Костя начал одеваться. Наташа помогала ему, то подавая бязевые портянки из своего фартука, который тут же разорвала, то рукавицы, то шапку. Когда хлопнула сенная дверь, девушка облегченно вздохнула:
- Кажется, успел.
Не прошло и пяти минут, а в квартире уже хозяйничали контрразведчики. Два солдата и офицер. Не дожидаясь, когда откроют, они сорвали дверь, ввалились в кухню. Из горницы вышла Анна Ефимовна, испуганно спросила:
- О, господи, кто тут?
- Ни с места! - послышался из темноты голос. - Огня!
Кто-то чиркнул спичку. Зажгли висячую лампу.
- Вы - мать государственного преступника Константина Васильевича Аргентовского? - спросил офицер тоном судьи, только что зачитавшего приговор.
- Да.
- А вам известно, что он бежал из-под стражи?
- Да. Меня намедни вызывали в контрразведку.
- Нам доподлинно известно, что ваш сын явился домой, - нетерпеливо перебил офицер. - Как мать, посоветуйте ему добровольно отдать себя в руки правосудия. Это будет разумно.
- Я ему не судья. Он, слава богу, взрослый, сам знает, что делать. Одно скажу: дома его не видела.
Из-за спины офицера вынырнул дородный мужчина в полушубке и папахе - Осип Кузьминых.
- Врет она, господин поручик! - хрипловатым фальцетом крикнул он. - Полчаса назад видел его на дворе. Как сиганет через забор!
- Побойся бога, Осип Яковлевич! Тебе никак поблазнило…
- Поблазнило… - передразнил ее Кузьминых и нехорошо выругался. - Счас поглядим, кому поблазнило, а кому…
Поручик махнул рукой. Солдаты распахнули филенчатую дверь и ринулись в горницу.
- Посвети! - подтолкнул Анну Ефимовну Кузьминых.
Она сняла лампу с подвески, направилась вслед за офицером.
Наташа стояла у печки, прислушиваясь к разговорам на кухне. Девушка не знала, как лучше поступить: лечь в постель или встретить незваных гостей на ногах, одетой. Выбрала последнее. Будь что будет… Осенью ее дважды забирали в контрразведку - думала, не выкрутится. Листовку в кармане нашли. Сказала - подбросили… Обошлось. Отпустили. А может, то была хитрость контрразведчиков?
Закутавшись с головой в одеяло, на кровати спала младшая из Аргентовских - Тоська. Вернее, делала вид, что спит. Девочка твердо усвоила наставления старших: держать язык за зубами. Кто бы ни спрашивал о Косте или Наташе, отвечать: "Не знаю. Спала. Не видела". Вот и теперь она ухом не повела, когда поручик сдернул одеяло, начал ее тормошить. Открыла глаза, сонно прищурилась:
- А? Че?
- Где брат?
- Не знаю…
- А вчера приходил домой?
Тоська затрясла головой, зевнула, прикрыв ладошкой рот.
- Не приходил? Ай-яй! Такая хорошая девочка и обманывает дядю. - Резко изменив тон, офицер строго прикрикнул: - Ты мне это брось, притворщица!..
Тоська заплакала. Наташа подбежала к офицеру, дерзко оттеснила его:
- Постыдитесь, поручик! С бабами воюете, так хоть детей оставьте в покое!
Кузьминых осуждающе покачал головой:
- Ну и ведьма же ты, Наталья! Право ведьма! Рази мыслимо так с властями?..
- А ты молчи, лизоблюд несчастный! - крикнула ему в лицо девушка. - Не плачь, Тосенька. Дядя пошутил. Ложись. Спи.
Пока офицер занимался Тоськой, солдаты делали обыск. Все перевернули вверх дном, но ничего не нашли. Поручик схватил Кузьминых за воротник, словно намереваясь оторвать его массивную тушу от земли, и прошипел:
- Вы, Иосиф, или лунатик, или законченный дурак.
- Господин поручик, - испуганно залепетал тот, - да рази я стал бы попусту беспокоить… Истинный бог, сам видел!
- Сам видел… Э… эх! - осуждающе покачал головой поручик. - А вы, - приказал он Анне Ефимовне, - одевайтесь. Пойдете с нами. Без свидетелей лучше разговор получится… Ну, а с вами, мадам, - зло блеснул глазами в сторону Наташи, - встреча состоится позднее.
Анна Ефимовна вернулась только под утро. Избитая, немощная, едва переступила порог, как силы оставили ее. Она упала без чувств…
Жарко натопленная горница Авдеевых полна густого табачного дыма. Наташа закашлялась.
