Наконец, проблемы римской конституции, видимо, мало интересовали равно Сципиона и Катона и никак не могли служить причиной их вражды. Катон не провел ни одного настоящего демократического закона, который мог бы ослабить влияние сената и знати. Среди его многочисленных сочинений, где он пишет обо всем вплоть до лечения волов, мы не находим одного - выступлений против нобилитета. В своих речах он говорил о статуях, картинах, пирушках - словом, о "новых нравах", но ничего об особых привилегиях знати. Трухина находит только два названия - сами речи не сохранились, - которые должны были касаться этой темы. Первая - "Чтобы никто не был консулом дважды", вторая - "Пусть не будет власти у прежнего полководца, когда прибудет новый". Однако на основании этих названий вряд ли можно сделать какие-нибудь выводы о политических убеждениях Порция. Начнем с того, что по римским законам начала II века до н. э. консулом можно было быть всего два раза с промежутком в 10 лет. Это очень мало, учитывая, что консул - это в первую очередь полководец. В демократических Афинах Перикл много лет занимал должность верховного стратега, в Этолийском и Ахейском союзах мы постоянно встречаем одни и те же имена. Во времена Ганнибаловой войны римлянам пришлось на некоторое время смягчить суровость этого закона. Фабий Максим, наставник Катона и его идеал, был консулом пять раз. Зато со времени окончания войны до смерти Сципиона Катон вряд ли мог пожаловаться на злоупотребления в этом отношении. Было всего два таких случая. Закон о запрещении повторного консульства был принят около 152 года до н. э., т. е. через 30 лет после смерти нашего героя (Liv., LV). К этому году относится упомянутая речь Катона. Что касается второй речи, то трудно себе представить, чтобы Порций действительно не хотел, чтобы магистратам продляли полномочия: ведь отзывать удачливого полководца в разгар военных действий - верх безумия. Скорее всего эта речь была произнесена против определенного лица в совершенно конкретных обстоятельствах (Эдуард Мейер даже полагал, что Катон, напротив, агитировал за продление полномочий магистратов, соответствующую литературу см. Malcovatti Е., р. 90). Наконец, Катон боролся против отдельных нобилей, которые были иных взглядов или стояли у него поперек дороги. Он применял против них обычные обвинения - в превышении полномочий, разврате, злоупотреблениях. Но он никогда не выступал против нобилитета как политического явления, более того, он всеми силами стремился попасть в его ряды. Он пользовался покровительством Фабия и Валерия, знатнейших нобилей, он породнился с Эмилиями, а Эмилии и Корнелии, как признает сам автор, принадлежали к одной политической группировке. У Цицерона он подчеркивает свою близость со всеми знатными людьми Рима. Парадоксально, что, став консуляром и цензором, Порций, однако, не вывел в люди ни одного "нового человека". Трухина перечисляет членов его группировки: Петилии, Невий, Куллеон. Но то были беспринципные люди, грязные орудия, которые он использовал в сомнительных случаях. Порций был слишком умен, чтобы тянуть их дальше.
Таким образом, для вражды Сципиона и Катона были гораздо более глубокие причины, они касались всего культурного будущего Рима.
87
Отношения между Сципионом и Титом, двумя знаменитейшими римлянами своего времени, давно интересовали ученых. Но пришли они к прямо противоположным выводам. Т. Франк и Хейвуд, исследуя декреты и письма Сципиона, утверждают с полным основанием, что Публий придерживался тех же взглядов на судьбу Греции и Востока, что и Тит, и проводил ту же внешнюю политику. Поэтому эти ученые называют Сципиона и Фламинина политическими сотрудниками и друзьями (Cambridge Ancient History, VIII, 368; Haywood R. M. Studies on Scipio Africanus, p. 77). Мюнцер же, опираясь на данные просопографии, объявляет их врагами. Скаллард придерживается средней линии.
