все равно посмотри, - настаивал тот же голос.
- Спасибо, я на нее насмотрелся, когда еще учился в школе. - И полицейский стал спускаться по лестнице.
Как только внизу затихли шаги, Козлов подошел к окошечку. Двое полицейских медленно шли от школы к центру деревни. Туда же направлялись и другие. Вскоре весь отряд собрался и ушел.
На чердак поднялись Нина Яковлевна и ее дочь, красивая молодая девушка.
- Моя дочь Тамара, - сказала Нина Яковлевна, указывая на девушку. - Как, жутко было?
- Мы не из пугливых, - улыбнулся Козлов.
- Только не подумайте, что мы пригласили этих "гостей", - сдержанно улыбнулась Тамара.
- Что вы, что вы! - поспешил успокоить ее Козлов. - Наоборот! После этого случая у нас и тени сомнения не может быть.
- Люблю откровенных людей, - сказала Нина Яковлевна.
Сидоров, не вытерпев, спросил:
- Зачем они приходили?
- Говорят, что какие-то бандиты ночью прошли через деревню, - пояснила Тамара.
- Так почему же они ночью не преследовали, если видели? - засмеялся Грунтович.
Все улыбнулись.
- Я иду в Минск, с вами останется Тамара. В случае чего не оставляйте ее, - попросила мать.
- Будет у нас хороший опекун, - улыбнувшись, заметил Грунтович.
- Я постараюсь, чтобы вам было неплохо, - серьезно сказала девушка.
Козлов дал Нине Яковлевне марок, попросил купить в Минске кое-что из продуктов и разузнать, что делается в городе. Нина Яковлевна обещала все выполнить.
Когда мать ушла в город, Тамара принесла партизанам на чердак книги. Через час она снова поднялась на чердак и принесла горшок горячей картошки и тарелку малосольных огурцов. Пока партизаны ели, она наблюдала из окошка.
Козлов рассказал девушке о последних событиях на фронтах, а Павел Грунтович - о делах минских партизан. Тамара внимательно слушала.
- А у вас в отряде девушки есть? - спросила она.
- Конечно, есть, - вмешался Бачила.
- Что они делают? - заинтересовалась Тамара.
- То же, что и все партизаны. Ходят в разведку, подрывают эшелоны, стреляют в фашистов.
- Примите и меня в отряд, - взволнованно проговорила девушка. - Ведь я комсомолка, что я скажу товарищам, когда нас освободят от фашистского ярма?
- Мы не из этого края птицы, Тамара, - сказал Козлов. - Мы с юга, наш лагерь далеко, а если ты хочешь партизанить, иди на север: там тоже есть партизаны, они тебя примут.
- Пойду, - очень тихо сказала девушка, скорее себе, чем им.
Пришла Нина Яковлевна и принесла хлеба.
Вечером все поужинали впотьмах, и партизаны легли спать. Ночь была тихая и звездная. Дежурные постоянно расталкивали храпевших во сне товарищей.
Прошло четыре дня. Нина Яковлевна не спрашивала у партизан, долго ли они будут у нее, но Козлов заметил, что она стала подозревать, действительно ли они те, за кого себя выдали. Вечером он собрал оставшиеся у них продукты и зашел к хозяйке.
- Вот, Нина Яковлевна, приготовьте, пожалуйста, из этих продуктов нам еды. Завтра вечером мы от вас уходим.
- Если не секрет, скажите, почему вы так долго находились здесь? - поинтересовалась Нина Яковлевна.
- Работать нам предстоит только в воскресенье, а лагерь наш далеко и ходить туда-сюда займет много времени… А что мы делаем, может, когда-нибудь узнаете, - уклончиво ответил Козлов.
- Живите, милые, сколько нужно; правда, мне показался немного странным ваш длительный отдых на чердаке, - призналась Нина Яковлевна.
В пятницу с наступлением темноты партизаны стали прощаться с хозяевами. Нина Яковлевна пожала каждому руку и поцеловала в лоб, а Тамара провела партизан безопасной дорогой к броду, который знали лишь немногие из местных жителей. Здесь партизаны простились с девушкой.
Первым в воду вошел Сидоров, за ним остальные. Перейдя брод, набрали восемь бутылок воды, оделись и потихоньку пошли к дороге. Разыскали свою яму. Козлов проверил знаки: в яму никто не заглядывал. Кое-как устроившись, партизаны стали ждать.
Рассвело. Дежурили двое, остальные лежали. Воду экономили. Под вечер стали дежурить все. Садилось солнце. Лица партизан хмурились: неужели и сегодня Кубе не приедет? Всем мучительно опротивело лежать в яме. Хотелось пить. Бачила взял пустые бутылки, пополз к реке и набрал воды. Козлов ушел на разведку в малинник. Там было много обломанных веток, ягод почти не стало. "Должно быть, немцы больше сюда не придут", - подумал Козлов и перевел своих товарищей в малинник. Грунтович остался на посту, остальные легли отдыхать.
