В этих условиях парламентеры союзных армий покинули Париж. Орлов же остался в городе в качестве заложника. В 2 часа ночи он получил сообщение о том, что союзники согласны выпустить из Парижа французскую армию, но сохраняют за собой право преследовать ее. Мармон согласился, и за четверть часа Орлов составил условия капитуляции, в соответствии с которой французские войска оставляют город до 7 часов утра 31 марта, а союзные войска входят в Париж не ранее 9 часов. Город Париж "предавался на великодушие союзных государей".
В 10 часов утра 31 марта 1814 года из Бондийского замка в Париж выехал Александр I.
У ворот поверженного Парижа в парадном строю стояли русские, австрийские, прусские войска, а также баварцы, баденцы и вюртембержцы. Ворота города были заперты. Но как только подъехал русский царь, они растворились и грянула музыка. Союзные войска торжественным маршем вступили в город.
Во главе колонны русских войск шли российский император Александр I и главнокомандующий русской Большой действующей армией фельдмаршал Барклай де Толли. На обращение к императору одного из обывателей: "Мы давно уже ждем прибытия Вашего императорского Величества" Александр I с достоинством ответил: "Я бы и раньше к вам поспел, но меня задержала храбрость ваших воинов".
К сожалению, в этом церемониальном марше один из важных "виновников" появления русских войск в Париже - корпус Николая Николаевича Раевского - принять участия не мог. Еще ранее, овладев трофейными складами с вещевым имуществом французской армии, Раевский заменил обношенные мундиры своего корпуса на французские. Пускать же торжественным маршем по Парижу русских воинов во французских мундирах было бы некорректно.
Ну а что же происходило в те дни в ставке Наполеона? В то время, когда союзные войска стремительно шли на Париж, а русский корпус Винценгероде (принятый Наполеоном за авангард главных сил союзных войск) продолжал преследование противника, Наполеон был в уверенности, что его маневр удался. Только в конце дня 25 марта он понял свою ошибку. Повернув главные силы свои, он форсированным маршем двинулся к оставленной им столице.
Увы! Было уже поздно. По дороге его в Фонтенбло (в 55 километрах от Парижа) пришло печальное для него известие о капитуляции Парижа… Въезд в Париж Наполеону был строго воспрещен. Не помогли и дипломатические усилия Коленкура. Было твердо заявлено, что ни с Наполеоном, ни с членами его семьи ни в какие переговоры союзники вступать не будут.
Во Франции было создано временное правительство. Сенат лишил императора власти.
Здесь, в Фонтенбло, чуть было не произошел еще один любопытный эпизод финала войны. Поскольку ближе всего от Фонтенбло оказался отряд генерала Александра Чернышева (того самого полковника, резидента русской военной разведки в Париже, а ныне командира летучего отряда), то ему, казалось бы, и выпала честь пленить своего знакомого - императора Франции.
Однако Александр I, поразмыслив, проявил благородство относительно "брата своего", заявив: "Наполеону в несчастии неприятно будет видеть при себе того, кто находился при нем, когда он был в упоении побед".
Вернемся снова к последним дням императорства Наполеона Бонапарта.
Несмотря на катастрофу, он намеревался дать еще одно сражение у Фонтенбло. Но большое число солдат, офицеров и даже генералов или отказались участвовать в нем, или перешли на сторону противника. Особенно обескуражил Наполеона поступок его бывшего адъютанта, а ныне маршала Франции Огюста Фредерика Луи Мармона, который, выведя войска из блокированного Парижа, передал их в подчинение временного правительства.
Словом, 6 апреля 1814 года там же, в Фонтенбло, Наполеон подписал отречение от престола, "приняв безоговорочно остров Эльбу".
20 апреля 1814 года бывший император Франции Наполеон Бонапарт трогательно прощался со старой гвардией. Встав в излюбленной своей позе (с закинутой за спину левой рукой) перед строем тех, с кем прошел он свой нелегкий ратный путь, полководец начал твердым голосом: "Я расстаюсь с вами. Вы всегда шествовали со мной путем к славе. Все державы европейские вооружились против меня; несколько генералов изменили долгу своему и Франции; она сама предала себя другой участи. С вами, храбрыми воинами, я мог бы продолжать войну внутри государства, но Франция от того бы пострадала. Храните верность!"