- Пелагея Никитична, не давайте им потачки. Смолят, аж дым коромыслом!..
- А я, касатка, вьюшку открыла. Разболокайся, присаживайся чай пить, - засуетилась хозяйка. - Завтра благовещенье, а зимушка лютует. Снегу-то, снегу намело…
Садясь рядом с Костей на лавку, Наташа вопросительно глянула на брата:
- Допрыгались, голубчики?..
Ответил ей Григорий Иванович.
- Знаем, все знаем, Наталья Васильевна. Об этом и толкуем. Вот Петька Владимиров принес чистые бланки с печатями городской управы. Сварганим справочки на жительство и отправим ребят к вашей родне в Чесноки.
- Где взял? - Наташа строго глянула на Владимирова.
- Ванька Иконников дал.
- Они с Петькой дружки, - пояснил Кузьма.
- Как бы это боком не вышло?.. Знаю я юнкера… Тот еще гад.
Петька Владимиров передернул плечами.
- Я сказал, что брательник с дружком в армию идти не хотят. Задумали смыться…
В ту же ночь Костя и Кузьма покинули город. А в три часа авдеевский барак дрогнул под ударами прикладов. Крестясь и охая, Пелагея Никитична слезла с печи. Кто-то сильным ударом распахнул дверь, старушку бросило к стене. Ударившись головой, она потеряла сознание. Когда очнулась, в кухне горел свет. Над ней склонился офицер. В чинах она не разбиралась, но по тому, как ярко блеснули золотые погоны, подумала: "Знать, важная "шишка"…
- Жива, старая карга? - насмешливо спросил мужик в шубе, в котором она признала Осипа Кузьминых.
- Где сын? - спросил офицер.
Вместо ответа Авдеева тяжело, надсадно застонала.
- Ты что, язык откусила?
Неторопливо, будто совершая обычное, будничное дело, офицер кованым сапогом наступил ей на пальцы левой руки, медленно усиливая нажим. Пелагея Никитична вскрикнула и затрепетала.
- Где Кузьма?
Не получив ответа, удивился:
- Скажи, какая терпеливая!..
- Погодите, а где Григорий? - Кузьминых стукнул себя по лбу и скрылся за дверью. Вернулся вскоре.
- Лошади в сарае нет. Значит, Григорий сына кудай-то повез.
На печке проснулись и подняли крик младшие дети Авдеевых, Клава и Витя. Кузьминых замахнулся лохматой рукавицей:
- Цыц, окаянные!..
Долго истязали контрразведчики Пелагею Никитичну, но так ничего и не добились. Они закрыли старуху вместе с младшим сыном, Витей, в горнице. Офицер приказал Кузьминых и солдатам оставаться в засаде, ждать хозяина, а Клаву увез с собой.
В полдень вернулся домой Григорий Иванович. Ничего не подозревая, распряг лошадь, задал корове корму, деловито потоптался во дворе и, удивляясь, что его никто не встречает, вошел в избу. Здесь Григория Ивановича ждал Кузьминых.
- Ну, а Кузька где?
- Господь с тобой, какой Кузька? - притворно удивился Авдеев. - Что ты, Осип!
Кузьминых сверкнул глазами:
- Всыпать старому хрычу тридцать шомполов для начала!
Авдеева повалили на пол. Солдат выкрутил шомпол, помахал им, будто пробуя гибкость, и начал хлестать по костлявой стариковской спине.
- Как бьешь?! Как бьешь?! - вскипел Осип.
Выхватив шомпол из рук солдата, Кузьминых сам принялся за дело. Лопнула полотняная рубаха, открыв рваный кровавый рубец. Григорий Иванович тяжко застонал. Палач бил еще и еще, хекая, будто колол дрова. Наконец, запалился, устало присел на лавку. Справившись с одышкой, спросил:
- А теперя, казацкая морда, скажешь, куды Кузька смотался?
- Ирод!.. Кабан аглицкий!.. - застонал в ответ Григорий Иванович. - Ни дна тебе, ни покрышки!..
В загнетке Кузьминых нашел ржавый обгоревший гвоздь, сбил окалину, присел на корточки и стал накручивать седые, жесткие, как проволока, волосы своей жертвы. Зажал голову между колен, резко дернул - вырвал клок. Григорий Иванович судорожно вздрогнул.
- Ну и как? - злорадно спросил Кузьминых.
- Иуда!..
