- Я-то уверен в том, что вы хотели бежать в Турцию, но если вы сумеете отпереться от этого, я вам мешать не стану.
Я посмотрел на него внимательно, чтобы лучше понять, провоцирует он меня или нет, а офицер улыбнулся и добавил:
- Вот, за вами надзиратель идет, до свидания!
Глава 7. Гостиница "1-ое Мая"
На другой день, когда исполнилось 8 суток моего заключения, меня вдруг выпустили. Утром, как обычно, меня вызвали на допрос, поэтому я и со стариком не простился. Однако, вместо кабинета следователя, меня завели в соседний кабинет, где сидел офицер - мой вчерашний доброжелатель.
- Мы больше не имеем права содержать вас в КПЗ, - прямо заявил он после обмена приветствиями. - Сейчас мы вместе поедем в гостиницу "1-ое Мая" и я прикажу дать вам номер. Будете жить в гостинице. Купайтесь, загорайте, отдыхайте, только, пожалуйста, не выезжайте пока за пределы города Батуми. Мы вам скажем, когда можно будет уехать домой.
Радость наполнила меня всего. Эти его слова давали мне снова жизнь, снова свободу, снова возможность действовать. "Моя тактика оказалась успешной! Слава Тебе, Господи!" - пронеслось у меня в голове. А вслух я спросил:
- А можно будет ходить обедать в ресторан "Интурист"?
- Можно. Ходите, куда вам хочется, но только в пределах города.
На письменном столе офицера уже стоял мой чемодан, в который снова были уложены мои вещи. По жесту начальника я взял его и мы вышли. КГБ-шная машина довезла нас до гостиницы, где никогда, ни при какой погоде, "свободных номеров нет". Офицер зашел к директору, переговорил с ним и, выйдя из кабинета, сказал мне:
Одноместных номеров нет. Вы не будете возражать если вас поселят в двухместный? Номер хороший: на втором этаже, с балконом.
"Буду ли я возражать? Это после КПЗ-то?"
- Нет, я не возражаю.
- Тогда, пожалуйста, оформляйтесь. Я - поехал. Зайдите к нам через три дня, в 11 часов.
- Хорошо, спасибо, до свидания.
Номер оказался действительно хороший, старинный: высокие потолки, много воздуха и света, посредине - две великолепные кровати, у стены - большое трюмо. Я подошел к этому трюмо… На меня смотрел какой-то хиппи. За 10 дней, что я не брился, моя борода отросла на палец. Мои волосы всклокочены, а рубашка - грязная выше всякой меры.
"Администратор гостиницы, конечно, уже знает, что я сидел, потому и не выразил никакого удивления моим видом" - подумал я.
После бритья и бани я выстирал и развесил на балконе сушиться свои вещи, и вспомнив об одном сомнении, которое точило меня, полез в чемодан. Я достал из него все пакеты с шоколадом, с пробирками, - и внимательно осмотрел их. Ни один пакет не был вскрыт. Что это? Необыкновенное доверие ко мне или - халатность чекистов? А вдруг там у меня не коньяк, а - яд, или какая-нибудь проба радиоактивной воды?
"Нет, все-таки, советские чекисты - не очень хорошие детективы", - подумал я.
Потом я купил несколько пакетов сахара и несколько пачек папирос, и понес все это старику, с которым сидел в одной камере. Надзиратель очень удивился, когда увидел меня:
- Вас выпустили?
- Да.
- А как же ваш побег в Турцию?
- Никакого побега не было. Просто, я - спортсмен.
- Вот оно что! А передачу взять я не могу. Принесите в воскресенье.
- Да в воскресенье меня здесь не будет! - соврал я. - Завтра я уже уезжаю. И вот вам за работу! - я отделил надзирателю две пачки папирос.
После этого он согласился передать остальное деду.
