О подробностях пожара и причинах, его вызвавших, я уже был проинформирован помощником американского военного атташе Ливером, но хотелось знать, что скажет Колперт на этот счет.
– Дело не в старой электропроводке, а в том, что они потеряли чувство меры. Вы, наверное, знаете, что английская разведка имеет специальное подразделение (штаб правительственной связи. – Прим. автора), которое занимается добыванием разведывательной информации путем негласных радиоперехватов. Так вот, один из основных центров этого подразделения находится в Москве, в английском посольстве, в восточном крыле, которое и загорелось. Там было установлено огромное количество радиоэлектронной аппаратуры для перехвата этой информации, которая передается русскими по эфиру и очень интересует СИС вместе с военной разведкой.
– Какой информации?
– Самой необходимой. Ну, скажем, такой, как организация противовоздушной обороны СССР или структура оборонной промышленности, или производство вооружения и военной техники… Помещение, где размещался этот пост в восточном крыле, было строжайше закрыто для посторонних. До пожара о нем знали, видимо, только американцы. Обслуживают его военные и гражданские специалисты, направляемые из Великобритании… В общем, дело поставлено не так, как в нашей конторе, где работников можно сосчитать по пальцам на одной руке. Вот так-то, Ван. А вы вот при нашей бедности отказываетесь мне помочь хотя бы тем, чтобы сесть за руль автомобиля.
Шеф опять попытался пробудить у меня желание заняться оперативной работой.
– Господин полковник, на этот счет у нас имеется с вами твердая договоренность и приказ нашего генерала. Зачем еще раз поднимать этот вопрос, тем более перед Вашим отъездом? Но вы не закончили рассказ о пожаре…
– Ах да, о пожаре. Англичане, видимо, перестарались, включили в один из дней всю аппаратуру одновременно, провода не выдержали нагрузки и загорелись.
Ливер сообщил некоторые любопытные детали. "Вы можете себе представить, – говорил он, – что осталось от шедевров английской техники после того, как советские пожарники полили ее из брандспойтов. Правда, нет худа без добра. Пожар помог им перестроить заново весь центр радиоперехвата, получить для него дополнительное помещение в основном здании посольства и оснастить более совершенной аппаратурой".
Американские военные дипломаты, как я заметил, тоже почему-то не любили англичан. Особенно те из них, которые активно занимались разведывательной деятельностью в Советском Союзе и имели тесные контакты на этот счет с моим шефом. Это военный атташе США Фитцджеральд, военно-морской атташе Гркович, военно-воздушный атташе Николас, помощник военного атташе Ливер… Я думаю, что их дружба с Колпертом была, конечно, не платонической. Известно, что американская разведка располагает специальным фондом, за счет которого оплачиваются услуги по сбору информации об СССР военными атташе и дипломатами некоторых стран, имеющими возможность посещать те районы Советского Союза, куда американцам пробраться трудно. Колперт был одним из тех, кто довольно часто пользовался этим источником дополнительных доходов. Во всяком случае, обобщая опыт работы западных разведчиков в СССР, он всегда с особенной похвалой отзывался о деятельности американских союзников, особенно по визуальной разведке. "Просто и гениально, – говорил мой шеф. – Важно только выбрать нужный маршрут, собрать хорошую компанию и достать билеты в мягкий вагон. Один из окна купе фотографирует объекты, другой, находящийся рядом, записывает в блокнот название места, время проезда и другие сведения, третий подстраховывает своих коллег. К сожалению, нам для такой работы не хватает персонала. Правда, можно кооперироваться с другими… Но те, кому веришь, обходятся своими силами, а с теми, у кого мало сотрудников, работать опасно… Нет, американцы – вне конкуренции. Посмотрите при случае на крышу их посольства. Чего там только нет! И обычные антенны, и специальные, целый комплекс другой аппаратуры новейших образцов, упрятанной в деревянных будках. Контроль за работой радиопередающих средств, а также радиорелейных линий, по которым идут междугородные телефонные переговоры, у них поставлен куда лучше, чем у англичан, а уж о нас и говорить не приходится… В общем, пора собираться домой. С нашей техникой и возможностями далеко не уедешь".
