ЗАСАДА
На другой день Ястржембский сам вызвал Лавра. В кабинете председателя ревтрибунала собрались все члены следственной комиссии и комиссар Красной гвардии Городецкий. Лавра встретили приветливо, как старого знакомого, лишь Городецкий недовольно покосился в его сторону и пророкотал могучим басом:
- А сказали: совещание при закрытых дверях…
- Все свои, Михайло Васильевич, - улыбнулся Ястржембский. - Прошу знакомыми стать - Лавр Аргентовский.
Лавр знал Городецкого, добродушного великана, всегда находившегося в хорошем настроении. По городу о нем ходили легенды. Рассказывали, что однажды в фойе кинотеатра "Весь мир" парни затеяли драку. В это время с тремя патрульными красногвардейцами появился Городецкий и, увидев потасовку, так гаркнул, что с потолка посыпалась штукатурка. Драчуны - врассыпную. А так как выход был отрезан патрулем, они бросились в полупустой зрительный зал, забились под сиденья. Городецкий ходил между рядами, вытаскивал их вместе со связками кресел, "легонько" шлепал каждого и выставлял на улицу.
Михаил Васильевич божился, что такого не было, но при этом добавлял: "Раз верят люди, пусть верят. Осмотрительнее станут…"
Там, где появлялся комиссар, сам собой восстанавливался порядок. Горожане шикали друг на друга.
Ястржембский предоставил слово члену следственной комиссии Федору Кучевасову. Бывший техник-строитель заговорил так гладко, веско, что Лавр диву дался: "Гляди-ка, Федор-то… Молчун, а что выкомаривает!.. Прямо, как по-писаному шпарит…"
- Предварительным следствием установлено: начальник народной милиции эсер Пляхинский связан с бандой Ведерникова, поставляет ему боеприпасы и оружие. На основании свидетельских показаний…
Когда это Федор стал большевиком? Жили они с Лавром почти по соседству, виделись часто. Молчун был такой же, как отец.
Кучевасов пристально посмотрел на Аргентовского, тот опустил глаза и двинул стулом, делая вид, будто удобнее усаживается. Показалось, что Федор догадался о его мыслях - поди ж ты, глаз какой острый, в душу так и вонзается…
- В записной книжке Пляхинского двадцать три фамилии партийцев большевистского крыла и сочувствующих. Полагаем: это контрольная копия того списка, каковой он передал Ведерникову для исполнения террористического акта, - продолжал Кучевасов твердым голосом. - Пляхинский правдивых показаний не дает. Наши предположения может подтвердить или опровергнуть только сам атаман. Следственная комиссия предлагает организовать засаду на явочной квартире. План прилагаем.
Кучевасов положил на стол Ястржембского небольшой листок бумаги. Игнатий Адамович бегло просмотрел его (видимо, уже был знаком с содержанием) и передал Городецкому.
Слушая Кучевасова, Лавр по-доброму завидовал ему: "Как держится!.. Я не смог бы этак-то. Чуть что - краска в лицо".
Его размышления прервал Городецкий. Он спросил Кучевасова, нет ли в списке Пляхинского кого-нибудь из меньшевиков.
- Нет, - категорично заявил Федор. - Мы внимательно проверили каждую фамилию. Даже немощный старик Аргентовский есть, а…
- Что вы хотите?! Пляхинский - эсер. А у них с меньшевиками одна шайка-лейка. Так и смотри, что из-за угла пулю схлопочешь, и знать не будешь: меньшевистская она или эсеровская. - сделал вывод Городецкий. - Цацкаетесь с ними. Дали бы мне волю… - Он сжал огромный кулак и "слегка" стукнул по краю стола. - Все они следом за Пляхинским в каталажку просятся.
План засады обсуждался тщательно и долго. Федор Кучевасов и Георгий Зырянов предлагали организовать ее во дворе дома Янкиных, предварительно арестовав хозяев и всех домочадцев. А чтобы отрезать банде пути отхода, разместить красногвардейцев во всех соседних дворах.