Под вечер чуть живого Авдеева увезли в контрразведку. Но и там ничего не добились. Старик только стонал да ругался, приводя в ярость своих мучителей. На следующий день, доведенный до отчаяния, Григорий Иванович ухитрился мраморным чернильным прибором ударить Постникова по голове. Тот, в злобе, разрядил револьвер ему в грудь…
Рано притихло село Чесноки. Еще только-только погасла вечерняя заря, а уже редко где светится оконце. На улицах - ни души. Издалека зазвучали было серебряные переборы тальянки и смолкли. Не время нынче веселью. В памяти чесноковцев еще свежи события январских дней, когда в село в поисках партизан нагрянул каппелевский карательный отряд. Партизан не нашли, но у многих сельчан до сих пор саднят рубцы от шомполов.
Костя вышел во двор, распахнул калитку, оперся плечом о косяк и застыл, наслаждаясь весной.
Вечер был теплый, звонкий… По небу величаво плыла луна. Под жухлым сугробчиком, что притаился у изгороди, всхлипывал ручеек.
В сердце Кости закралась грусть. Его охватила смутная тревога. Так бывает, когда заглядываешь в глубокий колодец. Стоишь на самом краю, смотришь на зеркальный осколок воды и думаешь: а что, если сорвешься?
Когда Костя вернулся в избу, Кузьма сразу заметил угнетенное состояние друга.
- Хандришь?
- Сердце что-то болит… Как бы чего дома…
Кузьма рассмеялся:
- Бабой бы тебе родиться… Вон даже веснушки, как у девки, расцвели.
Предчувствие не обмануло Костю. По доносу предателей Петра Владимирова и Осипа Кузьминых в эту ночь была арестована большая группа подпольщиков.
А рано утром, когда хозяева и гости еще завтракали, к воротам лихо подкатили двое пароконных розвальней. Первым увидел их Костя и сразу догадался: "За нами…"
- Бежим, Кузьма…
И, как был в одной рубахе, бросился во двор, перемахнул плетень в огород, но было поздно: вслед прозвучали выстрелы, прижали к земле. Кузьму схватили в сенях.
Друзей связали спинами друг к другу, бросили в розвальни и повезли в Курган.
ЭПИЛОГ
В ночь с 13 на 14 августа 1919 года сводный кавалерийский отряд Н. Д. Томина выбил колчаковцев из Кургана. Палачи успели расправиться с подпольщиками. Немного не дожила до освобождения Наташа. Ее замучили в застенках курганской тюрьмы. Расстреляли Варфоломея Алексеевича и Ульяну Михайловну Репниных, Николая Морица. Остальных повезли на восток. В пути, недалеко от Петропавловска, Костя вырезал пол в арестантском вагоне, выпрыгнул, но был замечен конвоирами. Отважного паренька сразила пуля.
В родные края вернулись немногие - Кузьма Авдеев, Василий Кононов и некоторые другие. Они привезли еще одну печальную весть семье Аргентовских: в Ново-Николаевском лагере сожжен в бараке отец, Василий Алексеевич.
Вместе с отступающими войсками "правителя Сибири", опасаясь возмездия, уехали на восток и семьи предателей. Следы их затерялись на многие годы.
Осенью 1929 года младшая дочь Аргентовских, Таисья, в городской бане неожиданно встретила жену и дочь Кузьминых. Видимо, приехали они с тайной мыслью: разведать - помнят ли о злодеяниях Иосифа Кузьминых в Кургане, нельзя ли вновь завладеть оставленным здесь особняком и другим имуществом. Таисья побежала в милицию. Но Кузьминых тоже заметили ее и пытались скрыться. Как выяснилось, все эти годы предатель жил на станции Тайга. Кузьминых получил свое. Не ушел от возмездия и другой предатель - Петр Владимиров.
Курганцы не забыли подвига земляков, тех, кто устанавливал Советскую власть в Зауралье, кто погиб за светлое будущее. Помнят о славной семье Аргентовских: именем первого комиссара Курганской горуездной милиции Лавра Аргентовского названа улица в Кургане; в сквере, у моста-плотины через Тобол, установлен монумент героической дочери города - Наташе Аргентовской.
Памятник Наташе Аргентовской в Кургане.
Примечания
1
Некоторые фамилии в книге изменены.
2
М. Н. Буров-Петров.
3
Начальник группы войск.
4
Плющев. Курганские комиссары. Челябинск, 1969, с. 115.
5
Плющев. Курганские комиссары. Челябинск, 1969, с. 116.
6
ГАКО, ф. 852, оп. 1, д. 159, л. 364.
7
Георгий Халин-Егоров, член омского большевистского подполья.