В последний месяц своего пребывания в Москве полковник Колперт потерял душевное равновесие. Он все время твердил мне, что обязательно явится объектом провокации со стороны русских. Во всем, что у него не ладилось, он видел руку красных. Задержка с доставкой контейнеров для того, чтобы отправить в Бельгию багаж, не состоявшийся из-за порчи международной телефонной линии разговор с Брюсселем, внезапно открывшийся насморк у мадам жены, – короче говоря, большие и мелкие неурядицы он выдавал за злонамеренные действия советских контрразведчиков против его персоны.
Видимо, именно поэтому он не пригласил никого из советских граждан, с которыми поддерживал отношения по линии МИД, Министерства обороны, Управления по обслуживанию дипкорпуса и так далее на свой прощальный коктейль, что обычно делают другие дипломаты. Пришли только знакомые полковника Колперта из представительств западных стран, каждый из которых принес по традиции бутылку шампанского. Во дворе на Донской под открытым утренним небом и состоялось прощание. Все говорили полковнику и его жене дежурные комплименты, а мой шеф посматривал на часы. "Уже десять, – тихо сказал он мне, – пора отправляться". Колперт пошел к машине, где сидела его жена (они решили ехать домой на автомобиле), помахал всем рукой, и они тронулись в путь. Вслед за ним разъехались и гости. Я поднялся в кабинет, чтобы привести там все в порядок, поскольку на следующий день к работе должен был приступить полковник Годе, который уже неделю как приехал в Москву и жил в гостинице "Варшава", ожидая отъезда своего предшественника. С самой первой встречи он не поладил с Колпертом, и эта неприязнь была взаимной. Кстати, полковник при отъезде надул своего преемника, продав ему втридорога оставшиеся напитки и бельгийские деликатесы, которые решил с собой не брать… Впрочем, не хочу вмешиваться в их личные отношения. Скажу лишь, что один полковник стоил другого.
С Годе мне пришлось работать меньше, чем с Колпертом. Новый шеф поначалу вроде бы повел себя иначе, чем прежний. "Я приехал не для того, чтобы играть в бойскаутов или шпионов, – заявил он мне в одной из первых бесед. – Главное, что надо сделать, – это исправить оплошности, совершенные Колпертом, и то свинство, которое он допустил по отношению к русским, не пригласив их на прощальный коктейль. Вы мне поможете, Ван Энгеланд". Коктейль мы устроили. И на этом благие пожелания моего нового шефа развивать дружеские отношения с советскими коллегами окончились. В своих симпатиях он отдавал предпочтение англичанам. Особенно его восхищала их активность в сборе научно-технической информации.
"Вы знаете, сколько людей занимается у них этим делом? – спрашивал он у меня. – Нет? Кроме военных разведчиков, еще целый отдел посольства. Англичане как-то говорили, что отдел посольства по науке почти целиком укомплектован служащими Объединенного разведывательного бюро министерства обороны. Эти джентльмены живут, как лорды. Они заключают контракты с английской разведкой на разработку той или иной темы и спокойно трудятся, поскольку их положение позволяет им заниматься разведкой практически открыто. Они стараются получить доступ в советские научно-исследовательские учреждения, познакомиться с ведущими специалистами, у которых пытаются выуживать нужную им техническую информацию. Используют они и отдельных ученых, приезжающих в Россию на разные симпозиумы и конгрессы".
Насколько можно было понять из рассказов Годе, СИС тоже имеет свои виды на этот отдел, считая его хорошим прикрытием для проведения разведывательной деятельности, особенно в вопросах, связанных с выявлением потенциальных агентов из числа советских граждан, имеющих доступ к важной информации.
