На противоположном берегу, за мостом, окрашенным в красный цвет, прямая как стрела дорога тянулась вверх через поля, среди которых были разбросаны крестьянские усадьбы. Близился полдень; дожидаться в деревне, не представляющей интереса, следующего дня, чтобы предпринять восхождение на перевал, означало потерять шесть или семь часов, которым можно было найти лучшее применение. Мы знали, что нельзя взойти на эту горную гряду за один день, даже если отправиться в путь до зари. Значит, раз уж так или иначе придется провести ночь в пути, не следовало теперь задерживаться. Если сильный холод или отсутствие топлива не позволят нам разбить лагерь на высоте, до которой мы доберемся вечером, мы рискнем продолжать свой путь до самого утра, как поступали уже не раз. Однако я считала, что надо хорошо подкрепиться перед долгим переходом. Вода была у наших ног, и мы не могли предугадать, когда еще нам доведется встретить другой источник. Йонгден горячо меня поддержал, и, едва лишь выйдя на берег реки, мы бросили свою поклажу на камни, и мой спутник развел костер из тонких сухих веток, которые я собрала под деревьями, растущими вдоль полей.
Тут же какой-то маленький мальчик, сидевший на другом берегу, перебежал через мост и трижды низко поклонился Йонгдену: так тибетцы обычно приветствуют лам высокого ранга. Мы были крайне удивлены. Почему этот ребенок оказывал такое почтение жалкому оборванцу? Но нам не пришлось долго гадать. Мальчик обратился к моему приемному сыну с такими словами:
- Мой дедушка очень болен. Сегодня утром он объявил, что скоро с этой горы спустится лама и сядет у реки, чтобы выпить чая. Дедушка хочет его видеть немедленно. Поэтому мы с братом с самого восхода дежурим по очереди у моста, чтобы попросить ламу зайти к нам. Теперь, когда вы здесь, будьте добры, пойдемте со мной.
Мальчик явно обознался.
- Твой дедушка ждет не моего сына, - ответила я ему, - мы пришли из очень далеких краев, и твой дед не может нас знать.
- Он так и сказал: лама, который будет пить чай на берегу, - продолжал настаивать ребенок.
Видя, что мы не намерены следовать за ним, он снова стремительно побежал через мост и скрылся за изгородью, разделявшей поля.
Не успели мы приступить к своей трапезе, как вновь появился юный крестьянин в сопровождении послушника-трапа.
- Лама, - сказал последний Йонгдену, приветствовав его поклонами, как и мальчик, - сделайте одолжение, навестите моего отца, который ждет вас с нетерпением. Он все время повторяет, что скоро умрет, и вы один способны указать ему дорогу в Бардо и привести его к счастливому возрождению.
Трапа еще раз повторил рассказ мальчика о том, что больной предсказал приход ламы по дороге, которой мы следовали. Он прибавил, чтобы убедить нас, что речь идет именно о Йонгдене.
- Все произошло точно так, как предвидел отец. Он знал, что вы будете пить чай, сидя на камнях у реки; к тому же вы сели не рядом с ми дёсса на обочине дороги, где иногда останавливаются путники, а сразу же развели костер прямо на галечнике.
Мы с моим спутником не знали, что делать, по-прежнему полагая, что больной имеет в виду своего знакомого ламу, который должен прийти по этой дороге. Однако трапа заплакал, и я посоветовала Йонгдену сходить к старому крестьянину. Он пообещал, что посетит его дом, как только мы завершим трапезу.
Маленький мальчик и послушник, который, как я поняла, приходился ему дядей, поспешили передать наш ответ больному, и вскоре я увидела другого ребенка, следившего за нами с другого берега. Очевидно, эти люди боялись, что Йонгден не сдержит своего обещания. Мы решили, что, раз уж невозможно от них скрыться, не стоит напрасно огорчать больного старика. Увидев нас, он признает свою ошибку, и визит к нему не займет у нас больше десяти минут.
Родственники больного и слуги встретили нас у дверей дома, выражая свое глубочайшее почтение. Нас немедленно проводили в комнату, где хозяин усадьбы возлежал на подушках; мой спутник направился к нему, а я осталась стоять у входа вместе с другими женщинами.
Старый крестьянин не выглядел умирающим. Сильный и ясный голос, а также умный взгляд свидетельствовали о том, что его умственные способности отнюдь не ослабли. Он попытался встать и поклониться, но Йонгден не дал ему выбраться из-под укутывавших его одеял, сказав, что больному достаточно мысленно его поприветствовать.
- Лама, - ответил старик, - я жду вас уже много дней, но я знал, что вы придете, и не хотел умирать, не повидав вас. Вы - мой лама, мой подлинный тсауай-лама, и только вы можете указать мне путь к счастливой жизни в потустороннем мире. Прошу вас, смилуйтесь, не отказывайте мне в помощи.