На мой взгляд, как это ни парадоксально звучит, правы и те, и другие. В самом деле, не подлежит сомнению, что оба римлянина придерживались одинаковых взглядов на будущее Рима и Эллады (что я постаралась показать в тексте). Идеи эти, разумеется, выдвинул Сципион, а Тит воспринял. Далее, сам Скаллард, который восхищается Публием и очень невысокого мнения о Тите, тем не менее отмечает, что Фламинин чем-то похож на Сципиона (Scullard Н. Н. Scipio Africanus, p. 184). Конечно, это сходство не врожденное - они были слишком разными людьми - а благоприобретенное, иными словами, Тит усиленно подражал Сципиону. Он заимствовал его внешнеполитические идеи, он набрал его ветеранов, чтобы выучиться его новым военным методам, он старался подражать Публию в его манере обращаться с союзниками и завоеванными народами. Более того, он прямо-таки копировал Сципиона. Кроме многочисленных примеров, приведенных в тексте, отмечу еще несколько. Будучи цензором, Сципион мимо обычая не сделал никому замечания. Став, в свою очередь, цензором, Тит также не сделал ни одного замечания. Еще одна любопытнейшая деталь: победитель Ганнибала вопреки римской традиции носил длинные локоны. Сохранилась монета с изображением Фламинина, оказывается, и у него кудри! Очевидно, он стремился походить на своего героя даже внешне. Зная Тита, трудно представить себе, чтобы он довольствовался тем, что лишь издали робко следил за своим кумиром. Ясно, он делал неоднократно попытки приблизиться к Сципиону. Мы знаем одну такую попытку. В 201 году до н. э. была создана комиссия по наделению землей ветеранов Сципиона. Туда, разумеется, вошли его друзья, например Метелл. Но среди членов комиссии мы встречаем имя безвестного еще тогда Фламинина (Liv., XXXI, 4). Ясно, что Тит таким образом стремился приблизиться к Публию, обратить на себя его внимание. Впоследствии в разгар борьбы Сципиона с Катоном Тит, по словам Плутарха, решительно принял сторону Публия, "видя в нем безупречного человека, лучшего представителя своего сословия" (Flam., 18), о чем он и заявил публично.
Квинктий был знатен, у обоих были сотни общих знакомых, Тит был ловок и настойчив. Но, видимо, он цели своей не достиг: друзьями они не стали. Это видно из нескольких фактов. Полибий сообщает, что Тит добивался одобрения своих действий в Греции и продления полномочий через друзей, а Сципион как раз выступил против продления ему полномочий, то есть он не входил в число друзей Тита. Далее, об этом же говорит их соперничество из-за братьев. Конечно, оно не свидетельствует о вражде, но надо помнить, что в Риме кандидата на выборах поддерживали все его друзья и отказ от поддержки в этот момент рассматривался как смертельная обида.
Итак, они не были друзьями, несмотря на все усилия Тита. Замечу, что кроме всего вышесказанного политический расчет указывал, что они оба, враги Катона, должны объединиться, а такими вещами Тит никогда не пренебрегал. Объявив Сципиона принцепсом сената, Тит как будто недвусмысленно намекнул, что все прошлые разногласия забыты. Но Публий сделал вид, что не заметил протянутой руки. Почему? Мы знаем, что политику Тита Сципион одобрял, источники не упоминают ни о какой обиде или ссоре, которая могла бы отдалить их друг от друга. Остается предположить одно - Освободитель Греции был чем-то лично несимпатичен Сципиону. Чем? Об этом можно только гадать. Скаллард замечает, что тщеславие и эгоизм Тита, который готов был предать Грецию, если бы ему не продлили полномочия, должны были вызывать отвращение у Публия. Думаю также, что удивительное мастерство, с которым вел интриги Тит, вовсе не восхищало Сципиона. Интриги были ему противны, и он, вероятно, презирал человека, всецело в них погруженного.