Утром, дрожа от холода, все проснулись. Нельзя было побегать, чтобы согреться. Даже шевелиться можно было лишь очень осторожно.
Опять начался мучительный день ожидания. По шоссе, как обычно, проходили машины, и ни одна не сворачивала на Лошицу.
Пришел вечер. В совхозе заработал мотор, партизаны вмиг взяли в руки гранаты. Между стволами деревьев показался зеленый "опель". Козлов кивком головы приказал партизанам лежать смирно, а сам потихоньку приподнялся на локтях. Машина на тихом ходу приближалась. Козлов увидел, что в машине сидит только шофер, и дал партизанам сигнал пропустить машину. "Опель" проехал мимо партизанской засады.
- Может, нужно было стукнуть? - выпалил Иван Шевченко. Чувствовалось, что от пережитого волнения ему требовалась какая-то разрядка.
- Стоило для такой мелочи так далеко идти, и столько переживать, - сердито сплюнул Грунтович. Неудача злила его.
Козлов повелительным жестом прекратил разговор, и они опять продолжали следить за дорогой.
Стемнело. Опустился туман.
- Не приехал, - каким-то чужим голосом сказал Козлов, сжимая кулаки.
- Ждем еще неделю, - с отчаянием проговорил Грунтович.
- Мы так можем просидеть, пока не примерзнем к земле, - сказал Бачила.
Козлов посмотрел на него и глухо сказал:
- Вероятно, в этот раз нам не суждено привести в исполнение народный приговор. Пойдем в отряд, а потом постараемся вернуться обратно.
Партизаны поднялись и пошли к речке, нашли указанный Тамарой брод, умылись, напились и, перейдя на другую сторону, обошли Малявки.
- Может, завернем попрощаться? - Бачила рукой указал на школу.
- Зачем зря беспокоить женщину, - сердито ответил Павел Грунтович.
Шевченко засмеялся.
- Перестань, Иван, - угрюмо оборвал его Грунтович, и все молча пошли дальше.
Обошли Красную Слободу и подошли к военному городку Красное Урочище. Здесь залегли и прислушались. Идти второй раз мимо часовых Козлов не решался, он уже хотел обойти городок лугами, как вдруг в воздухе послышался шум моторов.
- Самолеты! Наши! - радостно прошептал Сидоров, и в тот же миг партизаны услышали яростный огонь зениток.
В городке была объявлена воздушная тревога. Гитлеровцы прятались в бомбоубежище.
- Пошли, - громко сказал Козлов, и партизаны смело прошли через Красное Урочище.
Под утро группа Козлова прибыла в деревню Большое Сцыклово. Здесь партизаны немного отдохнули и пошли дальше. 2 августа под вечер они прибыли в лагерь.
4
Партизанскому отряду, даже переросшему в крупное соединение, трудно подолгу оставаться на одном месте. Мы привыкли к тому, что время от времени приходилось уходить с насиженных мест, менять свой лагерь. Но от Минска мы никуда надолго не уходили. Точно невидимая нить - боевая задача удерживала нас вблизи белорусской столицы.
Несмотря на частые перемещения, в Центре наш отряд рассматривали как базу, куда можно забросить новые группы. В Белоруссии такую задачу выполняли не только мы. В районе озера Палик подобной базой была бригада "Дяди Коли" (П. Г. Лопатина), под Гомелем - бригада "Вперед". Хотя новые спецгруппы создавали дополнительные трудности, мы всегда радовались встрече с ними. И не только потому, что они выполняли важные и нужные задания. Нам просто по-человечески хотелось увидеть людей с Большой земли, пожать руку однополчанам, узнать, как поживает Москва и наши товарищи из бригады особого назначения НКВД СССР.
Бывало и так, перед отлетом командование пошлет кого-нибудь проведать наши семьи и тот привезет привет от родных, расскажет, как выглядят жена, дети…
Первой прилетела к нам группа майора Ивана Ивановича Домбровского, в которой насчитывалось двадцать человек. С Иваном Ивановичем я был знаком с 1930 года. Мы вместе тогда работали в Минске. Командир партизанского отряда имени газеты "Правда" П. И. Иваненко ("Лихой") попросил меня, чтобы группа Домбровского разместилась у него в Червенском районе, и вновь прибывшие передислоцировались туда из нашего лагеря. Они, как и большинство чекистско-войсковых отрядов, вели диверсионно-разведывательную работу. В 1943 году около деревни Клинок в бою с карателями майор Домбровский погиб. По указанию Центра его группа, выросшая до сорока человек, перешла в наш отряд.
Летом 1943 года предложили принять "известного мне Саркисова". "Кто такой?" - думал я, перебирая в памяти всех знакомых армян.
Нет, человека с такой фамилией я не знал.
Саркисовым оказался Леон Андреевич Агабеков. Я чуть было не назвал его по настоящей фамилии, но вовремя спохватился: раз он Саркисов, значит незачем именовать его иначе. Нужно сказать, что бойцы его отряда узнали настоящую фамилию своего командира только после войны.