Больной хотел, чтобы Йонгден справил по нему панихиду, которая, по тибетскому обычаю, читается или произносится наизусть у смертного одра всякого ламаиста-монаха или мирянина, не посвященного в эзотерическое учение мистических школ. Обряд заключается не в молитвах и призывах к милосердию божества, а состоит из советов умирающему, который уже не в состоянии двигаться и находится в бессознательном состоянии, либо даже покойнику в первые часы после его кончины. Эта служба призвана в некотором роде заменить первоначальное посвящение in extremis. Благодаря ей "сознание-энергия", освободившееся от телесной оболочки, получает подробные сведения о мире, куда оно попадает, и не может заблудиться в сложном лабиринте дорог Бардо. Панихида завершается чтением нова, то есть короткого приказа ламы, повелевающего главному пампе возродиться в тех или иных благоприятных условиях - обычно в западном раю великого блаженства - Нуб деуа чен. Согласно различным теориям, действенность приказа зависит не столько от покорности того, к кому он обращен, сколько от степени психической силы ламы, совершающего богослужение, и глубины его знаний об истинной природе пампе, а также рая и мира явлений в целом.
Старый тибетец, как я уже говорила, отнюдь не казался умирающим, и Йонгден не решался подчиниться его странному желанию по ряду причин религиозного характера. Он попытался избавить больного от мыслей о загробном мире, не дававших тому покоя, и вселить в него надежду; с этой целью лама предложил ему произносить магические заклинания, которые "восстанавливают" жизнь и вдыхают в человека новую силу. Но он напрасно старался сломить упрямство этого человека.
Больной продолжал умолять проводить его в обитель Ченрезиг, называя Йонгдена своим единственным подлинным ламой, и по-прежнему твердил, что задержался на этом свете лишь из-за того, что хотел дождаться его прихода.
В конце концов он велел всем присутствующим броситься к ногам моего сына и присоединиться к мольбам, заклиная оказать умирающему последнюю милость.
Это была невероятная, душераздирающая сцена, которую невозможно передать словами. Йонгден был вынужден уступить. Возвышаясь среди распростертых фигур домочадцев, он произнес ритуальные слова, которые желал услышать из его уст человек, "ожидавший его прихода, чтобы умереть".
Когда мы покидали этот дом, лицо старого крестьянина выражало безмятежное спокойствие, полную отрешенность от всех земных забот; казалось, что он уже попал в благословенный рай, которого нигде нет, ибо он повсюду, в душе каждого из нас.
Я не стану пытаться объяснить этот странный случай. В подобных обстоятельствах, как мне кажется, разумнее признаться в своем невежестве, нежели отрицать что-либо a priori либо, напротив, поспешно создавать всяческие теории и догмы, не подкрепленные вескими научными аргументами.
Я поведала об этом любопытном эпизоде своего путешествия в связи со странным феноменом ясновидения, проявившимся в детальном описании прихода ламы, как-то: он разведет костер не на обычном месте, обозначенном ми дёсса, а прямо на галечнике частично пересохшего русла реки.
Что касается возможности существования в прошлом контакта между хозяином дома и Йонгденом, то это не вызывает никаких возражений у тех, кто, подобно тибетцам, верит, что у нас - несколько жизней.
В любом случае я была бы поистине огорчена, если бы этот факт, который я сообщила в качестве информации, способной заинтересовать людей, занимающихся исследованием психических явлений, дал бы повод для неуместных толкований.
Умирающие не должны служить предлогом для праздной болтовни, насмешек, какими бы странными обстоятельствами ни сопровождалась их кончина.
Те, кто предупреждал нас, что придется совершить долгий переход, прежде чем мы доберемся до перевала Сепо-Ханг, вовсе не преувеличивали.
Проведя ночь в деревне, расположенной на некотором расстоянии от усадьбы больного крестьянина, мы двинулись в путь на рассвете. Дорога, по которой мы следовали, вскоре устремилась в глубь чрезвычайно живописного и дикого горного кряжа, в который вклинивались обширные и глубокие лощины. Мы шагали целый день без остановок, никого не встретив, и несколько раз сбивались с пути среди высокогорных пастбищ, совершенно пустынных в эту пору.
Стало смеркаться, но высокие хребты, возвышавшиеся со всех сторон, явно указывали на то, что мы находимся еще очень далеко от перевала. Неожиданно налетел ураган, один из тех страшных ветров, что гуляют на больших высотах и обрушиваются на вершины, подчас низвергая целые караваны в пропасть. Мы как раз поднимались по очень крутому склону. Темнота быстро сгущалась. Становилось опасно продолжать путь при таком ветре. Я уже собиралась повернуть обратно, чтобы поискать укрытие ниже, как вдруг мы услышали звон колокольчиков, и перед нами предстали трое мужчин с лошадьми. То были торговцы, спускавшиеся с горы. Они предложили присоединиться к ним, утверждая, что вскоре мы встретим крестьянскую усадьбу, хозяева которой проводят всю зиму в горах.
Мы пришли туда, когда стало совсем темно. Увидев просторные стойла, опоясывавшие двор дома, я поняла, что здесь дают приют путникам, проходящим через перевал в эту пору, когда ночевка под открытым небом может оказаться роковой и для людей, и для животных.