Коллизии возникают у всех. В разведке они бывают особенно острыми, имея в виду специфику работы и разные задачи, которые стоят перед теми или иными тайными службами страны. СИС, как политическая разведка Великобритании, больше интересовалась расширением возможностей для приобретения новой агентуры, чем техническими новинками, и для этого пыталась как можно шире использовать базу отдела науки английского посольства. Против такого вмешательства в их внутренние дела категорически возражали представители военной разведки, полагая, что и отдел науки, и его сотрудники должны заниматься исключительно научными проблемами и не ставить себя под угрозу провала, влезая в политику.
Среди друзей Годе, с которыми он поддерживал особенно тесные отношения, были такие активно работавшие английские военные разведчики, как военный атташе Великобритании Чарлз Харпер, военно-воздушный атташе Рой Даттон, помощник военно-воздушного атташе Стенли Вильямс и некоторые другие. Кстати, один из помощников военно-воздушного атташе в английском посольстве – Джон Мэдок осуществлял (и он этого не скрывал сам) специальные контрразведывательные функции, то есть, короче говоря, следил за английскими временными дипломатами, особенно за их контактами с советскими людьми. Я вспомнил о нем потому, что полковник Годе тоже через некоторое время стал отдавать предпочтение контрразведывательной работе, причем на уровне гестаповского провокатора. Годе был ленив или труслив, а может быть, и то и другое вместе, чтобы заниматься активной разведкой. (На моей памяти он совершил лишь одну поездку с американцами – в Архангельск: ему поручили собрать максимум сведений о железнодорожных сооружениях. Вернувшись, он переписал все данные из справочников и старых отчетов Колперта, хранившихся в делах.) А хлеб свой надо было чем-нибудь оправдывать. Вот он и выдумывал всякие небылицы.
Вы помните мое упоминание о том, что Годе подложил "большую свинью" мадемуазель Сильвии Стерке, той самой, которая летела со мной из Брюсселя? В посольстве она стала работать стенографисткой. В Москве встретила однажды студента-бельгийца, который обучался в Ленинградском университете. Они стали дружить. Когда студент приезжал на каникулы, Сильвия помогала ему деньгами, продуктами и в общем-то ни от кого не скрывала своих отношений. У студента, между тем, были разные истории с другими девушками, он пьянствовал, дебоширил, и дело кончилось тем, что его исключили из университета. Однако Годе усмотрел в этом происшествии нечто большее. Будучи в Брюсселе, он наговорил столько небылиц о девушке, которая-де явилась причиной выдворения студента, что ее сразу же отозвали из Москвы и отстранили от работы, требующей "особой ответственности". Может быть, она до сих пор не знает, кто лишил ее высокооплачиваемой работы…
Конечно, поворот в моей судьбе произошел не потому, что Колперт был человеконенавистником, Годе – иезуитом, а мои коллеги из западных военных атташатов – разведчиками, наносившими ущерб делу мира. Работа есть работа. Я тоже ею занимался. Но вот во имя чего?
Не скрою, с каждым годом мне все больше и больше нравились русские люди, они мне становились все ближе и понятнее по духу и помыслам. Никогда за все годы пребывания в стране, которая стала теперь для меня второй родиной, я не чувствовал на себе выражения ненависти или недоброжелательства. Я с тоской думал о том моменте, когда придется возвращаться обратно в Бельгию… Меня не раз обходили по службе, и дальнейшего продвижения я не ожидал. Значит, впереди – пенсия и печальный закат жизни человека, который так ничего и не совершил заметного на своем пути.