Леон Андреевич мне очень нравился. Внешне спокойный, даже медлительный, с тихим голосом и едва заметным акцентом, он преображался в бою и в работе: движения становились быстрыми и энергичными, голос крепчал, в нем звучали твердые и решительные нотки.
Со времен гражданской войны ведется спор, каким должен быть чекист. Одни утверждают, что ему следует всегда быть суровым и жестким, лишенным жалости и сочувствия к людям. Иначе, говорили они, он раскиснет и не сможет быть беспощадным к врагам. Агабеков был прямой противоположностью такого "идеала". Его отличала исключительная человечность. Суровость и строгость не противоречили этой человечности, а вытекали из нее.
Но многое о Леоне Андреевиче я узнал гораздо позже, когда на Ваганьковском кладбище в Москве мы опустили в могилу его гроб. Одного он с женой помирил, второго предостерег от необдуманного поступка, с третьим деньгами поделился, четвертого поселил с семьей в своей квартире не на день, не на месяц, а на несколько лет, пока тот жилплощадь не получил. Агабеков шестнадцатилетним юношей добровольно вступил в Красную Армию, воевал с белогвардейцами и интервентами, громил банды басмачей в Средней Азии, был наркомом госбезопасности в Армении. Живым и невредимым прошел Агабеков свой трудный, но почетный путь коммуниста-чекиста, и только коварная болезнь свалила его.
Теперь Леон Андреевич представил мне своего заместителя лейтенанта Михаила Лукьяненко. Заместитель был почти вдвое моложе своего начальника, но уже побывал в боях. Война его застала на границе. Лукьяненко был помощником начальника пограничной заставы Августовского отряда. Именно в эти места шел отряд Агабекова. Лукьяненко уже бывал в тылу противника.
Леон Андреевич негромко рассказывал:
- Наш отряд, мой дорогой, назвали "Вест", что по-немецки означает Запад. Такое название нам по душе, дорогой. Мне надо проникнуть в Белостокскую область, а потом и дальше, вести разведку под самым Берлином. Как, неплохо?
- Неплохо, но не легко.
- Понимаю, дорогой. А зачем мне легкое дело? Сюда добрался и до Берлина дойду. Дорога дальняя, но свои следы оставлю везде. Ты только помоги мне, дорогой. Дай проводников, свяжи с отрядами, которые собираются уходить на запад.
Эту просьбу мы выполнили.
Про Леона Андреевича Агабекова я рассказал очень кратко и лишь для того, чтобы напомнить читателю: что всех гостей с Большой земли, старых и молодых, мы принимали не зря и не зря помогали им. Они работали и воевали с полной отдачей сил и показали образцы храбрости, самоотверженности и героизма. А без таких качеств - какой же это партизан, разведчик или подпольщик?
Через несколько дней в районе деревни Песчанка мы приняли группу в двадцать восемь человек под командованием старшего лейтенанта Александра Миронова.
Спустя три дня, согласно указанию Москвы, я выделил группу прикрытия во главе с Анатолием Шешко и направил ее в район Ганцевич Пинской области в распоряжение подполковника Кирилла Прокофьевича Орловского.
С Кириллом Прокофьевичем мы были друзьями с периода гражданской войны. Поэтому, кроме привета и пожелания успеха в борьбе с фашизмом, я написал ему письмо.
Через десять дней возвратился Шешко с группой и сообщил печальную весть о том, что Орловский тяжело ранен и самолетом отправлен в Москву, а группа Миронова поступила в распоряжение его заместителя, капитана Никольского.
Готовясь к летней кампании 1943 года, гитлеровцы гнали на фронт, к району Курской дуги, все новые и новые части.
Весной и летом 1943 года немецко-фашистское командование бросило часть шедших на фронт дивизий на проведение карательных экспедиций против белорусских партизан. Эти операции потерпели полный провал, причем многие немецкие части в упорных боях с партизанами понесли значительные потери.
Гарнизоны гитлеровцев один за другим становились добычей партизан. Расширялась партизанская территория. Летели под откос вражеские эшелоны. По указанию Центрального Комитета партии и приказу Белорусского штаба партизанского движения партизаны приступили к проведению широкой операции, получившей название "рельсовой войны".
В то время как Совинформбюро сообщало об успешно проведенных массированных операциях партизан на путях сообщения в Белоруссии, командир корпуса фашистских охранных войск центральной армейской группы доносил в ставку гитлеровского командования:
"Партизанами впервые проведена операция небывалых размеров по срыву немецкого подвоза путем планомерного и внезапного нарушения железнодорожного сообщения. 6784 взрыва за первые две ночи августа на участке корпуса".
Гитлеровские оккупационные власти прибегли к новым политическим маневрам. Чтобы сократить размах партизанского движения в Белоруссии, они предприняли попытку оторвать руками националистов белорусскую молодежь от движения советских патриотов, взять ее под свое влияние и спровоцировать на борьбу с партизанами.
Такой попыткой явилась организация так называемого "Союза белорусской молодежи" ("СБМ") созданного по образцу существовавшего в Германии "Союза гитлеровской молодежи".