Располагаясь во втором эшелоне войск, обороняющих петербургское направление, части Нарвского корпуса в короткое время подготовили прочную оборону на ближних и дальних подступах к столице. Они представляли совместно с ополчением внушительную силу, не считаться с которой Наполеон не мог. Уже в это время некоторые из подчиненных Кутузову частей были направлены на усиление корпуса Витгенштейна, прикрывавшего петербургское направление от наседавших на него корпусов Удино, Макдональда и Сен-Сира.
Понимая, что в критической обстановке все силы петербургского направления должны быть слиты воедино, генерал Кутузов уделял сбору информации особое внимание, ему было важно знать детальную обстановку, складывающуюся перед Витгенштейном. С Петром Христиановичем Витгенштейном - человеком незаурядных воинских дарований - Михаил Илларионович был знаком еще во время пребывания в должности директора кадетского корпуса. Тогда молодой, отличившийся при взятии Дербента офицер прибыл в Петербург с известием о победе и ключами от крепости. При Павле I, попав под "высочайший гнев", Витгенштейн был "уволен от армии без прошения в отставку". Оказавшись впоследствии снова на службе, он сделал заметную карьеру.
Действия Витгенштейна на петербургском направлении не могли не вызывать одобрения у Кутузова-полководца. Наполеон, бросив главные силы на Москву, в то же время выделил три корпуса для действий под Петербургом, пытаясь окружить или прижать к своему левому крылу корпус, прикрывавший столицу.
Выполняя замысел Наполеона, войска Удино 27 июля заняли Полоцк и начали продвижение на Себеж и Псков. Одновременно по занятии Динабурга туда же с севера начал выдвижение корпус Макдональда. Над Витгенштейном нависла реальная угроза разгрома. В этой обстановке Петр Христианович принял смелое решение: двинулся навстречу Удино, чтобы отбросить его к Полоцку. 31 июля у деревни Клястицы произошел ожесточенный бой, в ходе которого французы потерпели решительное поражение, потеряв только пленными до тысячи человек. Поражение под Клястицами отрезвляюще подействовало на Макдональда, который вынужден был воздержаться от активных действий.
Победа под Клястицами дала огромный моральный стимул всей русской армии. Это была первая крупная победа русских войск, одержанная в то время, когда наши армии, действующие на московском направлении, беспрерывно отступали. Успех Витгенштейна оказался, однако, омрачен. На следующий день его авангард под командованием генерала Кульнева встретил главные силы французов и вынужден был отходить с большими потерями. В свою очередь авангард Удино, увлекшись преследованием, также натолкнулся на главные силы Витгенштейна и понес большой урон.
События эти огорчили Михаила Илларионовича еще одним прискорбным известием. Погиб генерал Яков Петрович Кульнев. К герою боев на Дунае и Шумле, воспитаннику Первого кадетского корпуса отношение Кутузова было особым. Яков Петрович во всем старался походить на Суворова, близко знал жизнь солдат, проявляя о них постоянную заботу, говорил с солдатами понятным им языком.
Не стало еще одного боевого друга Кутузова, Кульнева, его портрет и поныне украшает Военную галерею Зимнего дворца.
Между тем дружины ополчения усердно изучали военное дело. Ратники обучались на Измайловском, Семеновском и Преображенском "парадных местах" и в течение месяца были готовы к действию.
15 августа 1812 года петербургское ополчение принимало присягу. Местом для парада был избран огромный плац Семеновского полка (простиравшийся вдоль Загородного проспекта от Звенигородской улицы до Витебского вокзала). Митрополит Амвросий освятил знамена ополченских дружин. Александр I, объехав ряды ратников, выразил особое удовлетворение. Петербургское ополчение по вооружению, экипировке и подготовленности оказалось лучшим. По окончании церемониального марша присутствовавший на параде английский посол лорд Каткарт в изумлении воскликнул: "Это войско выросло из земли!" Позднее в императорском рескрипте на имя Кутузова будет сказано: "С удовольствием усмотрели мы в санкт-петербургском дворянстве то же самое рвение и усердие к нам и отечеству, которое видели в московском дворянстве, почему и поручаем Вам: губернатору, предводителям и всему здешнему благородному сословию объявить благоволение наше и признательность". О простом народе - "из земли", составляющем большую часть ополчения, император "забыл".
Не остался без царского внимания и предводитель ополчения. Самодержец, хоть и с опозданием, но "за успехи в командовании Молдавской армией" официально назначает Кутузова членом Государственного совета.