Городецкий запротестовал: может завязаться перестрелка, в темноте своих побить недолго. К тому же большое скопление людей в соседних дворах затруднит конспирацию: кто-то чихнет, кто-то брякнет чем и - пиши пропало. А банду упускать нельзя - другого такого случая может не представиться…
Комиссара Красной гвардии поддержал член ревтрибунала Иосиф Буждан. По натуре осторожный и сдержанный, он вдруг так горячо стал убеждать всех в несостоятельности плана, в разработке которого сам принимал участие, что даже Городецкий посмотрел на него с удивлением и щелкнул себя по кадыку:
- Ты, случаем, Иосиф, не тяпнул с устатку?
Буждан не ответил.
- Что вы предлагаете? - не удержался Ястржембский.
Из Буждана будто воздух выпустили. Он замолчал, уставясь в окно, затем раздумчиво сказал:
- Подумать надо…
- Думать час не можно…
Игнатий Адамович обвел присутствующих долгим внимательным взглядом и остановился на Аргентовском.
Лавр внимательно слушал, взвешивал "за" и "против". Порой его подмывало вставить слово, но спохватывался: "Кто я, чтобы старших учить? Они лучше меня знают…" У него сложился свой план. Сам того не сознавая, он думал об этом со вчерашнего дня, с того момента, когда узнал о заговоре.
Если бы провести операцию доверили Лавру, он сделал бы так: Янкиных арестовывать не стал, а от имени Пляхинского, якобы уехавшего в командировку, доставил на квартиру связника обещанные ящики. Небольшую засаду устроил во дворе и на огороде Янкиных, остальных красногвардейцев рассредоточил вокруг всего квартала. В квартирах людей, обозначенных в списке Пляхинского, тоже устроил засады на случай, если атаман вздумает одновременно и забрать оружие, припрятанное в стожке на огороде, и учинить расправу над большевистским активом.
Продолжая смотреть на Лавра, Ястржембский неожиданно улыбнулся.
- Вы имеете сказать?
Аргентовский замялся, но приказал себе: "Держись… Здесь свои, друзья…" И все же почувствовал, как теплая волна разлилась по лицу.
- Я думал… Мне кажется…
Первые слова принесли облегчение. Дальше он излагал свои мысли уверенно.
Когда Лавр закончил, поднялся Городецкий:
- Я за предложение Аргентовского голосую обеими руками, только имею небольшую поправку в отношении засад на квартирах. Я - против. Засады надо устроить во дворах.
С некоторыми изменениями и добавлениями план Аргентовского был принят единогласно.
Ночь. Полная луна холодным светом заливает дома. Улицы опустели, притихли. Только на железнодорожной станции порой перекликаются паровозы, лязгают буфера вагонов.
Аргентовский и пятеро красногвардейцев зарылись в стожке сена в огороде Янкиных, прислушиваются к чуткой тишине. Что-то брякнуло, загремело упавшее ведро. Под чьими-то шагами хрустнул снежный наст. "Яниха вышла доить корову", - догадывается Лавр. Слышно, как она уговаривает буренку стоять смирно, а о стенки подойника вызванивают тугие струйки молока. Сладко заныло под ложечкой. Вспомнил, что с самого утра ничего не ел. Закрутился и на обед не ходил. Эх, сейчас бы добрых щей да кружечку парного молока!.. Чтобы отвлечься, не думать о еде, стал воскрешать в памяти лица друзей-балтийцев, с которыми расстался три месяца назад. Но в голову лезла всякая чепуха. Затем вспомнились события позавчерашнего дня: арест Пляхинского, первый его допрос, на который пригласили Лавра.
Рядом пискнула мышь. Лавр боялся мышей и с трудом сдержался, чтобы не выскочить, из укрытия. Подавил в себе дрожь, заставил расслабиться. Так пролежал не долго - затекли руки. Лавр вытянул их вперед, коснулся ладонями снежного наста. Вскоре, как иголками, пронизало пальцы. Значит, мороз усилился. "Сколько сейчас времени?" Лавру казалось, что лежат они здесь давно, что скоро запоют утренние петухи. "А что если Шурка Рыжий все выдумал?" Мысль эта пришла внезапно. На него будто ведро холодной воды вылили. "Не может быть… А список в блокнотике Пляхинского?" Слух уловил какой-то шум. Показалось? Нет, скрипнуло крыльцо, послышались шаркающие шаги. Вот они совсем рядом. Человек пошарил в стогу, проворчал что-то под нос, очевидно, не находя крючка (Лавр предусмотрительно спрятал его в снег), и стал руками теребить сено. Набрал охапку и понес в сарай. Его негромко окликнули:
- Семен, ты?