88
Все античные авторы единогласно утверждают, что за обвинителями стоял Катон. Геллий пишет: "Некие Петилии, народные трибуны, подосланные и подученные, говорят, М. Катоном, врагом Сципиона" (IV, 18). Плутарх: "Он (Катон. - Т. Б.) и сам не раз выступал с обвинениями в суде… а иных и подстрекал к таким выступлениям, как, например, Петилия, обвинявшего Сципиона" (Cat. mai.,15). "Он (Катон. - Т. Б.) до тех пор не переставал сеять подозрение и клевету, пока не изгнал Сципиона из Рима, а брата его не заклеймил позорным клеймом вора, осужденного за казнокрадство" (ibid., 32). Ливий: "Предполагают, что по его (Катона. - Т. Б.) наущению Петилии… взялись за дело" (XXXVIII, 54).
89
Хейвуд высказывает остроумное предположение, что это один человек, а не два, ибо в древних документах иногда отбрасывалось конечное -us. Это весьма правдоподобно, ибо в деле Публия действуют два трибуна Петилия, причем оба Квинты. А далее упоминаются еще два трибуна Муммия. Плутарх, а также Полибий считают этого обвинителя одним человеком. Вполне возможно, что это Квинт Петилий, который в 181 году до н. э. настоял на сожжении пифагорейских книг.
90
Скаллард и Хейвуд разумно предполагают, что отчет потребовали у главнокомандующего Люция, а не у его легата Публия, как сообщает большинство античных авторов. Эту деталь сохранил Валерий Максим, как ни странно, точнее всех изложивший судебное дело (III, 7, 1).
91
Об обвинениях - у Полибия: "Кто-то вздумал привлечь его к суду народа и выступил с многочисленными и тяжкими обвинениями" (Polyb., XXIII, 14, 2). У Аппиана: "Два трибуна обвинили его в продажности и измене" (Арр. Syr., 39). У Плутарха: "Много обвиняли его перед народом" (Plut. Reg. et imper. apophegm. Scip. Maior, 10). У Геллия: "М. Невий обвинил его перед народом и заявил, что Сципион получил взятку от царя Антиоха за то, что мир между ним и римским народом был заключен на милостивых условиях, и предъявил некоторые другие обвинения, не достойные такого мужа" (Gell., IV, 18).
92
Об обычном виде обвиняемых сообщает Геллий. Он пишет, что один римлянин, хотя был обвинен, "не перестал брить бороды и носить светлую одежду и не был в обычном наряде обвиняемых" (Gell., III, 4). Светоний упоминает, что обвиняемые облачались в траур (Suet. Tib., 2, 4). Об одежде Сципиона: "Он сказал, что взойдет увенчанный на Капитолий" (Plut., ibid, 10). "Он поднялся на Ростры и возложил на голову венок триумфатора" (Val. Max., III,7, 1). "Сам он явился в суд в торжественном одеянии вместо жалкого, вызывающего сострадание, какое надевали подсудимые. Все были поражены и почувствовали расположение к человеку, столь великому духом в сознании собственного достоинства" (Арр. Syr., 39–41). (Замечательно, что Ливий опускает этот момент, что указывает на то, что и у Максима, и у Аппиана рассказ зиждется не на одном Ливии.)
93
Ливий вслед за Антиатом вкладывает в уста Сципиона длинную речь, в которой он восхваляет свои подвиги. Однако Полибий пишет, что его герой произнес всего одну фразу, которую мы привели. Но Полибий упускает одну важную деталь, на которой настаивают все латинские авторы: суд над Сципионом произошел в день битвы при Заме, поэтому Публий, бросив обвинителя, ушел праздновать годовщину победы. Поэтому я добавила к тексту Полибия еще несколько слов, взятых из Геллия. Сам Геллий пишет, что те слова, которые он привел, признают все (Gell., IV, 18, 6).