Предводительствовать в бою ратниками Михаилу Илларионовичу не пришлось. Однако ополчение, созданное "батюшкой Ларивонычем", оказалось крепким орешком для врага. Присоединенное к корпусу генерала Витгенштейна уже в октябре 1812 года в боях под Полоцком, оно проявило незаурядную стойкость. Находясь в колоннах, ратники бесстрашно выдерживали град пуль и картечи. Сбросив кафтаны, неистово дрались в рукопашном бою топорами. Истекая кровью, раненые продолжали сражаться, призывая своих товарищей на бой. Когда же случалось, что некоторые из них подавались назад, то всякий раз появлялся Бибиков, восклицая: "Стой, ребята!", "Куда вы?", "Мы же русские!", "Вперед! Ура!" - и ратники с мужеством бросались на врага.
"5-я дружина, атаковав колонну баварцев, преследовала их до Полоцка. Дружина полковника Дубянского в штыковой атаке опрокинула французов. Дружина полковника Николаева, пробивая путь штыками и топорами, первая ворвалась в Полоцк. Изумленные французы в ужасе восклицали: "Откуда взялись эти бородатые бесстрашные люди?!""
Успехи "бородатым людям" давались, однако, нелегко. Полковник Чернов, имея в своей дружине поутру восемьсот человек, нашел к вечеру лишь девяносто шесть. Из шестнадцати офицеров остались в живых только двое. Так было от Полоцка до Кенигсберга, где из двенадцатитысячного ополченского войска осталось девятьсот человек. А потом был штурм Данцига. Граф Витгенштейн, видя, с каким бесстрашием бросаются ополченцы на явную смерть, вынужден был обратиться к подчиненным командирам, призывая их щадить ратников.
Так действовало в бою петербургское ополчение, созданное генералом Кутузовым. Неслучайно депутация ратников заняла потом почетное место в траурной процессии на похоронах полководца.
Тем временем события в действующей армии принимали для России угрожающий характер. По мере продвижения Наполеона на восток несостоятельность общих принципов военного руководства становилась все более очевидной. Даже наиболее преданные императору сановники А. А. Аракчеев, А. Д. Балашов и А. С. Шишков вынуждены были обратиться к нему с письмом, умоляя покинуть армию. В конце концов Александр I сам признал, что неопытность его в борьбе со столь серьезным противником, как Наполеон, может привести к нежелательным для отечества последствиям. Необходимость в опытном верховном командующем, способном успешно возглавить борьбу против наполеоновского нашествия, становилась явной. В это трудное для России время взоры многих были обращены к Кутузову. Имя его все чаще произносилось как в армии и светских кругах, так и в простом народе. Кутузов получал многие письма "с изъявлением прискорбия отсутствием его на главном театре войны". Такие же письма приходили к царю и в Комитет Министров.
Так, губернатор Москвы генерал от инфантерии Ф. В. Ростопчин прямо писал царю: "…Москва желает, государь, чтобы войсками начальствовал Кутузов и двигал наши силы, иначе не будет никакого единства, между тем как Наполеон соображает все. Он сам должен находиться в затруднительном положении".
Тем временем Михаил Илларионович, находясь вдали от главных событий войны, с горечью смотрел на повсеместное отступление русских.
Выбрать главнокомандующего было поручено специально созданному чрезвычайному комитету.
12 августа 1812 года в 7 часов пополудни комитет собрался в доме престарелого Н. И. Салтыкова. Совещались три с половиной часа. После ознакомления с донесениями главнокомандующих, партикулярными письмами и другими сообщениями, предоставленными графом А. А. Аракчеевым, комитет единогласно признал, что "… бывшая до сего недеятельность в военных операциях происходит от того, что не было над всеми действующими армиями положительной единоначальной власти, и сколь в настоящее время невыгодно сие власти раздробление, столь напротив того необходимо общее оной соединение". Основывая это заключение "на положении обстоятельств вообще и на том, что по действию разных армий на значительном пространстве они обязаны всегда согласовывать свои движения и действия одна с другой", комитет нашел необходимым: "1. Назначить над всеми войсками одного общего главнокомандующего. 2. Назначение должно быть основано на известных опытах в военном искусстве, отличных талантах, доверии общем и на старшинстве".
Кандидатуры здравствующих фельдмаршалов Н. И. Салтыкова и И. В. Гудовича (по причине преклонного возраста) обсуждать не стали, потому сразу перешли к обсуждению кандидатур "полных" генералов (Багратиона, Беннигсена и Тормасова).
