Я всегда любила спорт, летом всевозможные игры, бег, катание на велосипедах. Зимой лыжи, коньки, особенно лыжи. Это очевидно оттого, что нам ребятишкам больше заняться было нечем. Никто с нами не занимался, живем 6-7 детей и на несколько км. нет больше никого, кроме наших родителей которым было не до наших развлечений. А лыжи доступны, пусть дрова, собранные по помойкам, лишь бы двигались по снегу, а его в те годы было ой как много. Придя в 5-ый класс в новую школу, меня приметила учительница физкультуры Александра Васильевна, что я неплохо хожу на лыжах и решила сделать из меня бегунью. В зимнее время все уроки по физкультуре проходили на улице. В основном на лыжах. Спортивного зала в школе не было, а в плохую погоду уроки проходили в коридоре. Лыжи каждый приносил с собой, у кого какие были. Насколько я помню, лыж с ботинками не было ни у кого, у всех дрова. Все сдавали на значок ГТО, а у меня уже был З-ий разряд, затем 2-ой. Часто участвовала в соревнованиях школьников района, несколько раз даже области. Конечно, если бы кто мною занялся всерьез, мог бы получится не плохой результат, я же, сказать по правде, никогда не выкладывалась до конца, бегала на соревнованиях больше для своего удовольствия.
Однажды на соревнованиях в Звенигороде между школами района, со мной произошел курьезный случай. Все, как обычно. У каждой школы раскинута своя на снегу палатка, где мы переодеваемся, готовим лыжи. Мне накануне мать где-то купила в подарок вязаную шапочку с шарфиком. Называлась она "минингитка". Очевидно потому, что прикрывала эта шапочка только одну макушку от холода. Тогда такие шапочки были в моде. Она была ярко синяя с белыми снежинками. И очень удобная для бега на лыжах. Естественно я надела свою новую шапочку на соревнование. Погода в тот злополучный день была почти плюсовая, от тепла лыжня сильно подтаяла, тяжелая. Проходила, по сильно пересеченной местности, среди хвойного леса, а это дополнительные трудности. Но шла я хорошо, друзья по команде подбадривали меня по лыжне. И вот приближаюсь уже к финишу, предчувствую удачу и, проходя уже в толпе болельщиков, слышу вокруг гомерический хохот, недоумеваю. Пытаюсь оглядеть себя на ходу, может резинка лопнула, или еще что? Нет, все в порядке, я даже скорость сбросила. Но, едва я пересекла линию финиша, моя Александра Васильевна накинула на меня какой-то полушубок и быстро увела, а нашу палатку.
– В чем дело, что случилось? – недоумевала я.
– Погляди на себя в зеркало, – и она подала мне его. О Боже, на меня смотрела чья-то совершенно синяя физиономия, даже волосы были голубые. Оказывается моя новая красивая шапочка полиняла от сырости и пота и всю меня выкрасила в синий цвет. Было от чего прийти в ужас. Краска была очень стойкая, сколько я не умывалась, домой ехала все равно голубенькая. Ребята потешались надо мной и сразу прозвали меня "инопланетянкой", с этой кличкой я и закончила школу. Вот такая оказия произошла со мной. Мода требует жертв.
Неподалеку от нас, когда мы еще жили на подсобном участке, жили в своем доме почти у самого леса семья Хитровых. Отец у них был лесной обходчик, лес в его ведении. Поэтому дом был построен хороший, крепкий. Было у них трое детей: две дочери и младший сын Виктор. Он был года на два постарше нас, но всегда приходил к нам играть. Отец его, как ушел на фронт в начале войны, так и пропал, никаких вестей. Тетя Вера одна поднимала детей. Девочки были уже подростки и помогали матери по дому. Виктор спокойный, хороший парень, был очень деловой, будучи подростком уже что-то пристраивал, строгал. Закончив школу, пошел работать на полигон в автохозяйство, откуда ушел в Армшо, девочки повыходили замуж, свои семьи. А Виктор, придя из Армии, женился, продолжая жить в своем доме, который он уже весь перестроил. Тетя Вера продолжала жить с сыном, воспитывала внучат. Была обычная семья. Виктор был почтительный сын, очень тепло относился к матери. Но время вносит свои коррективы, бабушка состарилась, внуки стали взрослые. Тете Вере 80 лет, ее парализовало, и она не встает с постели. Конечно это большая забота и терпение для близких. Старший внук уже женат и живет отдельно своей семьей. А младший недавно вернулся после Армии, работает и живет с родителями. Виктор, хотя уже пенсионер, но продолжает работать. Жена его тоже работает, ей скоро выходить на пенсию. Ухаживают за бабушкой все, у кого есть свободное время. Болезнь и старость мало кого украшает, и характер меняет не в лучшую сторону, тем более в таком возрасте. Бабушка уже плохо управляла собой, ходила под себя, временами становилась агрессивной, да и что она могла, не вставая с постели? Кричать, бросить что-либо. Произошло ужасное несчастье.