Гонец атамана Ведерникова появился бесшумно. Видимо, хозяева ждали его - оставили калитку открытой.
Лавр напряг слух. Но долетели только обрывки приглушенного разговора:
- Порядок?
- Выполнил… Анисим дурочку порет…
- Нет. Борода… сказывал, уехавши…
Минут через пять после ухода гонца заскрипели полозья саней. Во дворе появилось несколько теней. Они бесшумно проплыли к стогу, выволокли из приметка ящики, взялись по двое и понесли. На пути встал Аргентовский.
- Ни с места! - шепотом приказал он, ткнув переднего стволом маузера. - Вы окружены отрядом Красной гвардии. Сопротивление бесполезно.
Рядом с Лавром встали четверо его товарищей.
- Где атаман?
- У розвальней.
- Сколько вас?
- Человек двадцать.
Аргентовский шагнул на лестницу, приставленную к голубятне, дверца открылась. Из темного проема высунулась голова.
- За мной!..
Осторожно, почти на цыпочках, Лавр пошел к воротам. Минуту собирался с духом, затем распахнул калитку и стремительно бросился к розвальням.
- Руки вверх!
Кони рванули. Аргентовский выстрелил. Левая пристяжная взвилась на дыбы и рухнула. Лавр прыгнул в розвальни. Навстречу плеснул огонь. Рукояткой маузера Лавр ударил возницу по голове, тот мешком плюхнулся с облучка.
Над головой запели пули. Стреляя на ходу, из соседнего переулка выскочила группа бандитов.
Двое красногвардейцев подхватили бесчувственное тело возницы, затащили во двор. Едва Аргентовский успел захлопнуть калитку, как на нее обрушился град ударов. Отступив за угол дома, Лавр выстрелил. По ту сторону ворот кто-то ойкнул, стук мгновенно оборвался. Справа, а затем и слева послышались хлопки выстрелов. Бандиты бросились в переулок, но там их встретили плотным винтовочным огнем красногвардейцы Кузьмы Авдеева, заместителя комиссара отряда Красной гвардии консервного завода. Трое были убиты, остальные сдались.
Пленных обыскали и сгрудили во дворе Янкиных.
Лавр забарабанил кулаком в двери сеней.
- Кто там? - сразу же отозвался старческий голос. По-видимому, Янкин-старший давно стоял за притолокой, прислушиваясь к тому, что делается во дворе.
- Хозяин, выйди, - как можно дружелюбнее проговорил Кузьма Авдеев, на всякий случай отступив за косяк.
На крыльце появился длинный худощавый старец в желтом романовском полушубке. Его бил озноб: тряслась окладистая борода. В призрачном свете луны лицо казалось бескровным, как у святого на иконе.
- Семка дома? - спросил Кузьма и, не дожидаясь ответа, ринулся в избу. Навстречу раздался выстрел. Двое красногвардейцев кинулись на помощь Авдееву. Вскоре они вывели со связанными руками Семена Янкина.
- Кто Ведерников? - спросил Аргентовский, обращаясь к пленным.
Бандиты угрюмо молчали. Аргентовский повторил вопрос. На этот раз из толпы вышел коренастый мужчина, на полголовы выше его. Лавр узнал в нем возницу.
- Ты? Очухался?
Тяжелым немигающим взглядом Ведерников уставился на Аргентовского. На скуластом обветренном лице его ходили желваки, огромные кулаки то сжимались, то разжимались.
- Не дури, дядя, - жестко сказал Лавр. - Пошли.
КОМИССАР МИЛИЦИИ
Март начался резкими холодами и обильными снегопадами. Встала утром Анна Ефимовна - сенную дверь не открыть, припечатало огромным сугробом. Василий Алексеевич, кряхтя, стал натягивать зипун, а она прошла в горницу, разбудила Костю:
- Подмогни отцу снег убирать.