Среди претендентов наиболее яркой была личность генерала от инфантерии князя Петра Ивановича Багратиона.
Достоинства этого выдающегося военачальника высоко ценились не только Суворовым, но и Наполеоном, утверждавшим, что "Багратион обладает в бою отличным глазомером".
Отпрыск обедневшей царской династии Багратидов, жизнь свою с армией Петр Иванович связал очень рано. Не имея, однако, ни протекции, ни богатства, только к тридцати годам ратной службы своей он дошел до майорского чина.
Военное дело молодой офицер познавал не в кадетских и пажеских корпусах, а на войсковом опыте. Запримеченный Суворовым, он становится сотоварищем его по всем походам. Из Италии Багратион вернулся "в блеске славы и сиянии почести". Однако надо сказать, что боевым опытом по руководству крупной массой войск (такой, как Большая действующая армия) Петр Иванович не обладал.
Стремительный и неустрашимый в бою, он, к сожалению, мало был сведущ в правилах высшей военной науки. К тому же горячность характера его, более или менее приемлемая для командующего полевой армией, вряд ли могла быть уместной для главнокомандующего объединенными силами.
Другим серьезным претендентом безусловно был генерал от кавалерии граф Александр Петрович Тормасов.
Участник многих войн и походов, в отличие от князя Багратиона, он обладал не только богатым боевым, но и изрядным административным опытом. Дважды побывал он в губернаторских креслах (Киева и Риги).
Вместе с тем членов комиссии не могли не смущать некоторые обстоятельства из биографии этого человека. Трижды он уволен был от службы "за дерзкие отзывы и неповиновение тем, кому подчинен был".
Вряд ли императору можно было рекомендовать на пост главнокомандующего Большой действующей армией столь независимого и смелого в суждениях о прямых начальниках генерала.
Еще меньше шансов утвердиться на посту главнокомандующего Большой действующей армией было у графа Л. Л. Беннигсена.
Ганноверец, перейдя в 1773 году на русскую военную службу (и превратившись в Леонтия Леонтьевича), также дослужился до чина генерала от кавалерии. Карьеру свою строил на успехах не столько истинных, сколько на мнимых. Интриган, рвущийся к власти, умело пользовался для этого особым расположением царя к иностранцам.
Однако члены комитета, конечно же, помнили как нерешительность его при Прейсиш-Эйлау, так и поражения во Фридландском сражении. К тому же если принять во внимание, что авторитета в армии Беннигсен не имел и, как "ливонский визир" Пален и Барклай, был также инородцем, то "немца на немца менять - только зря время терять".
Что же касается Дмитрия Сергеевича Дохтурова, то этот скромный и талантливый военачальник, герой Аустерлица и Фридланда, генерал, о котором младшие чины говорили: "Коли Дохтуров где станет, надобно туда команду с рычагами посылать, а так его не сковырнешь", в подчинении своем более корпуса никогда не имел.
Кандидатуру генерала Кутузова предложили последней. Но едва было произнесено его имя, как все члены комитета единодушно признали, что Михаил Илларионович соединил в себе все качества, необходимые для предводителя Большой действующей армии. Одновременно, "дабы не создавать неудобств в исполнении обязанностей главнокомандующего", генерала Барклая де Толли рекомендовано было "в любом случае от звания военного министра уволить".
Решение комитета было воспринято царем скептически. И тем не менее после трехдневных "раздумий" Александр I вынужден был назначить генерала Кутузова главнокомандующим Большой действующей армией.
20 августа Михаилу Илларионовичу велено было приехать на государеву дачу, что на Каменном острове, где царь и объявил ему о своем решении.
В тот же день командующим армиями Тормасову, Багратиону, Барклаю де Толли и Чичагову были направлены царские рескрипты: "Разные важные неудобства, происшедшие после соединения двух армий, возлагают на меня необходимую обязанность назначить одного над всеми оными Главноначальника. Я избрал для этого генерала от инфантерии князя Кутузова, которому и подчиняю все четыре армии, вследствие чего предписываю вам со вверенною вам армиею состоять в точной его команде".
Не на шутку напуганный ходом событий, царь через день издает еще один совершенно необычайный по тем временам рескрипт, разрешающий Кутузову в период следования его в действующую армию курьеров "с донесениями на имя царя останавливать и, распечатав, прочитывать и потом уже за своею печатью отправлять оные ко мне".