Нас провели на кухню вместе с купцами, которые угостили нас отменным ужином, состоявшим из супа, чая, тсампа и сушеных фруктов.
Эти люди были родом из деревни, расположенной поблизости от той, где жил больной, которого мы посетили накануне. Утром, проходя мимо его дома, они узнали о том, что произошло, и сообщили нам, что с первыми проблесками зари, когда мы покидали селение, старик тихо скончался с улыбкой на устах.
По-видимому, рассказ о последних мгновениях его жизни произвел на торговцев очень сильное впечатление, и, обратившись мыслями к божествам, они попросили Йонгдена прочитать им проповедь, что он и сделал в доступной форме, соответствовавшей умственному уровню слушателей.
Узкая, как кишка, и короткая кухня была единственной комнатой в доме, и мы жарились здесь целый вечер, зажатые между дощатой перегородкой и очагом, где горели огромные поленья. Однако, когда настало время ложиться спать, я поняла, что хозяин и его жена не оставят нас в доме, и в очередной раз нам придется ночевать во дворе.
Торговцы спустились вниз и разместились возле своих животных. Мы могли бы последовать их примеру: крыша над головой и сухой лошадиный навоз вместо матрацев кое-как защитили бы нас от холода. Но в темноте нельзя было определить, до какой степени высохла эта своеобразная подстилка, затвердевшая от мороза, и мы рисковали, учитывая тепло наших тел, проснуться утром сильно перепачканными. Тибетцы не придают большого значения вещам такого рода, но мы еще не достигли подобного уровня философского безразличия. Оставалась плоская крыша над стойлом, на которой нам предложили расположиться.
Какой резкий контраст! Перенестись из кухни, где было жарко, как в печи, на свежий воздух в морозную ночь на высоте 4500 метров, когда кругом бушует непогода! Я не могла с этим смириться и попросила хозяев позволить нам оставаться в тесном закутке, ограниченном с трех сторон, который служил входом на кухню. Разрешение было нам тотчас же предоставлено.
На следующий день мы миновали легкодоступный перевал, расположенный в чудесном месте, среди альпийских лугов. Здесь лежал неглубокий снег.
К концу дня мы добрались до монастыря Сепо, возвышавшегося в романтичной ложбине между горами; перед ним простирались на пологих склонах бескрайние луга, а слева раскинулся сосновый лес; монастырь напоминал древнюю обитель монахов-бенедиктинцев или францисканцев. Тибет - это последняя страна, где монашеская жизнь еще в почете.
Купцы, путешествовавшие верхом, намного нас опередили; они остановились в гомпа и поспешили поведать ламам все, что знали о Йонгдене, о крестьянине, умершем накануне, и о вечерней проповеди моего приемного сына. Поэтому, когда он пришел в монастырь купить продуктов, его встретили очень радушно и пригласили остаться здесь на несколько дней, чтобы обсудить некоторые вопросы буддийской философии с местными знатоками. Мне же собирались отвести место в доме, предназначенном для посетителей.
Но я продолжала двигаться вперед и за это время успела уйти далеко. Йонгден извинился, сославшись на то, что мы спешим в Лхасу, где нас ждут, и вскоре присоединился ко мне. Поначалу я сожалела о том, что упустила возможность послушать лам, которые славятся в здешних краях своей ученостью, но затем рассудила, что, скорее всего, меня не допустили бы в комнату, где проходят философские диспуты, по причине моего светского звания и пола, и я быстро утешилась.
Ближе к вечеру, когда мы проходили через пустынную равнину, образованную плоской вершиной горного хребта, нам повстречалась женщина. Она сказала, что мы можем переночевать в полуразрушенной усадьбе, которую увидим с дороги. Это было важное сообщение, так как местность по-прежнему оставалась совершенно пустынной и мы не надеялись спуститься в долину раньше следующего дня. То, что нам говорили о протяженности пути, подтверждалось все больше и больше.
Лишь когда уже совсем стемнело, добрались мы до дома, о котором говорила тибетская женщина.
Разместившись в большой комнате, вероятно служившей кухней, мы заканчивали нашу трапезу, как вдруг в сопровождении маленького мальчика появилась женщина, благодаря которой мы обрели этот кров.
Оказалось, что она - владелица заброшенной усадьбы, покинувшая свой дом несколькими годами ранее из-за разыгравшейся здесь трагедии.
Однажды ночью, когда крестьяне спали, к ним ворвалась банда разбойников из местности По. Хотя несчастные хозяева, отрезанные от мира, не могли рассчитывать на чью-либо помощь, они тем не менее дали грабителям решительный отпор. Нападающие гонялись за ними по всему дому: из комнаты в комнату, из стойла в стойло, - и блеянье и мычанье испуганных животных смешивалось с грохотом стрельбы. Постепенно шум смолк. На полу остались лежать убитые и раненые: хозяин дома, два брата его жены и несколько слуг.
Грабители быстро увели скот, подстегивая животных кнутом, топот копыт затих вдали, и на разоренной ферме слышались лишь плач женщин и стоны раненых.
Жители По также оставили на поле боя несколько трупов: разбойникам часто приходится расплачиваться за победу жизнью.