* * *
Вечером я гулял по городу и остро наслаждался свободой. У меня было такое ощущение, что кроме моря, воздуха, цветов и нарядных женщин больше ничего нет, - никаких проблем. Я нашел старинную кофейную, где раньше никогда не бывал, и выпил такого превосходного кофе, какого никогда больше мне пить не приходилось. Вернувшись домой, я увидел соседа. Им оказался молодой грузин, колхозник, "приехавший в Батуми отдохнуть". Совершенно невероятный пассаж для России! Этого и представить себе невозможно, чтобы колхозник откуда-нибудь из Ленинградской или Рязанской области летом поехал на море отдыхать, но в Грузии - все возможно. Хотя я не исключаю, что этот "колхозник" работал в "колхозе" под названием "КГБ" и был поселен со мною специально. Однако, внешне это был очень приятный молодой человек и, расставаясь с ним через несколько дней, мы даже обменялись адресами. Правда, впоследствии мне не приходила идея - побывать у него в гостях.
Мой сосед спас меня от штрафа на следующий день. Мы вместе пошли на пляж. Опять был шторм и милиционер купаться не разрешал. Я хотел было уйти на какой-нибудь дикий пляж, но молодой человек отговорил меня. Тогда я разделся и нырнул в море. Через несколько минут я был уже далеко от опасного берегового наката. Некоторое время я наслаждался вернувшейся возможностью плавать в море, а потом взглянул на берег. На берегу я увидел милиционера, который пытался забрать мою одежду, в то время, как мой товарищ не давал ему это сделать. Пришлось возвращаться. Когда я вышел на берег, то услышал как сперва они ругались по грузински, а потом по-русски. Между прочим, этот переход на русский показался мне подозрительным:
- Этот человек- мастер спорта по плаванию! - кричал мой сосед по гостиничному номеру. - Вы нэ имеете права запрещать ему купаться в любую погоду!
Поспорив немного, милиционер уступил, отдал мою одежду и ушел.
Глава 8. Очная ставка
Когда через три дня я пришел в КГБ, то дежурный позвонил по внутреннему телефону и ко мне вышел мой следователь.
- Сегодня, в 15 часов, прибывает теплоход "Россия". Приходите к нам в 18 часов. Мы сделаем вам очную ставку с коридорной. Если она подтвердит то, что вы ночевали на теплоходе, тогда вы сможете уехать в Ленинград.
- Хорошо, - ответил я и пошел обедать в "Интурист". Это сообщение сразу испортило мне настроение. "Возможно, в последний раз обедаю на свободе", - думал я и старался изобрести какое-нибудь новое, правдоподобное объяснение. Потом гулял по берегу моря и мысленно просил Бога надоумить меня.
В 18 часов я пришел в КГБ и меня сразу повели в кабинет следователя. В кабинете уже сидела коридорная и какой-то мужчина в морской форме. Коридорная была в слезах.
- Это первый помощник капитана, - представил мне следователь человека. - А женщину вы знаете?
- Знаю.
- Кто она?
- Коридорная.
- Так это она разрешила вам ночевать на теплоходе?
- Нет.
- Как нет? Вы говорили, что она!
- Я сказал неправду, чтобы спасти честь другой женщины.
- Что вы хотите этим сказать?
- Я ночевал не на теплоходе. Я ночевал у одной замужней женщины, имя которой не могу назвать ни в коем случае, потому что это грозило бы ей развалом семьи.
- Так я и знал! - воскликнул следователь. Первый помощник вскочил со своего стула и стал ругаться:
- Вы не отпускайте его! Он все врет! И эта его басня насчет замужней женщины - тоже просто выдумка! По лицу вижу, что фальшивый человек! Бежать он хотел в Турцию, а теперь изворачивается! Поверьте моему опыту старого большевика!
Следователь поблагодарил "старого большевика" за его визит и отпустил вместе с коридорной.
- Ну что: будем сознаваться? - обратился ко мне, когда они вышли, следователь.
- Мне не в чем сознаваться, я не хотел бежать. И наговаривать на себя я тоже не хочу. Ведь, теперь другое время, правда? Никита Сергеевич разоблачил старые приемы, когда невинных людей принуждали сознаваться в преступлениях, которых они не совершали!
- Это верно, - ответил следователь. - Партия осудила старые методы допросов. Но мы их к вам и не применяем! Разве не так?
- Верно, не применяете. Поэтому я и говорю вам правду: бежать я не хотел.