Внук, придя домой на обед, он работал недалеко, стал, как всегда убирать за бабушкой: мыть, кормить ее. Приятного в этом занятии мало, но что делать, если это необходимо? Бабушка кричит, ругается, не дается мыться. Сделав необходимое, внук стал ее кормить. Принес суп, картошку, жаренную на сковородке, а она все это вывернула и кинула в него.
Больной старый человек, что тут поделаешь.
Не выдержали нервы у молодого человека, схватил он эту сковородку и ударил бабушку по голове и убил. Перепуганный, в ужасе от содеянного, побежал на работу к отцу, к Виктору.
Что делать? Жаль мать, но и сына жаль, только жить начинает.
И Виктор, предварительно убедив жену и сына, отправляется в милицию и заявляе , что он нечаянно убил свою мать. Его судили, и он получил 4 года, учтя все смягчающие обстоятельства.
Узнав об этом, мы никак не могли в это поверить, чтобы Виктор и мог такое сделать, пока не узнали всей правды. Что ж, я лично его понимаю, матери уже не поможешь, а сына загубить сердце не позволяет. Ведь сыну бы дали за содеянное все 15 лет.
А парень у него не плохой. Он сразу же после суда уехал куда-то под Норильск, и каждый месяц шлет матери переводы, хорошие деньги. Не смог оставаться дома после случившегося.
И такое вот случается.
Жила еще с нами наша сверстница Нюра Щербакова, мы учились в одной школе, только в параллельных классах. Это была племянница тети Насти Щербаковой, подруги матери, дочь ее младшей сестры Ольги. По сути дела это была родная дочь Акима, мужа Насти.
Еще живя в деревне на Смоленщине, Оля влюбилась в мужа сестры, соблазнила его и родила от него сына Михаила, а отец Акима, чтобы не разрушить семью Акима, срочно женил своего младшего, очень слабого здоровьем, сына Алексея на Ольге. Войдя в создавшуюся ситуацию, брат согласился жениться и усыновил Михаила. Обе семьи перебрались жить из деревни в Кубинку под Москву. У Ольги с Алексеем родилась еще и дочь Нюра, копия Аким. Все они были Щербаки. Алексей погиб в ополчении под Москвой, куда брали тогда всех подряд. Ольга, в тот период спасла раненного солдата, выходила его и впоследствии вышла за него замуж Иван Логвинов оказался замечательным человеком и отцом, он вырастил всех четверых детишек, у них с Ольгой родилось еще двое. Они были младше нас, и мы с ними не общались. Миша же был постарше нас года на четыре, он тоже не водил с нами компании. Вообще и Миша и Нюра были в Акима не только внешне, но и по характеру "будь здоров" за просто так не скажут, жадные, ничего мимо рук не пропустят. И вот этот Миша, будучи подростком, не на шутку влюбился в девушку, свою одноклассницу, Лилю Громову. Она была дочерью офицера с прожекторной части. Он буквально ходил за ней попятам, молился на нее. Лиля же не обращала на него никакого внимания. Даже презирала его.
– Тоже мне ухажер, деревня невоспитанная, – гордо возмущалась она.
– Я стану тем, кем ты только захочешь, инженером, летчиком!
– Вот как станешь летчиком, тогда и приходи! – Возмущаясь, отвечала красавица.