И голос великого завоевателя дрогнул!
"Не грустите, - продолжал он, - я буду счастлив, когда услышу, что вы счастливы. Я мог бы умереть, но пережил свое бедствие, чтобы трудиться еще для вашей славы, чтобы описать ваши подвиги! Я не могу обнять вас всех, но прижимаю к моему сердцу вашего генерала! Поднесите и знамя, я с ним хочу проститься! Да раздается этот поцелуй в отдаленном потомстве! Прощайте, дети мои! Я и заочно буду с вами! Вспоминайте обо мне!"
Отменный политик, великий полководец и стратег, герой Египта, покоритель Франции и Европы, стоически переносивший невзгоды и ранения (на левом бедре его красовался след от пули, полученной в египетском походе, при осаде Тулона под ним было убито три коня, а при Сен-Жан д’Акр - четыре, несколько коней было убито под ним в Итальянском походе; в сражении при Регенсбурге пуля снова угодила ему в ногу, в России пробила сапог; в 1814 году он упал с убитого под ним коня, потеряв знаменитую треуголку, под Бриеном - едва ускакал, отбиваясь шпагой от русских казаков), теперь этот мужественный человек стоял в отчаянии перед сподвижниками своими со слезами на глазах. Резко повернувшись, не оборачиваясь, скрывая слезы, он сел в карету и в сопровождении небольшой свиты - одного батальона старой гвардии и комиссаров от союзных держав - направился на остров Эльба под громогласное "Да здравствует император!".
30 мая 1814 года был подписан Парижский мирный договор. Королем Франции стал брат казненного Людовика XVI - Людовик XVIII.
Итак, к апрелю 1814 года война была победоносно завершена, что стало большим праздником для народов Европы. Однако российскому правительству и особенно его иностранному ведомству было не до праздников. Началась напряженная борьба за послевоенное устройство Европы с учетом национальных интересов победителей. Что же касается царского двора, то внимание его всецело было занято подбором состава царской свиты для монаршего визита в Лондон.
Разумеется, одним из первых претендентов мог быть выходец с берегов туманного Альбиона фельдмаршал Российской империи Михаил Богданович Барклай де Толли. Однако составителей свиты смущало одно немаловажное обстоятельство: не затмит ли собою популярная личность полководца Его Императорское Величество? Выход был найден весьма оригинальный. В состав делегации включили экстравагантного (для английского обывателя) предводителя донских казаков атамана М. И. Платова. И, надо сказать, не ошиблись. В то время как талантливый полководец, скромный шотландец Барклай пребывал в тени, Матвей Иванович в мае 1813 года удивлял лондонскую публику своими из ряда вон выходящими трюками. Красавца статного казака боготворили. Дамы выпрашивали у него прядку волос "на счастье", которую помещали в свои медальоны. В те дни многие из народившихся в Англии мальчиков наречены были Матфеями. Бесчисленные портреты предводителя "летучих казаков" заполнили магазины Англии. Там же красовался и портрет дочери Платова в русском кокошнике, которую намеревался выдать атаман за того, кто пленит Наполеона. В честь Платова была изготовлена специальная медаль, имя его присвоено было спущенному на воду военному кораблю. Платов, образование которого не выходило за пределы приходской школы, удостоен был диплома почетного доктора наук Оксфордского университета; ему же в дар была преподнесена драгоценная сабля.
Словом, на первом плане оказались император и его лихой казак. О Барклае как-то забыли. Уже после их отъезда англичане, как бы спохватившись, присылают ему почетную шпагу. Впрочем, Михаила Богдановича все происходящее мало занимало. Пользуясь представившейся возможностью, он старался ознакомиться с достопримечательностями Лондона, да к тому же разыскал среди шотландских Барклаев немало своих родственников.
Между тем неуверенность в отношении "смиренного" Бонапарта и революционной Франции заставляла европейских монархов держать ухо востро. После заключения мира и ссылки Наполеона войска союзников были возвращены в пределы национальных границ.
Что же касается Барклая де Толли, то он назначен был командующим 1-й Западной армией с дислокацией ее на территории Польши (на всякий случай поближе к Франции). Наряду с решением многих административных дел он принимает участие в торжественных похоронах одного из своих серьезных противников по войне - польского генерала и маршала Франции Понятовского.