- Однако, только что, под давлением обстоятельств, вы вынуждены были сознаться во лжи! На этом основании я имею право отдать приказ о вашем аресте и передаче дела в суд. Три года вам обеспечены! Скажите, хотите, чтобы я сейчас вас арестовал?
Я смотрел на него и не знал, как лучше ответить. А следователь вдруг разъярился, вскочил со своего места, обошел свой письменный стол и, подойдя ко мне вплотную, закричал:
- Отвечайте мне! Да или нет? Хотите быть арестованным?
Я нахожусь целиком в вашей власти. Как вы прикажете - так и будет. Если вы прикажете меня арестовать, меня арестуют. Но я бы этого не хотел, - наконец нашел я ответ, который должен был остудить его пыл.
И эти мои слова, несомненно подсказанные мне свыше, действительно его остудили. Следователь вернулся на свое место, сел и уже спокойным голосом продолжил:
- Тогда назовите имя и адрес женщины, у которой вы провели ночь перед вашим марафонским заплывом.
- Вот это я не могу сделать даже перед угрозой попасть в тюрьму, - ответил я. - Если я выдам эту женщину, всю жизнь потом меня будет грызть совесть.
- Совесть! Совесть! - проворчал следователь. Потом помолчал и приказал:
- Завтра, в одиннадцать!
- Хорошо, я приду.
- Можете идти.
- До свидания.
Я вышел из кабинета следователя морально обессиленный. Я никогда не был остер на язык и то, что нашел правильный ответ, не моя заслуга. Само Провидение подсказало мне его.
Мой молодой сосед дожидался меня, чтобы идти в ресторан "Салхино". Возможно, он хотел что-нибудь выведать от меня, но я ничего ему не сказал. Однако, его шутки и дружественный тон (возможно, наигранный), были мне очень нужны. Они помогли мне придти в себя, вернуться на землю из тюремных подвалов, куда еще недавно тянули меня обстоятельства.
На следующий день, когда я стоял у входа в КГБ, а дежурный звонил по внутреннему телефону моему следователю, сверху спустился председатель КГБ.
- Здравствуйте, - поздоровался я с ним.
- Здравствуйте, - ответил он. - А вы все еще не уехали? - и не дожидаясь моего ответа, добавил:
- Сегодня или завтра уедете. Прощайте! - и пошел к своей машине. Следователя я не увидел. Ко мне вышел доброжелательный офицер и сразу спросил, какой билет мне взять на поезд.
- Никакой, - так же без всяких вводных слов ответил я. - Вы знаете, что у меня есть деньги и поэтому я не хочу трястись трое суток на поезде. Я или полечу на самолете прямо отсюда, или из Сочи. Во втором случае я поеду до Сочи на пароходе.
- На поезд я могу достать вам билет, а на самолет или пароход доставайте сами! Очевидно мы больше не увидимся. До свидания! Приедете еще в Батуми - заходите в гости, я буду рад принять вас у себя дома (и он назвал свой адрес).
Мы попрощались за руку и я пошел на Морской вокзал, Пароход отходил в этот же день, вечером. Я купил билет, потом рассчитался в гостинице и, провожаемый соседом по номеру, пришел на причал. Посадка уже началась и в числе провожающих я увидел своего следователя. Я прямо подошел к нему и заговорил:
- Здравствуйте! Вы пришли удостовериться, что я действительно уезжаю?
- Тссс! - зашипел чекист. - До свидания! И не подходите больше ко мне - я занят!
Я понял, что он кого-то караулил. "Очень хорошо, что я еще раз засвидетельствовал, какой я простачек!" - подумал я и, попрощавшись со своим приятелем из гостиницы, взошел на борт теплохода.
Прибыв в Сочи, я взвесился. Мой вес оказался 70 килограммов. Значит, я потерял 10 кило.