- А меня пошто не будишь? - высунулся из-под одеяла Лавр.
- Тебе на работу, а им чё? Путай кости разомнут…
Снег убрали быстро. Через полчаса проголодавшиеся, разгоряченные, так же дружно хлебали щи. В окно дробно застучали. Синица…
- Добрую весточку принесла, - улыбнулась Анна Ефимовна.
- Откуда им добрым-то быть, - возразил Василий Алексеевич. - Затяжную весну чует. Сегодня же Евдокея.
Не ошиблась синичка. Только Лавр на порог - дежурный по управлению милиционер Бармин навстречу:
- Хотел нарочного посылать. Тебя в партийный комитет вызывают. Климов. Срочно, грит.
Аргентовский взбежал по крутой лестнице на второй этаж, остановился перед дверью, обитой старой потрескавшейся клеенкой, перевел дух.
Откинувшись на спинку кресла, Александр Павлович Климов что-то рассказывал Ястржембскому. Тот сидел на подоконнике, закинув ногу на ногу, сцепив руки на левом колене, внимательно слушал.
Климов встал, подтянутый, стройный, шагнул навстречу Лавру, протянул руку. Сказал коротко, тоном приказа:
- Принимай, Лавр Васильевич, горуездную милицию. С губернией согласовано. Совдеп тоже на нашей стороне, хотя не весь.
Лавр вспыхнул, потупился. Стать комиссаром горуездной милиции… даже в мыслях не было… С его ли характером? Ему бы в нардоме спектакли устраивать или учительствовать в детском приюте. С мальчишками любит возиться… А в милиции - ну, рядовым, куда ни шло!
Аргентовский слушал Климова будто сквозь сон. Ему казалось, что назначение его, молодого, неопытного, руководителем милиции - непоправимая ошибка.
Но тут же мелькнула мысль: "Почему не попробовать? Не трус, испытал себя. Молодой? Так и Ястржембский с Климовым не старики, года на два-три постарше".
Когда пришло решение, Лавр облегченно вздохнул:
- Согласен. Пиши комиссаром.
Ястржембский порывисто встал с подоконника, сильно тряхнул руку Аргентовского.
- Поздравляю с новой должностью. Ну, пся крев, эсерам хвост крутить будем… Не мешай революции!
Климов напутствовал новоиспеченного комиссара:
- За ревтрибунальцев держись. Они твои друзья и помощники. Тебе с ними банду Ведерникова громить.
- Атаман же в тюрьме… - возразил Аргентовский. Но Климов перебил его.
- То не все. У Ведерникова преемник есть. Васька Шпон. Головорез из головорезов! Сам атаман его побаивался. Теперь у Васьки руки развязаны. Сейчас банда у Осиновского кордона квартирует. Человек двести в ней. Два пулемета и даже пушка. Как вы, Игнатий Адамович, а я думаю, что Васька напуган арестом Ведерникова и не сегодня-завтра лагерем станет в другом месте.
Домой Лавр возвращался поздно. Вспоминался Петроград. С каким волнением читал он тогда письма сестренки Наташи, написанные под диктовку матери.
"Дорогой Лаврушенька! - писала она. - Каждая твоя весточка - радость для нас. Вечером собираемся все и читаем. Тоська прямо пляшет от радости. Очень хочется посмотреть, каким ты стал. Одним глазком бы взглянуть! Прошу тебя: снимись на карточку и вышли. Ты пишешь, что служба идет хорошо. Царя спихнули. А у нас как было при Николашке, так и осталось. Отец все нервничает: куда-то бегает, с кем-то лается. Меньшевиков костерит почем зря! А намедни ты мне приснился. Будто сижу у окошка, гляжу - а ты на лошади проскакал куда-то. Я тебя узнала. Кричу, ты не слышишь. "Нехороший сон", - сказывает бабушка Пелагея, соседка наша. Помнишь? Сто пятый ей пошел. Скрипит помаленьку. Береги себя. О нас не беспокойся".
Постучал в окно. Через несколько секунд в кухне вспыхнул свет. Мать, видимо, ждала, прикорнув на лежанке.