А девица и впрямь была красавица.
Миша, несмотря на протест матери, поступил после школы в летное училище и уже заканчивая его, неоднократно делал предложения Лилии руки и сердца. Но та на все отвечала отказом, сердцу не прикажешь. А она была очень красива. Среднего роста, стройная смуглянка, черные косы почти до колен и очень гордая. Ее мать была цыганка.
Ее история удивительна. Из-за нее я и пишу это воспоминание о Мише. Отец Лили Громов, будучи молодым лейтенантом, встретил однажды табор и увидел там девочку 13 лет и влюбился в нее. Она в него тоже. Он выкрал ее и увез девочку к своей матери. Определив ее учиться в школу,а когда ей исполнилось 18 лет, он женился на ней заставив ее учиться дальше. Она закончила мед. училище и стала медсестрой. Молодые люди любили друг друга у них родилась дочь Лиля. Соня, так звали молоденькую цыганку, началась война, ушла вместе с мужем на фронт, а дочку отвезла к матери мужа. Всю войну они были практически рядом. однажды время одной из бомбежек Соню ранило, ей оторвало ногу. Муж молил только об одном, только бы осталась жива и Соня выжила, но с протезом вместо правой ноги. Это не повлияло на их чувства, они по-прежнему любили друг друга. У них родился еще сын после войны. Когда мы встретили тетю Соню, Лиля была почти невеста и уже ходила на вечера и танцы в клуб офицеров. И неизменно ее всегда сопровождала мать, тетя Соня. Все ее знали и любили. Иногда она приходила к нам с бабушкой за молоком. Вот откуда мне известны подробности ее жизни. Лиля, после школы, поступила на какие-то курсы модельеров, вышла в Москве замуж, больше я о ней не слыхала. А Михаил, уже став летчиком, женился на ее подруге. Не интересная была девица, но богатенькая. Родилось у них две дочки близняшки. Счастлив ли был Миша? Вряд ли! Только судьба у него не завидная, он разбился в полете в 37 лет.
Еще удивительнее судьба его родной сестры Нюры. Она вышла замуж тоже за летчика, и ее муж тоже разбился, перед самым выходом на пенсии. Вот такие судьбы.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Вернувшись после лета в школу в 8-ой класс меня никто не узнал. За лето я так вытянулась, стала высокая, худая. Надо идти в школу мне все мало, да и рваное, нового справить не на что. А в школах уже была введена обязательная школьная форма: коричневое платье с черным фартуком, правда платьица продавались разные; дорогие шерстяные и дешевые байковые. Мы конечно на шерстяные не зарились, хотя бы байковое купить. На форму мать собрала немного денег, пришили белые манжеты, воротничок, черный сатиновый фартук – принцесса! А вот с обувью плохо. Вся обувь за лето порвалась. Купить не на что. Что делать? Хоть иди в школу босяком. И мать решила отдать мне свои выходные туфли, единственные, которые очень берегла. Набила она в туфли бумаги и я надела их. Во-первых, они были 39 размера, а я носила 35 размер, во-вторых они были на небольшом каблучке, к которым я не привыкла, да еще и наказывает мне:
– Ты же аккуратно иди, не шмыгай ногами, поднимай их повыше, может я еще в них похожу, как тебе справим. А как не шмыгать, если они на четыре размера больше. От дома по нашей дороге грунтовой я больше босиком шла. А по большой дороге, тогда асфальта не было, дорога была посыпана просто угольным шлаком, по нему босяком не пройдешь, а идти надо 5 км. В школу я еще пришла, да там полдня отбыла, а уж обратно идти 5 км, сил нет. Дошла до минского моста, села на обочину и плачу, все ноги сбила, да еще эти каблуки.
А у моста меня, как всегда, ждал Толя, он со своей школы шел, и мы встречались у моста и вместе шли домой, идти далеко, вдвоем веселей, да и привыкли мы так. Подошел Толя:
– Чего ревешь? – посмотрел на мои ноги и все понял. Тогда мой неизменный рыцарь, снял свои ботинки, носки:
– Одевай, ботинки не туфли, не свалятся, мы потуже затянем шнурки
Размер, конечно, был намного больше моего, но ничего Толя набил в мысы бумаги и я обулась в его ботинки. Это было такое блаженство после моих скороходов, свободно, мягко, не бьют по пяткам.