94
Процессы Сципиона представляют собой одну из самых загадочных страниц античной истории. Обиднее всего то, что случилось это не потому, что к тому времени, как древние писатели вознамерились описать это событие, не осталось ни источников, ни документов: Геллий пишет, что еще в его время сохранились подлинные декреты и свидетельства древнейших анналистов. Дело в том, что никто из дошедших до нас авторов не ставил своей целью описать процессы Сципиона шаг за шагом. Все приводили только отдельные яркие эпизоды, характеризующие удивительное самообладание и гордость нашего героя. Даже на обвинениях не останавливались, справедливо рассуждая, что они заведомо ложны. Единственным, кто изложил дело Сципиона по порядку, был Ливий. Но его попытка, как мы увидим, как раз и оказалась несостоятельной и надолго сбила многих ученых с толку. Ливий в своем рассказе следовал Валерию Антиату, наименее достоверному из всех анналистов (см. примечание 22), который пленил его своей красочностью.
Антиат и Ливий рассказывают, что в 187 году до н. э. Сципиона привлекли к суду народа трибуны Петилии, обвиняя, по-видимому, в получении взятки от Антиоха - точно обвинения Ливий не формулирует (Liv., XXXVIII, 51). Сципион ни словом не ответил на обвинения, а повел себя так, как рассказано в нашей книге, то есть удалился вместе со всем народом, чтобы возблагодарить богов за победу при Заме, а затем уехал в Литерн. Это все описывают почти одинаково. Взбешенные Петилии потребовали его возвращения. Брат Люций попытался извинить Публия болезнью. Из восьми оставшихся трибунов семь не приняли его отвода, но восьмой, Тиберий Гракх, решительно вступился за Сципиона, спас его жизнь и честь. Тем временем Сципион умер, и тогда враги обрушились на Люция. Они осудили его и потребовали, чтобы он заплатил огромный штраф. Денег у Люция не было, от помощи клиентов он отказался, и его хотели отвести в тюрьму. За него попросил помощи у трибунов его кузен Назика, но повторилась та же история - девять трибунов отказали, а спас Люция тот же Гракх. Имущество же Люция полностью описали, и он остался нищим. Вот суть рассказа Ливия (Liv., XXXVIII, 50–60).
И сразу же возникает целый ряд тяжких недоумений.
Первое. Почти все античные авторы, причем среди них Полибий, чуть ли не член семьи Сципионов, и Геллий, пользовавшийся сочинениями древнейших анналистов и подлинными документами, говорят, что Сципион в сенате разорвал счетные книги. Но этот эпизод у Ливия не только отсутствует, ему просто нет места. Замечательно, что сам Ливий не сомневается, что Сципион действительно разорвал в сенате книги (Liv., XXXVIII, 55), хотя совершенно не может увязать этот эпизод с рассказом Антиата.
Второе тесно связано с первым. По словам Полибия и Геллия, было два процесса: в сенате у Сципиона потребовали отчета, в другой раз его привлекли к суду народа.
Третье. Согласно Ливию Сципион умер в 187 году до н. э., между тем Полибий и Рутилий, добросовестный автор, притом очень близкий к Сципионам - он был член кружка Сципиона Младшего, - передают, что умер он в 183 году до н. э. Но тогда он был жив во время процесса Люция! Геллий говорит, что он действительно был жив, более того - сохранились древние декреты, из которых известно, что это Публий, а вовсе не Назика, апеллировал к трибунам по поводу брата. Значит, Публий не только не умер в момент суда над Люцием, но еще не удалился в изгнание, иными словами, процесс Люция был до суда над Публием.
Четвертое. Вмешательство Тиберия Гракха в процесс Публия - выдумка анналиста. Тиберий Гракх вмешался в дело Люция, и Геллий приводит подлинный текст его декрета. При этом он торжественно поклялся, что не мирился со Сципионами (они были до того врагами). Но это было бы нелепостью, если бы Тиберий только что выступил на стороне Публия. Следовательно, надо отбросить весь рассказ о попытках трибунов вернуть Сципиона из Литерна и о спасении его Гракхом.
Наконец, через несколько глав сам Ливий вдруг объявил, что не верит собственному рассказу: "Что касается Валерия Антиата, то его мнение опровергается речью Сципиона, которая, как явствует из ее заголовка, направлена против трибуна М. Невия. Этот Невий, согласно списку должностных лиц, был трибуном в консульство П. Клавдия и Л. Порция (то есть в 184 году до н. э. - Т. Б.)" (Liv., XXXIX, 52).