Часть 2. Глаз скорпиона
Глава 9. Литературное объединение начинающих писателей
Подняв воротник своего плаща, я вышел из трамвая на Литейном проспекте и направился в сторону Невского. Был тоскливый сентябрьский вечер. Шел дождь и сильный ветер бросал в прохожих жухлыми листьями. Как всегда, Невский был запружен машинами и автобусами, черное облако от выхлопных газов которых стлалось по ветру и заставляло меня поминутно плеваться и затаивать дыхание. Водосточные трубы на Невском нигде не доставали до земли и дождевая вода из них лилась на ноги прохожим. На крыше дома, над кинотеатром "Титан", был виден огромный лозунг "Слава КПСС!", а рядом с ним - портрет Хрущева без бородавок на лице. Я вспомнил, что в советских учебниках истории и туристских справочниках указывалось, что "до революции Ленинград не был таким прекрасным городом, как теперь". Однако, на деле все было как раз наоборот. Об этом мне говорили родители, родственники и их знакомые, когда они были еще живы. Позднее я нашел подтверждение их словам во многих книгах. Но с каждым годом становится все труднее находить правдивые сведения о жизни до революции 1917 года. Почти все свидетели дореволюционных лет уже умерли или настолько состарились, что ничего не помнят. Пользуясь этим, коммунисты извратили все факты, переделали книги, а старые газеты и журналы, хранящиеся в библиотеках, запретили выдавать для чтения. Теперь ложь стала называться правдой, а потому многие верят в то, что революция на самом деле принесла какие-то улучшения.
Мне хотелось есть. В сплошном потоке спешащих пешеходов, большинство которых несли в руках сумки или авоськи, я перешел на другую сторону Невского и вошел в угловой магазин "Гастроном". В магазине было много народу и стояли длинные очереди. Я подошел к кондитерскому отделу, где народу было поменьше, и, вынув из кармана все свои деньги, пересчитал их. Оказалось 8 рублей и 25 копеек. "До получки еще 5 дней, - соображал я, - по 1,5 рубля в день, чтобы не протянуть ноги с голоду… А сегодня, если даже 3 копейки за трамвай я платить не буду, а поеду "зайцем", все равно больше 25 копеек потратить не могу!"
Я подошел к колбасному отделу и увидел на витрине только один сорт колбасы, по 2 рубля 40 копеек за килограмм. Отстояв сперва очередь в кассу за чеком, а потом - к продавцу, который вешал колбасу, я, наконец, получил свои 100 грамм. Я съел колбасу тут же в магазине, без хлеба, а потом опять вышел на улицу.
Дойдя до набережной Фонтанки, я повернул влево. Метрах в 50-ти от Невского возвышалось старинное здание с табличкой при входе "Ленинградская Городская библиотека". Я вошел в дверь и не снимая плаща поднялся по лестнице на второй этаж. Там я прошел по коридору, откуда видны были читальные залы, и вошел в "Конференц-зал". Конференц-зал представлял собой просторную комнату с круглыми столиками и стульями. На стенах комнаты висели портреты русских и зарубежных писателей, а также Хрущева и Брежнева. За столиками сидели или стояли человек 25. Многих из них я знал, но одна группа людей, державшихся поодаль от других, была мне незнакома. Знакомые мне люди были членами Ленинградского Городского Литературного объединения начинающих писателей и среди них - руководитель объединения, писатель Виктор Бакинский, пожилой человек, начавший свою литературную деятельность еще во времена Есенина и даже написавший в то время о Есенине знаменитую критическую статью, которую теперь можно увидеть под стеклом в Пушкинском доме, но нигде нельзя прочитать. Я стал членом этого объединения 5 лет назад, когда у меня появилась и созрела мысль - написать на базе моих дневников правдивую книгу о жизни простых людей в Советском Союзе под названием "Сергей Хлебов". Писателям необходимо общение между собой. Поэтому однажды я взял с собой политически нейтральный очерк "По Есенинским местам", написанный мною после посещения родины Есенина и моих дедов - Рязанской области, и пошел с этим очерком в Ленинградское отделение Союза Советских Писателей, находившееся в шикарном старинном особняке на набережной Невы. Дежурный чиновник, к которому я обратился, прочитал мой очерк, сделал несколько замечаний, а потом заполнил на меня анкету и вложил ее в свою картотеку (очевидно для КГБ, как на потенциального писателя антисоветчика). Затем чиновник дал мне направление для поступления в члены Ленинградского Городского литературного объединения начинающих писателей, сокращенно- ЛИТО. Это ЛИТО работало при городской библиотеке и собиралось на семинары один раз в неделю, по вторникам. Сегодня был вторник.