– Толь, а как же ты по гравию пойдешь босяком?
– Ничего, я привычный. А потом мы пойдем домой через "академию" по линии, там песок.
Я была так благодарна Толе за такую помощь, впервые почувствовала внимание мальчика к себе, как к девушке, это было приятно.
Три дня я вообще не ходила, так болели ноги, что наступить на их не могла, пройти 10 км. в такой обуви многовато.
На нашем пришкольном участке мы занимались по ботанике, биологии. Учительница у нас старая, добрая и нас учеников назвала всегда" деточка". Мы любили эти занятия, чего только не росло у нас на участке?!
Мы старшие ученики сажали для школы овощи, которыми нас зимой в школе иногда подкармливали. И ухаживать за этими овощами летом тоже обязаны были тоже школьники. Это была школьная летняя практика. Я, правда, никогда не ходила на эту практику. Я далеко жила и меня освобождали от нее. Была у нас в классе девочка, Валя Демина. Маленькая серая мышка, еще меньше меня, когда я пришла к ним в 5-ый класс. Незаметная, тоненькая косичка-хвостик, огромные очки. Тихая, никогда ни с кем не спорила, не убегала с уроков, не играла ни в какие игры на переменах. Стояла тихо где-нибудь и молча, наблюдала за другими. Когда ее вызывали к доске отвечать, она так же тихо шла, тихо отвечала, но училась добросовестно. И только на уроках ботаники и биологии оживала девочка. На лице появлялась улыбка, сонные глаза загорались огнем любопытства и нежности. Она с любовью разглядывала каждый цветок, стебелек. О каждом она знала столько, что все невольно начинали с уважением присматриваться к ней. Но урок кончался, и вновь гасла Валя, вновь становилась серой мышкой. Закончила Валя школу, как и большинство из нас, со средней успеваемостью. Я бы никогда о ней не вспомнила, если бы однажды, спустя более десяти лет, не встретилась с ней. Я ехала из Москвы на электричке в Кубинку. В вагоне, через две лавочки от меня у окна с журналом сидела женщина, в очках, с пушистыми волосами, аккуратная, небольшого роста. Что-то знакомое было в ее облике. Я долго всматривалась в нее, стараясь вспомнить, где я встречала ее. И вдруг меня осенило, да ведь это Валя Демина. Я подошла к ней.
– Вы, Валя Демина? – Она изумленно посмотрела на меня.
– Да, была Демина, теперь извините, нет, – улыбнулась она и я узнала ту девочку в ее добром светящимся взгляде. Разговорились, она узнала меня, рассказав о себе. Каково было мое изумление, Валя Демина, серая мышка сейчас профессор биологических наук при Тимирязевской академии. Замужем, растет дочь, муж биолог, живет в Москве. Вот Вам и серая мышка.
Я заканчиваю школу, уже большая, живем все вместе рядом. У матери с Михаилом растут двое ребятишек, все дела делаем сообща. Женя, закончив восемь классов, пошел работать учеником слесаря на автобазу на полигон и поступил учиться в вечернюю школу в восьмой класс. У бабушки в доме теперь появился мужчина, сын, приносит зарплату, она очень этим гордится:
– Слава Богу, одного подняла, пошел в люди, теперь не пропадет.
Дмитрий ходит в школу на село. Примерно в это время вошло обязательное образование восьмилетнее, и на селе стала восьмилетка. Митя очень добрый и честный мальчик. Мы почти ровесники и очень дружны. Он всегда за меня заступается и даже за столом старается оставить для меня кусок получше. Он никогда ни с кем не дрался, все друзья его любили и уважали, он, как и бабушка жалел меня, что мать привела мне в отчима, буйного пьяницу, хотя никогда об этом слова никому не сказал. Рядом, через дорогу от нас, находился гарнизонный клуб, где бывали вечера отдыха и по выходным показывали фильмы. На вечера мы, конечно, не ходили, малы еще, а вот в кино любили. Только на билеты денег не было, собираем всю неделю мелочь. У меня часто не было, мать не дает:
– Какое еще тебе кино, на хлеб денег нет; а ей кино подавай! Так Митя потихоньку отдавал мне свои копейки.