Польские войска, возвратившиеся из французского плена, привезли с собой гроб своего предводителя на польскую землю. До границы с Польшей траурную процессию сопровождал прусский эскорт. На границе с Пруссией процессию с останками достойного и благородного противника встречал командующий 1-й Западной армии генерал-фельдмаршал Барклай де Толли.
Вместе со своим штабом в торжественном церемониальном марше он сопровождал ее, отдавая последние почести своему противнику, до церкви Святого Креста, где прошло отпевание.
Здесь же, в Польше, Михаил Богданович снова встретился со своим давнишним недоброжелателем великим князем Константином Павловичем, теперь главнокомандующим польской армией и наместником царя. Как и прежде, великий князь продолжал кляузничать своему старшему брату: "Почему у Барклая де Толли такой большой штаб? Он подражает Потемкину! Но у того было желание сравниться с турецким пашой! Но сейчас же мирное время!"
Мирное время оказалось, к сожалению, недолгим. Опасения монархов были не напрасны. В марте 1815 года Европу облетела тревожная весть: Наполеон бежал с острова Эльба. Войска, высланные навстречу экс-императору, перешли на его сторону. Начались знаменитые сто дней Наполеона. По вступлении в Лион Наполеон издает декрет о восстановлении его империи, а затем вступает в Париж.
В этой связи державы-победительницы вновь объявляют Наполеона врагом и нарушителем спокойствия со всеми вытекающими отсюда действиями. В Европе создаются группировки англо-голландских войск Веллингтона и прусских - Блюхера.
Из Польши в апреле 1815 года форсированным маршем идет 1-я Западная армия Барклая, из Литвы - армия Витгенштейна, из Петербурга - гвардия Милорадовича, туда же спешат австрийские войска. Все против Наполеона.
Что же касается 1-й Западной, то она, миновав территорию Пруссии и форсировав Рейн, стремительно шла по направлению к Нанси.
К тому времени отважный изгнанник вновь, собрав значительные силы, наносит поражение войскам Блюхера. Но это была последняя улыбка его военного счастья.
В сражении при Ватерлоо (18 июня) Наполеон потерпел сокрушительное поражение от войск Веллингтона и Блюхера. Несмотря на это, он не сложил оружие, и союзные войска успешно преследовали его.
Принц Вюртембергский теснил генерала Рапа к Страсбургу. Туда же спешил австрийский генерал Гогенцоллерн. Пруссия снова подчинила гвардию свою и гренадер Барклаю де Толли, армия которого овладела Нанси и продолжала движение. "С благоговения всевышнего, - писал ему русский царь, - с пособием таких полководцев, как Вы, надеюсь привести к концу новую войну и достичь благодетельного мира для целой Европы и мира". После Нанси, разбив неприятеля в Шелоне, русские войска соединились с союзными армиями.
6 июля 1815 года флаги союзных государств снова реяли над Парижем.
Что же касается Наполеона, то он 22 июня того же года вновь пытается отречься от престола в пользу своего сына. Обманутый в последней надежде, намереваясь удалиться в Соединенные Штаты Америки, отдался на милость англичанам, после чего сослан был на остров Святой Елены, где и почил в бозе после шестилетнего пребывания.
Итак, война с Наполеоном была окончательно завершена. В ознаменование столь значительного события 10 сентября 1815 года в пригороде Парижа Вертю состоялся парад русских войск.
В присутствии союзных государей и многочисленной публики русское войско было представлено здесь в блестящем виде. Во главе церемониального марша шел Александр I, салютуя императору Австрии и королю Пруссии. Перед восхищенными монархами и изумленной публикой одна за другой в четком безукоризненном строю проходили колонны гренадер и кавалерии, пушкарей и казаков. Наблюдая за сим зрелищем, Александр I воскликнул: "Я вижу, что моя армия - первая в свете! Для нас нет ничего невозможного!"
Командовал парадом фельдмаршал государства российского Михаил Богданович Барклай де Толли. Празднества закончились богослужением, после чего русские войска отправились в обратный путь на родину.