Поразительное сообщение! Из него следует, что в 184 году до н. э. Сципион не только был жив, но находился в Риме, то есть народного суда над ним еще не было. Ливий объясняет, что суд этот произошел, по его мнению, или в конце 185 года до н. э., или в 184 году до н. э., причем сам историк склоняется к первому мнению.
И последнее. В 187 году до н. э. согласно Ливию Люций был обобран до нитки, опозорен и удалился от дел. Но тот же Ливий несколькими страницами позже сообщает, что в 186 году до н. э. Люций устроил дорогостоящие игры по поводу победы над Антиохом (Liv., XXXIX, 22). А в 185 году до н. э. он выставил свою кандидатуру в цензоры на следующий год (Liv., XXXIX, 40). Совершенно невероятно, чтобы нищий давал игры, а уличенный взяточник баллотировался в цензоры! Это происходит потому, что Антиат, по словам Геллия, пишет "вопреки сохранившемуся декрету и вопреки авторитету древних анналистов" (Gell., VII, 19).
Итак, от версии Антиата надо отказаться. Чтобы восстановить истину, мы должны обратиться к другим авторам, более всего к Полибию и Геллию, при этом помнить следующие положения, которые мы уже установили:
1. Было три процесса: обвинение Публия в сенате, дело Люция и суд народа над Публием.
2. Во время процесса Люция Публий еще не удалился из Рима.
3. В 184 году до н. э. Публий еще не покидал города, но в 183 году до н. э. он уже умер в Литерне. Таким образом, процесс перед народом случился в этот промежуток времени. Все три процесса, очевидно, следует расположить таким образом: сначала у Публия в сенате требуют отчета, затем судят Люция и наконец к суду народа привлекают самого Публия. Когда же это было? Оказывается, и это возможно установить. Геллий говорит, что отчета в сенате у победителя Ганнибала требовали Петилии, а перед народом обвинял трибун Невий (Gell., IV, 18). Максим также пишет, что перед народом Сципиона обвинял трибун Невий (Val. Max., III, 7, 1). Ливий, как мы видели, говорит о подлинном заголовке речи Публия против Невия. Эту же речь упоминает и Цицерон (Cic. De or., II, 249).
Петилии были трибунами в 187 году до н. э., в дело Люция вмешался Гракх, также трибун 187 года до н. э., Невий же, как мы говорили, был трибуном в 184 году до н. э. Таким образом, события выглядят теперь следующим образом.
В 187 году до н. э. Петилии требуют у Люция отчет в деньгах Антиоха. Публий в ответ разрывает счетные книги. Дело на этом затухает. Но через некоторое время в том же году нападениям подвергается Люций. Процесс, видимо, кончился ничем, так как, как я уже говорила, Люций через год давал игры, ездил по поручению сената на Восток к Антиоху, а потом баллотировался в цензоры (Gell., VII, 19; Val. Max., IV, 18; Liv., XXXVIII, 57; Cic. De cons. prov., VIII, 18).
Хейвуд предполагает иную реконструкцию дела Люция. Он обращает внимание на уже упомянутые нами события - сценические игры, устроенные Люцием в 186 году до н. э., и его дипломатическую миссию на Востоке - и заключает, что в 187 году до н. э. он не был еще лишен денег и чести. Далее Антиат сообщает, что дело Люция вели два претора - сперва Гальба, потом Теренций Куллеон. Оба действительно были преторами 187 года до н. э. Этот Теренций, рассуждает далее ученый, был другом и чуть ли не клиентом Публия. Значит, можно предположить, что сенат, чтобы спасти честь Сципионов, отнял дело у Гальбы и передал Куллеону, который и стал тянуть, пока не кончился год. Новое дело было возбуждено в 185–184 годах до н. э., причем Люция чуть не заковали в кандалы. Его спас Гракх, но Люций лишился всех денег, а между тем другой трибун привлек к суду самого Публия.