Исполнились чаяния народа, но не царя, принявшего решение о назначении Кутузова с большой неохотой. В письме к своей сестре великой княгине Екатерине Павловне он признавался: "В Петербурге я увидел, что решительно все были за назначение главнокомандующим старика Кутузова, это было общее желание. Зная этого человека, я… противился его назначению…" Еще более откровенно свое отношение к Кутузову царь выразил позднее в письме к Барклаю де Толли. Как бы оправдываясь перед ним, он писал: "…Обстоятельства были слишком критические. Впервые столица государства находилась в опасном положении, и мне не оставалось ничего другого, как уступить всеобщему мнению, заставив все-таки предварительно обсудить вопрос "за" и "против" в Совете, составленном из важнейших сановников империи. Уступив их мнению, я должен был заглушить мое личное чувство". Впрочем, уже и после указа о назначении Кутузова главнокомандующим во время встречи в финском городе Або с наследным принцем Швеции Карлом Юханом император предлагал ему пост главнокомандующего Большой действующей армией. Древние говорили: "Великий полководец есть самый драгоценный алмаз в короне государя". Судя по всему, Александр I не разглядел алмаза, будучи подслеповатым не только в прямом, но и в переносном смысле.
В Петербурге сообщение о назначении Кутузова было встречено "с ликованием, какого не имели после начала войны". Дом Кутузовых оказался "в осаде": так много петербуржцев изъявляли желание высказать полководцу свои чувства. Михаил Илларионович, дабы успешно решить массу возникших в связи с предстоящим отъездом вопросов, вынужден был "укрываться" в доме Ивана Логиновича (сына адмирала Логина Ивановича Голенищева-Кутузова). В воспоминаниях Ф. Толстого (автора знаменитых медалей Отечественной войны 1812 года) о последних днях Кутузова в Петербурге мы читаем: "С назначением его главнокомандующим, последние два дня перед отправлением, провел он у Ивана Логиновича и Надежды Никитичны, по его желанию без свидетелей".
Известно также, что в эти дни Кутузов побывал в военном министерстве, где получил сведения о состоянии армии и подготовке резервов.
Несомненно, чтобы решиться возглавить борьбу против Наполеона в столь трудный для действующей армии момент, нужно было обладать огромным мужеством. И тем не менее Михаил Илларионович принял назначение спокойно, как нечто должное.
В канун отъезда в доме его собрались на прощальный вечер родственники, близкие и друзья. Весь воспрянувший, он уверенно говорил: "С божьей помощью надеюсь успеть".
Впрочем, не все обстояло так уж плохо. В тот же день, в связи с ратификацией Бухарестского мирного договора, оценив деяния Кутузова не только полководческие, но и дипломатические, император своим рескриптом возвел Михаила Илларионовича в княжеское достоинство с титулом "светлейшего".
В воскресенье, 23 августа 1812 года Дворцовая набережная Петербурга, где стоял дом Кутузовых, от Гагаринской пристани до Прачечного моста была запружена народом. Ждали отъезда полководца. Около девяти часов утра, простившись с родными и близкими, Михаил Илларионович сел в карету.
Вместе с ним ехал Александр Иванович Михайловский-Данилевский. Сугубо штатский человек, по окончании Геттингенского университета он занимал скромный пост помощника ученого секретаря канцелярии министра финансов. Отечественная война резко изменила его жизнь. Движимый патриотическими чувствами, и несмотря на слабость зрения, он вошел в число петербургских ратников. Запримеченный Кутузовым высокообразованный, одаренный молодой человек был определен в адъютанты. Вращаясь в высших военных кругах, ведя наиболее важные записи, Михайловский-Данилевский и после победоносного завершения Отечественной войны посвятит свою жизнь ее описанию.
Вследствие "великой тесноты" ехать пришлось шагом среди толп народа. Отовсюду раздавались возгласы с пожеланием доброго пути, здоровья, успехов и побед. Прибыв в Казанский собор, главнокомандующий отслужил торжественный молебен. Выходя из собора, обратившись к огромной массе собравшегося народа, сказал: "Меня посылают на великое дело!"
На подъезде к Ижоре генерал впервые воспользовался правами главнокомандующего. Вскрыв пакет встречного курьера из действующей армии, официально узнал о падении Смоленска. После глубокого раздумья с горечью произнес: "Ключ от Москвы взят". С трудом в последний раз оглядев знакомые и милые сердцу очертания Петербурга, приказал трогать. Вернуться живым сюда ему было уже не суждено.