– На, возьми, я так с ребятами прорвусь.
И они действительно прорывались. Гурьбой поднажмут на солдатика, что билеты у входа проверяет, потом попробуй их выловить в зальце. Билеты без мест, садись, где свободно, цена один рубль. Ну а если не прорвутся, то шли в будку к киномеханику и смотрели фильм оттуда, тот всегда пускал к себе ребятишек, у которых нет билета.
Когда воинская часть только обустраивалась и клуба не было, то фильмы показывали вообще на улице, как начинало темнеть. Повесят белое полотно на дерево, а садись где хочешь, естественно на траве. Так на эти фильмы ходили все от мала до велика, даже моя бабушка. Она вообще была очень активная, и каждый вечер старушки собирались по очереди друг у друга на беседки. А их было тогда после войны пять человек, звали они друг друга не по именам, как положено, а по прозвищам от фамилий: Моя бабушка Обрезкова – Обрезчиха, другая Горохова – Горошиха, Боландина – Боландиха и т. Женя не любил эти посиделки матери и все время возмущался, их гаданиям на картах, беседы о Боге. Он был у нас слишком правильный того времени, первый комсомолец, комсорг, потом стал парторг.
Но бабушка не обращала на его выступления никакого внимания, она очень его жалела. Дело в том, что Женя у нас был болен, его контузило во время одной из бомбежек и у него лопнула барабанная перепонка правого уха. После войны ему сделали неудачно операцию, и он плохо слышал на это ухо и очень часто болела голова. Из-за этого его не взяли в Армию, он очень переживал по этому поводу. Тогда молодежь в Армию шла с охотой. Это было почетно.
Когда у матери с Михаилом родился сын маленький Миша, бабушка была очень недовольна, все время ворчала на мать:
– Зачем он был тебе нужен, ребенка от этого пьяницы? У тебя есть Маня и хватит. Только чуть на ноги встали, стало мясо на костях нарастать, опять лишние заботы. Ну, куда вот нам с ним? Ты утром вскочила и ушла на работу. А я тут вертись, как хочешь с грудным ребенком.
– Ничего, Маня, поможет. Ты до обеда, а она как придет со школы.
– Девочка учится, восьмой класс, ей уроки надо делать, да по дому все на ней. А тут еще и младенец, не жалеешь ты девку, был бы жив отец, он бы не позволил обижать ее.
– Опять заладила, ничего с ней не случится, большая уже, должна помогать.
И наступил для меня сущий ад. Уроков много, пока до дома доберешься со станции, устанешь. А, едва переступаю порог, бабушка уже ждет:
– Ой, скорее голуба душа, скорее, касатка, мне надо бежать на полдник доить корову, а ни то пастух угонит стадо, ищи его потом.
И оставив мне малыша, бабушка убегала. Миша маленький, кроватки с сеткой, конечно, не было, спал он на маленьком диванчике, который на ночь придвигали к кровати матери. Моя коечка была в кухоньке, его одного нигде не оставишь, или на пол пустить, пусть ползает, если не холодно, или держать все время на руках. А мне надо и за водой сходить и печку топить, готовить ужин к приходу с работы матери, сварить какой-либо суп, картошку. И это все с Мишей на руках. На одной руке он сидит, а в другой, ведро с водой несу. И только с приходом матери, когда все поужинают, сажусь за уроки. Застилаю газетой наш единственный в кухоньке стол и сажусь заниматься с керосиновой лампой, электричества еще не было. Даже ни это было тяжело, самое ужасное было, если Михаил возвращался домой пьяный и начинал буянить. Он не давал мне зажигать лампу.
– Все, отбой, – кричал он, – я хочу спать, не сметь зажигать свет, он мне мешает и т.д.
И мать всегда была на его стороне, лишь бы он не ругался, не буянил.
– Ладно, ложись, в школе подучишь, пусть заснет. А что мне оставалось делать?