Он был прав, и мне нечего было ему возразить. Я тоже полагала, что таким странным образом он оказал неоценимую помощь бедной девушке.
…Добравшись до вершины скалы, мы увидели поля, раскинувшиеся там и сям, насколько хватал глаз, и деревню, расположенную совсем рядом, название которой мы узнали позже: она называлась Ке.
Большинство паломников уже добрались до нее, и несколько человек, повернув назад, поспешили к нам.
- О лама! - обратились они к Йонгдену. - Какой же вы искусный ньёншес чен! Вы верно предсказали, что нам скоро встретится шёртен. Вот он, и девушка уже сидит рядом с ним. Сделайте одолжение, выпейте чаю вместе с нами.
Я не припоминала, чтобы Йонгден говорил, что им "скоро" встретится шёртен. Обычно мой сын окутывает свои предсказания туманом, как подобает осмотрительному оракулу, но славные тибетцы сами придумали эту подробность, дабы приукрасить чудо.
Рядом с шёртеном располагался сельский монастырь, несколько обитателей которого вскоре узнали о дарованиях своего выдающегося собрата.
Наши паломники были отнюдь не нищими, а зажиточными землевладельцами. Они велели принести кувшины с ячменной водкой и принялись пить, в то же время рассказывая о диковинных вещах, якобы сотворенных моим простодушным спутником.
Каждый утверждал, что заметил еще более удивительные явления, чем те, что описывали другие; величина и красочность воображаемых чудес все возрастали. В конце концов один из странников заявил, что видел своими глазами, как лама переходил через реку: он шел не по мосту, а шагал по воздуху рядом с мостом.
Несмотря на то что Йонгден не пил ни капли спиртного, как всегда строго придерживаясь буддийских заповедей, запрещающих употребление крепких напитков, он все же поддался всеобщему возбуждению и в свою очередь рассказал несколько историй, услышанных в дальних краях, где ему довелось побывать. Он описал пятиглавую гору Ривотсе-нга, на которой обитает божество знания и красноречия, покровитель словесности Жампейон, а также святую гору Кюнту-Зангпо, где люди с чистыми душами могут лицезреть самого Санжиэ в радужном ореоле.
Я подумала, что веселье зашло слишком далеко. Вся деревня и местные трапа окружили юношу, и он, будучи в ударе, вещал, давал советы на тысячи тем и раскрывал всяческие тайны. Люди приносили ему небольшие подарки в виде продуктов, которые он милостиво принимал. Эта непомерная популярность беспокоила меня, но, вероятно, я была слишком мнительной: кто посмел бы заподозрить в матери этого блестящего волшебника иностранку?
Мне все же удалось привлечь к себе внимание сына, и я произнесла несколько раздраженно-запальчивым тоном: "Кармапа кьено!". Это слова страстной молитвы, принятой у приверженцев секты Каржиюд-Карма, стремящихся снискать поддержку руководителя секты, своего духовного отца, но в повседневной жизни они заменяют обыкновенное восклицание. В данном случае, согласно тайному шифру, который я придумала во время одного из своих предыдущих путешествий, это выражение приобрело весьма тривиальный смысл и означало: "Удираем как можно скорее!"
Слегка раздосадованный неизбежностью прощания с успехом, Йонгден заявил своему окружению, что собирается отправиться в путь. Все стали возражать, говоря, что до ближайшей деревни слишком далеко и мы не успеем добраться туда до наступления темноты, а также не сможем разбить лагерь в пути, так как нигде не отыщем воды для вечернего чая. Добрые селяне добавили, что лучше всего остаться у них и они предоставят нам прекрасный ночлег. Моему сыну очень хотелось принять их предложение, и я это понимала, но в ответ на его умоляющий взгляд еще более яростно произнесла: "Кармапа кьено!"; моя интонация взволновала поклонников ламы, и они принялись повторять с благоговением:
"Кармапа кьено! Кармапа кьено!.."
Наконец мы ушли, и я почувствовала облегчение, вновь оказавшись среди безмолвных и безлюдных полей. Я строго отчитала Йонгдена за то, что он привлек к себе внимание, в то время как я желала только одного - оставаться незаметной; уязвленный моими упреками, он дулся еще несколько часов.
Ближе к вечеру мы преодолели перевал высотой приблизительно 2200 метров и спустились оттуда вниз по широкой запыленной дороге, проложенной сквозь ряд белесых хребтов, напомнивших мне горы Кансу в северном Китае.
Нам дали точную информацию: мы не встретили на своем пути ни единого ручейка, и перспектива томиться жаждой перед сном и наутро, при пробуждении, усугубляла плохое настроение моего спутника.
Луна заливала окружающую местность ярким светом, и, если бы не усталость, мы без труда могли бы продолжать свой путь хотя бы часть ночи. Однако при виде крошечной пещеры, неожиданно возникшей у дороги, желание бороться со сном мгновенно улетучилось. Мы сдались тем более легко, что нас уже отделяли от опасного Тана горные цепи и река и мы полагали, что в ближайшей деревне нам нечего страшиться. Как же мы ошиблись!
Следующий день стал первым среди дней, ознаменованных происшествиями, способными основательно расшатать менее крепкую нервную систему, чем моя.
Мы вошли в деревню под названием Вабо в разгар утра, страдая от голода и особенно от жажды. Это было вполне естественно, ибо мы ничего не ели и не пили со вчерашнего полудня, когда разделили трапезу с паломниками возле шёртена в Ке.