А чем можно оправдать всю прожитую жизнь, если ты не сделал добра людям? Конечно, я колебался, пребывал в нерешительности, прежде чем сделать окончательный выбор. Но мне помогли… американцы. Один из моих коллег (имени его называть не буду) передал мне копию выдержек из совершенно секретного справочника, который, как он сказал, "соответствует моему профилю". Это был оперативный американский "план 10-1", составленный Пентагоном на случай, если вооруженным силам НАТО в Европе в "будущей" войне придется развертывать на нашем континенте диверсионную борьбу с применением атомного, биологического и химического оружия. Об этом плане не знали тогда даже самые близкие союзники США и НАТО… Это был совершенно людоедский документ, предусматривающий проведение стратегии "выжженной земли" на случай военных неудач натовских войск…
Верховный главнокомандующий вооруженными силами НАТО в Европе (американец) ежегодно передает свой "список пожеланий" в отношении объектов для уничтожения атомным оружием штабу американской стратегической авиации в США, находящемуся в Омахе, штат Небраска. Там разрабатывается "план накрытия" объектов с помощью различных средств доставки атомного оружия к цели. Одним из результатов этой разработки для американских военно-воздушных сил в Европе и явился справочник "Требуемые ядерные мощности". В перечне объектов для атомного нападения имеется, например, город Киль, который фигурирует в списках несколько раз. Объекты нападения классифицированы в справочнике в зависимости и от того, как их целесообразно уничтожить – взрывом на земле или взрывом бомбы в воздухе. Особая таблица приводит нужную высоту взрыва для бомб мощностью от 2,5 килотонн до 1,4 мегатонны. Эта последняя во много раз мощнее той, которая была сброшена на Хиросиму… Я не был в Хиросиме, не имел возможности познакомиться с американским летчиком, нажавшим кнопку бомбосбрасывателя, – он, кажется, сошел с ума, – но мне довелось видеть фильм, по сравнению с которым киноленты Хичкока – не более чем страшные сказки для детей. Сгоревшая земля, испарившиеся от адской вспышки люди, оставившие лишь тени на каменных стенах, и сотни тысяч несчастных, что были обречены на мучительную смерть от ожогов и белокровия. Неужели я, Иоганнес Ван Энгеланд, должен стать хоть маленьким, но соучастником подготовки новой страшной ядерной трагедии. Ведь кнопку бомбосбрасывателя нажал не американский президент, а простой летчик из американских военно-воздушных сил, который слепо повиновался приказу. А если попробовать не подчиниться приказу? Бороться за мир можно только делом, а не благими пожеланиями. Конечно же, я не мог прийти к русским с пустыми руками. Все необходимые секретные и совершенно секретные документы, справочники и шифры были переданы моим новым советским друзьям как мой вклад в борьбу за мир и всеобщее разоружение. Естественно, что никто не знал об этом…
В связи с приездом моего преемника я начал как ни в чем не бывало готовиться к возвращению в Бельгию. Служебную квартиру уступил новому помощнику атташе, а сам переехал в гостиницу "Будапешт". За день до намеченного отъезда я собрал все свои дневники, записи, бумаги и, приехав в гостиницу, сел писать письмо полномочному посланнику, чтобы объяснить все… Закончив его, вышел на улицу, взял такси и доехал до Хлебного переулка. Там бросил послание в почтовый ящик посольства и пошел пешком по вечерним московским улицам. Столица как будто бы изменилась. Может, это произошло потому, что я стал смотреть на дома, улицы, площади и людей другими глазами. Ведь Москва навсегда должна стать моим родным городом…
Рано утром в номере зазвонил телефон. Подняв трубку, узнал голос нашей переводчицы.
– Алло, господин Ван Энгеланд?
– Да, слушаю вас.
– Полковник беспокоится, почему вас до сих пор нет на работе. Вы случайно не больны?
– Нет, я абсолютно здоров, и полковнику это прекрасно известно. Передайте ему, что я все объяснил в письме нашему полномочному посланнику.
– Подождите, не вешайте трубку, с вами хочет говорить господин полковник!
В трубке что-то щелкнуло, затем раздался яростный крик Годе:
– Я прочитал твое проклятое письмо! Ты делаешь глупость! Подумай еще раз, ведь…
– Зачем? Все решено. Прощайте, господин полковник!