Как всегда, члены ЛИТО сидели по группам. Каждая группа имела собственные идеи в литературе. Тут были и ортодоксальные последователи социалистического реализма, которых возглавлял украинец-офицер, и "молодые бунтари", ориентирующиеся на Запад, в основном евреи, и группа приверженцев русского классического романа, пользовавшаяся презрением первых двух групп. Я, конечно, не принадлежал к первой группе. Мои литературные интересы были ближе ко 2-ой и 3-ей группам. Общим для всех членов ЛИТО признаком было почти поголовное высшее образование в какой-либо области и любовь к литературе.
Секретарь ЛИТО и мой друг, детский врач Лида Филатова, сидела за отдельным столиком и регистрировала приходящих в специальном журнале.
- Юра-а-а! - закричала она мне в своей обычной экспансивной манере, энергично повернув ко мне голову с крашенными рыжими волосами и с неизменной сигаретой во рту. - Юра-а-а! Иди сюда, пока место свободно: я тебе что-то расскажу!
Рассказ был опять из ее медицинской практики, о смерти ребенка. Хороший сюжет для какого-нибудь другого писателя, но только не для меня. У меня были свои, особенные темы, но о них никто кроме меня не знал.
- А что это за люди, которых я не знаю? - я показал Лиде на группу незнакомых людей.
- Вот не приходил на первое заседание ЛИТО после летних каникул, потому и не знаешь! - с упреком ответила Лида. - Это члены ЛИТО Выборгской стороны. Бакинский пригласил их в порядке обмена. - Кстати, а почему ты не приходил?
- Ой, долго рассказывать, Лида!
- Ничего, время еще есть. - Она посмотрела на часы. - Еще пятнадцать минут, да и сегодняшний докладчик, Игорь Ефимов, еще не появлялся.
- Ну, ладно… С работой у меня были неприятности… Пришлось искать другую работу. Только 9 дней назад я нашел ее…
- А как же институт? Там у тебя было такое положение?! Что случилось?
- Прогулял я.
- Прогулял? Вот чего от тебя никогда не ожидала! - Лида уставилась на меня и рассматривала с минуту. Потом с убеждением она сказала:
- Ну, если уж ты прогулял, значит, нужно было. Но почему ты забыл о том, что у тебя есть друзья? Почему ты не сказал мне об этом? Я бы нашла какой-нибудь выход… справку о болезни задним числом выписала… позвонила бы своим знакомым в Куйбышевскую больницу… все бы устроили!
- Ах, Лида! Это был тот единственный случай, когда никакая липовая справка не поможет!
Лида смотрела на меня и не понимала, какой-такой случай может быть в СССР, когда всесильные липовые справки оказываются бесполезными. Потом она спросила:
- Они уволили тебя?
- Нет, они хотели выпороть меня публично: разбор персонального дела на партсобрании и тому подобное - ты знаешь! Ректор Любавский, который еще недавно говорил мне, что "мы все не только уважаем вас, но и любим!" совершенно переменился. Он прямо пылал злобой ко мне. Но им не удалось. Вместо этого я сам подал заявление об увольнении, а свой партбилет пошел и отдал уборщице райкома партии.
- Что ты говоришь? - ужаснулась Лида.
- Ты не вздумай об этом рассказывать другим, - предупредил я ее. - А то мне пришьют агитацию. Это только между нами. Ясно?
- Ясно-о-о, - растерянно протянула она и зажгла очередную сигарету.
Тем временем подходили новые люди. Член ЛИТО инженер Марамзин привел на заседание свою жену, актрису престижного в СССР Ленинградского театра Комедии, которая была одета по последней моде - в какое-то платье из мешковины и по покрою тоже похожее на мешок. Несколько членов ЛИТО - офицеров, пришли на заседание в военной форме. Были тут и две или три пенсионерки, старые женщины, пишущие мемуары.