- Что-то долго, сынок? - с тревогой спросила Анна Ефимовна, убирая со стола клубок пряжи со спицами. - Верно, опять без стрельбы не обошлось? О, господи, когда это кончится!..
- На этот раз без стрельбы, маманя. Но дел невпроворот. Я теперь начальник.
- Начальник?
- Комиссар горуездной милиции…
- Вон как! Прямо сразу и - комиссар…
Позевывая, из горницы вышел отец. Он слышал разговор и, лукаво щурясь, сказал:
- Эк вас, комиссаров-то, будто в печке пекут…
Лавр промолчал. Он знал привычку Василия Алексеевича серьезный разговор начинать с подковырки.
- Какой из тебя комиссар?! - продолжал он. - И брюшком жидковат, и голос, как у псаломщика Иакова. Да и людей, поди, боишься, слово народу сказать не можешь. Вон Городецкий… комиссар так комиссар!..
- Ладно, батя, не боги горшки обжигают, - садясь за стол, улыбнулся Лавр. - Нам, простым людям, революция власть дает, а мы бы тараканами в стороны? Этак-то и растопчут ненароком.
Василий Алексеевич сел напротив, степенно пригладил короткие усы.
- Верно говоришь. Главное, чтоб душа кипела за революционное дело. У нас, на приисках, вовсе старичок всем заправлял. Щуплый такой, в чем душа держится, а ума - палата.
- Хватит, отец, - прервала его Анна Ефимовна, ставя на стол миску со щами. - Лавруша на обед не приходил, проголодался, а ты разговорами потчуешь.
- Не встревай, мать, в мужской разговор, - обиделся Василий Алексеевич. - Худого я ему не присоветую. - Немного помолчав, чтобы переключиться на прежний тон, спросил:
- Ты Ленина один раз видел?
Лавр испытующе глянул на отца: к чему он клонит? Однако на лице Василия Алексеевича было лишь неподдельное любопытство.
- Один. На Финляндском вокзале.
До первых петухов затянулся разговор. Не спала и Анна Ефимовна. Убрав со стола, принялась за вязание. Удивительные истории рассказывал Лавруша. Трудно было поднимать революцию. Спасибо Ленину, что на путь наставил людей!
Не вытерпела Анна Ефимовна, свое слово вставила.
- Брательника Костю пристроил нито куда… Меньшой он у нас, а ить семнадцать ужо стукнуло. Пора бы за ум браться.
- Вот и я о том хотел посоветоваться. С завтрашнего дня милицию начнем перетрясать. Не взять ли его конным? Лошадей любит. Остальному подучится.
Василий Алексеевич насупил брови. Анна Ефимовна, подперев голову руками, вопросительно поглядывала то на сына, то на мужа. Видимо, предложение Лавра застало их врасплох. Начиная разговор о Косте, Анна Ефимовна думала: может, в ученики куда устроит Лавруша, а тут - милиция…
Наконец Василий Алексеевич, не отрывая глаз от стола, раздумчиво сказал:
- Я так мыслю. Ежели милицию строить на новый лад, старую порушить всю след. Выгнать всех до последнего.
- Зачем всех?.. - возразил Лавр. - Среди милиционеров, какие в штате числятся, и хорошие люди есть. Бывших полицейских, кадетов, эсеров и другую шваль в три шеи турнем.
- Я к тому, што милиция из лучших пролетариев состоять должна, а молокососам, как наш Костя, там делать нечего. Я так понимаю: милиционер - что солдат, - продолжал Василий Алексеевич. - Ему с ружьем расставаться никак нельзя. Случилось што - милиционер туда: кто на Советскую власть замахнулся? А у нашего Кости одна беготня да голуби на уме.
- Ты не прав, батя. Костя уже не молокосос. Ну, жизни не знает, так это поправимое… Раз да другой себе шишку набьет, третий - поостерегется.
Василий Алексеевич опять задумался. Затем из-под седых бровей на сына ласково блеснули глаза.
- Ладно. Пиши брательника в милицию, коли так… Но поимей в виду: с ним еще горя хлебнешь. Объясняй ему что и как.