В Европе долго шли пересуды о состоявшемся параде. Удивлялись тому, как русские войска после такого стремительного марша и упорных боев могли столь быстро прийти в долженствующий вид, поразив четким строем изумленную публику. Удивлялись и потоку наград, хлынувших на Барклая. Действительно, такое в истории нечасто случается. Михаил Богданович почти одновременно был удостоен французского ордена Почетного легиона, английского - Бани, нидерландского - Святого Вильгельма, саксонского - Святого Генриха. Чуть позже, при встрече с королем Людовиком XVIII, очередной наградой стал орден Святого Людовика.
Рескриптом российского императора он был возведен в княжеский титул, что вызвало немалые пересуды в российском обществе. Действительно, чтобы получить графское достоинство, Михаилу Богдановичу нужно было проявить недюжинные способности и героизм в Битве народов. Немалые боевые заслуги и полководческий талант надо было проявить и в битве за Париж, чтобы получить фельдмаршальское звание. Для получения же высшего - княжеского - достоинства достаточно было хорошо подготовить и провести парад! Воистину поступки власть предержащих неисповедимы!
Впрочем, некоторые злословили: "Ну что это за князь, не имеющий за душой ни единой души крепостного?!"
Заметим, что все это происходило через три года после того, как генерал Барклай де Толли искал смерти на Бородинском поле и под градом камней покидал действующую армию.
Глава V
После войны
Неужели должны мы быть неблагодарны к заслугам Барклая де Толли, потому что Кутузов велик?
А. С. Пушкин
Наконец-то война была победоносно завершена. Русская армия возвращалась в пределы своей отчизны. Радостно встречал народ своих освободителей. Триумфальные арки и гром оркестров, колокольный звон и толпы встречающих, ликующие возгласы, восхищенные взгляды и объятия.
Увы! Не было среди возвратившихся главных творцов победы. Прах Михаила Илларионовича Кутузова покоился в Казанском соборе, Барклаю же была уготовлена участь "провинциального генерала".
Истинным героем войны и спасителем отечества стал русский царь, деяния коего в славословия двора и молениях церкви звучали денно и нощно. Вся слава свалилась на венценосную голову "величайшего из политиков" и столь же "величайшего из стратегов", охарактеризованного, между прочим, Александром Сергеевичем Пушкиным как "правитель слабый и лукавый", и злыми словами "под Аустерлицем он бежал, в двенадцатом году дрожал".
И тем не менее портреты императора и его брата Константина (посредственного командира корпуса), в отличие от многих других участников Отечественной войны, красуются в военной галерее Зимнего дворца.
Не остались без внимания и те, кто "преданно окружал" императора в годы войны. Во главе сухопутных сил России вновь замаячила мрачная фигура графа Аракчеева, о коем все тот же Пушкин писал:
Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель
И Совета он учитель,
А царю он - друг и брат.
Полон злобы, полон мести,
Без ума, без чувств, без чести,
Кто он? Преданный без лести,
……… грошевой солдат.
Что же касается Барклая, то государь определил его, боевого генерала, великолепного администратора, полководца и фельдмаршала, полного георгиевского кавалера в скромной должности командующего Западной армией, с дислокацией оной в Польше, а затем в Могилеве (подальше от столицы, дабы не затенять личность победоносного монарха). Конечно, с точки зрения стратегии размещение Западной армии в Могилеве было вполне целесообразным. Однако с человеческой точки зрения оставлять выдающегося полководца, бывшего военного министра в должности командующего обычной полевой армией с подчинением тому же Аракчееву (не справившемуся с задачей реформирования сухопутных сил), по воинскому званию своему ниже Барклая де Толли, было некорректно. Словом, несмотря на великолепный столичный прием, устроенный Барклаю в декабре 1815 года, в Могилев Михаил Богданович уезжал с тяжелым сердцем. Вскоре в столичных кругах о Барклае стали понемногу забывать, а затем и вообще упоминать имя его стало дурным тоном.
Действительно, как можно было столь резко выступать против "военных поселений", если и "ежу было ясно", что это плод соображений самого монарха, навязанных ему тем же Аракчеевым?
Надо заметить, что император в феврале 1817 года направил Барклаю де Толли рескрипт с приложением "Проекта учреждения о военном поселении пехоты" с предписанием представления своих (Барклая) замечаний.
Замечания, представленные Барклаем, были ошеломляющими.