За окном пасмурно. А на душе… Нет, вы, конечно, не поверите, если скажу, что радостно и светло. Впрочем, я так и не скажу. Это было бы не совсем точно. Скорее всего, мне легко, как человеку, сбросившему с плеч тяжелую ношу. Вы, конечно, ждете рассказа о моей любви к русской женщине. Этого не будет. Может быть, советская контрразведка помогла мне обрести прекрасную жену и верного друга. Может быть… Но это уже наше сугубо личное дело. Я счастлив. У меня крепкая, дружная семья, ибо жена подарила мне двоих детей, и вполне обеспеченная жизнь даже по западным меркам. Вероятно, кто-то в Бельгии назовет меня предателем. Но сие меня не волнует, ибо я – гражданин Советского Союза…
Вот и все, дорогие читатели, об Иване Ивановиче, бывшем бельгийском разведчике Иоганнесе Ван Энгеланде. Ему сейчас – по дамскому, как говорят, счету – за семьдесят. Я не знаю, где он и жив ли вообще. Поверили вы его рассказу? Я, например, не во всем. Что касается детства – абсолютно нет никаких возражений. А вот что касается мотивов перехода на нашу сторону – все довольно сомнительно. Я вообще мало верю разведчику, который предает свое царство-государство, на которое он работает. Разведка – дело тонкое. Разведчик – тоже человек особого склада, который не может быть слугой двух господ. Ибо тогда, повторюсь, он уже не разведчик.
Ради чего?
(Вместо послесловия)
То, что я собираюсь сказать, в общем-то, больше тянет на послесловие. С другой стороны, вроде бы неудобно заканчивать книгу без последней главы, в которой надо что-то обобщить и ответить на самый главный для меня вопрос. Действительно, ради чего работают в поте лица своего люди, которых называют разведчиками, профессии не очень распространенной и весьма засекреченной?
Я, елико возможно, честно рассказал в своих мемуарах о себе и о некоторых коллегах по опасному ремеслу, о которых знал больше, чем другие. Рассказал, естественно, не все, ибо остались нераскрытыми определенные тайны, которые ушли с ними и так же уйдут со мной. Я не претендую на истину в последней инстанции и, так сказать, абсолютную объективность, ибо ничего абсолютного в нашем быстро меняющемся мире не существует.
Мне показалось необходимым немного порассуждать вместе с вами, многоуважаемые читатели, хотя ничего нового мы, может быть, и не откроем, хотя известно, что все новое – не что иное, как хорошо забытое старое. Итак, никто не будет возражать, что разведка есть явление историческое. Как ремесло она является, может быть, не первым древнейшим, но уж наверняка вторым… Многообразие взглядов различных историков на социальный характер разведки и шпионажа объединяет одно – все они сходятся на том, что секретные службы существуют не менее тридцати трех столетий. Точнее говоря, они родились тогда, когда начались войны. В любом военном столкновении, будь то первобытное побоище или Вторая мировая война, в той или иной степени, разумеется, имеет место тактическая хитрость, рассчитанная на обман противника. Но чтобы обмануть и победить врага, необходимо его знать. Будучи явлением историческим, разведка и шпионаж так же, как и войны, в различные времена принимали различные формы. Типы и характеры разведчиков и шпионов меняли свою окраску в зависимости от общественного и государственного строя, которому они служили. История складывала века в свою копилку. На смену одним формациям приходили другие, и время меняло само понятие секретной службы, а вместе с нею существо военной и государственной тайны. Трансформировалось и отношение общества к тем, кто посвящал свою жизнь опасному ремеслу. С одной стороны, на них смотрели как на героев невидимого фронта, с другой – как на презренных наемников. Испокон веков слово "разведчик" было окружено почитанием и глубочайшим уважением, а слову "шпион" история придала весьма нелестный оттенок.