"Поклонение"
Две подруги сговорились пойти вместе в кино, но потерялись и оказались в разных залах одного мультиплекса. Одна шлет SMS другой: "Извини, я попала не на тот фильм". Ответ: "А что ты смотришь?" В одном зале идет "Жить своей жизнью" Годара, где героиня-проститутка Анны Карины, роняя слезу, смотрит немой шедевр Дрейера "Страсти Жанны д'Арк" и уподобляется святой. Любимая "новой волной" ситуация зеркальных отражений – "кино в кино". Идут как раз фрагменты дрейеровской картины с крупными планами Марии Фальконетти и Антонена Арто. В другом зале – "Страховой агент" самого Эгояна, который содержит эпизод, когда работающая в цензурной комиссии героиня оказывается в кинозале на просмотре эротического фильма. Ситуация "кино в кино" иронически снижается, но одновременно возводится в квадрат или даже в куб. Девушка открывает свой роскошный мобильник, инкрустированный чуть ли не бриллиантами, и пишет: "Арто прекрасен". Получает ответ: "Как прекрасен?" Тогда она снимает портрет героя на телефон и посылает подруге. То есть даже если в кинозале сидят один негр и, образно выражаясь, три калеки-киномана, повода для пессимизма все равно нет. Кино не умирает, оно вписывается в систему новых медиа и технологий – так же как Дрейер вписан в Годара, Годар – в Эгояна, высокая классика – в мобильный телефон, и так будет всегда, до скончания веков.
"В диаспоре нет пространства, а территорией становится культура"
Атом Эгоян снова был в Москве – ради премьеры "Арарата". Но разговор мы записали в Канне как раз перед этим визитом.
– Почему именно сейчас вы сняли фильм об армянском геноциде?
– Я давно намеревался это сделать. Мои дед и бабушка остались сиротами во время геноцида и были воспитаны в Египте. Родители переехали в Канаду, ассимилировались, но сохранили память о трагедии своей родины. В детстве я слышал историю покушения на турецкого дипломата, которое совершил армянский террорист: эта история в измененном виде вошла в картину. Почему именно сейчас? Я почувствовал себя достаточно сильным, чтобы сделать свой самый личный фильм.
– Почему вы не стали снимать историческое кино, а обратились к сложной структуре, соединяя настоящее с прошлым?
– Я быстро понял, что невозможно снять просто исторический фильм. Если о холокосте сохранилось множество документов и до сих пор продолжают поступать все новые свидетельства, то о резне, произошедшей почти столетие назад в Анатолии, очень мало достоверно известно. Я не хотел показывать, что там случилось. Я говорил о подозрениях. Я представил себя восемнадцатилетним парнем, который, как герой моего фильма, несет в себе комплекс семейных преданий и память о древней, как миф, трагедии. Поэтому я решил снять "фильм в фильме" и рассказать о людях, которые делают кино на эту болезненную тему.
– Сюжет "фильма в фильме" связан с судьбой армянского художника Арчила Горки…
– Он принял этот псевдоним уже в Америке. Горки – величайший художник, ребенком переживший геноцид и создавший полотна, в которых заключен секретный код всей армянской культуры.
– Что для армянской культуры значила эмиграция?
– Язык и культура обычно связаны с территорией. Но в диаспоре нет пространства. У зарубежных армян нет своей земли, но именно поэтому территорией для них становится культура. То, что показано в фильме, – это своего рода инсталляция Арарата, миф, опровергающий историю, которая, как известно, пишется завоевателями. Победителями же в духовном смысле нередко оказываются проигравшие. Армянская диаспора вызвала к жизни такие мощные фигуры, как Уильям Сароян и Шарль Азнавур.
– Последний играет в вашем фильме режиссера по фамилии Сароян.
– Азнавур – самый известный армянин в мире. И я хотел дать ему знаковую роль. Это был еще один довод, чтобы не снимать чисто исторический фильм: я плохо представляю Азнавура в роли анатолийского крестьянина.
– Но ведь есть и реальная Армения, со своей территорией и населением…
– Бесспорно. Россия с самого начала признала факт геноцида, и армяне, связанные с Россией, оказались в совершенно иной ситуации. И там есть выдающиеся мастера культуры: хотя бы Параджанов. Но это, повторяю, совсем другая ситуация, чем та, о которой идет речь в фильме.
– Ваш фильм вызвал протесты турецких властей…
– Я бы хотел показать его в Стамбуле. Ведь в фильме представлена и турецкая точка зрения на давнюю трагедию. Молодых турок трудно осуждать и требовать от них извинений за прошлое, ибо они ничего об этом не знают, так их учили в школе. Турецкая версия событий такова: никакого геноцида не было, это, мол, пропаганда, а были лишь неизбежные жертвы мировой войны. То есть неизвестно, куда за короткое время исчезли больше миллиона армян, принужденных к депортации. Ложью является и то, что причиной геноцида стал конфликт христианства с исламом. Ведь армянских беженцев приняли в арабских странах.
– Все ваши фильмы говорят об отчуждении в современном западном обществе. В "Арарате" герои менее отчуждены. Связано ли это с тем, что их поддерживает национальная идея?
– Еще в свою раннюю картину "Семейный просмотр" я ввел армянскую тему. Вы правы: фантомная боль, поиск национальной идентичности может поддержать человека. Труднее тем, у кого нет опоры. В других моих фильмах люди скрывают свои проблемы, прячутся от одиночества. Здесь они говорят об этих проблемах, а это способ освободиться от них.