Накануне мы столько насмехались над бесами, что, видимо, один из них решил взять реванш и сыграть с нами злую шутку. Он внушил нам мысль, которая ни в коем случае не должна была у нас возникнуть, а именно: остановиться посреди деревни и приготовить чай в том месте, где ее жители брали воду из примитивного водопровода.
Ночью выпало немного снега; я собрала на побелевшей дороге тонкие сучья и немного более или менее сухого коровьего навоза, а Йонгден развел костер. Вода медленно закипала, мой спутник также ел и пил очень медленно; в результате этого вокруг собрались крестьяне, пришедшие поглядеть на нас. Сначала их было двое-трое, затем дюжина, и в конце концов их число возросло вдвое. Одна сердобольная женщина, видя, как трудно мне поддерживать огонь, на котором разогревался чай, принесла из дома вязанку хвороста.
Если бы Йонгден произнес хотя бы десятую часть тех "крылатых слов", которыми он, по примеру Одиссея, позабавил и очаровал жителей Ке, наша стоянка, вероятно, прошла бы спокойно, но недавний краснобай онемел, словно статуя. Он не говорил ни слова, не делал ни единого жеста, а только ел и пил, пил и ел без конца. Люди смотрели на него с величайшим изумлением. Обычно тибетцы словоохотливы, и молчаливый Йонгден не соответствовал их представлениям об арджопа.
- Кто эти люди, откуда они пришли? - сказала одна женщина с явным намерением услышать ответ на свой вопрос.
Но лама продолжал упорно молчать.
Какая досада! Я не подумала включить в свой список зашифрованных выражений, который столь тщательно составляла, приказ: "Говорите!" Теперь у меня не было никаких шансов вывести Йонгдена из его необъяснимого состояния, и мне оставалось лишь смиренно пить чай позади моего сына, восседавшего на старом мешке, который я расстелила за неимением ковра.
Я оказывала Йонгдену почтительные знаки внимания и всячески прислуживала ему, дабы у присутствующих не возникло никаких подозрений. Увы! Это также едва не обернулось против меня.
Я взяла наш единственный котелок, в котором мы кипятили чай, чтобы его помыть, но от соприкосновения с водой мои руки, естественно, стали чище и побелели. Я была озабочена странным поведением Йонгдена, и это обстоятельство от меня ускользнуло, но тут одна из женщин шепнула другой:
- Ее руки похожи на руки пилингов.
Видела ли она когда-нибудь людей белой расы? Это было сомнительно, если только она не бывала в Батанге в китайской части Тибета либо в Гьянгдзе на крайнем юге страны. Однако у тибетцев существует сложившееся мнение по поводу классических черт лица и особенностей европейцев. Все они должны быть высокого роста, с белокурыми волосами и светлой кожей, розовыми щеками и голубыми глазами - это обозначение распространяется на все оттенки радужной оболочки, кроме черного и темно-коричневого. Миг кар - так обычно именуют здесь иностранцев не без доли презрения. С точки зрения эстетического чувства тибетцев, нет ничего более безобразного, чем голубые или серые глаза, а также "серые волосы", как они называют светлые локоны.
Таким образом, цвет моей кожи едва меня не выдал. Я никоим образом не показала, что слышала замечание жительницы деревни, но, по-прежнему держа котелок, потерла руки о его закопченное и жирное дно.
Среди тех, кто продолжал нас рассматривать, выстроившись полукругом, я заметила трех солдат. Боже милостивый! В этой деревне расположен пограничный пост, и, очевидно, его не было в Тана, который мы миновали с излишними предосторожностями. Что же будет дальше?.. Я смутно слышала, как крестьяне говорят друг другу шепотом: "Это пилинги?.." А мой лама словно оцепенел и по-прежнему продолжал жевать тсампа… Я не решалась произнести слова "Кармапа кьено", опасаясь, что звук моего голоса нарушит напряженную тишину и привлечет ко мне дополнительное внимание.
Наконец Йонгден поднялся, и один из мужчин решился спросить, куда он направляется. Я содрогнулась, ибо неудачный ответ мог поставить под угрозу успех нашего путешествия, ведь теперь мы должны были покинуть тропу паломников под прицелом стольких пристальных взглядов. Теперь мы поняли, что сделали привал как раз у развилки дороги, которая, как мы недавно считали, находится у Тана. Одна из двух троп разветвлявшейся дороги вела в Китай, огибая на севере горный массив Ха-Карпо, а другая - в верхнюю долину Наг-Чу. Выбор, который нам предстояло сделать, был бы равносилен признанию, что мы направляемся в центр Тибета.
Йонгден спокойно заявил, что совершил паломничество вокруг Ха-Карпо и теперь возвращается вместе с матерью в родные края.
Он ничего больше не добавил, взвалил на спину свою ношу, велел мне знаком взять мою котомку, и мы двинулись в путь.
И тут произошло чудо. Озорной дух, забавлявшийся за наш счет, обратил свои шутки в другую сторону и взял нас под свою защиту. Тягостная, угнетавшая нас атмосфера разрядилась, и я услышала, как несколько человек сказали веселым тоном: "Пилинги идут общаться с богами". Эта мысль показалась столь комичной и неправдоподобной, что все покатились со смеху.
- Это сокпо (монголы), - решительно заявил кто-то из мужчин, и остальные закивали в ответ, так что у меня не осталось никаких сомнений относительно их мнения о нашей национальности. И вот, по-прежнему храня молчание, мы зашагали словно во сне и, свернув с тропы, опоясывавшей Ха-Карпо, на глазах у всех вышли на дорогу, ведущую в Лхасу.
Нам предстояло в очередной раз пройти через цепь горных хребтов. Путешествие по Тибету - это настоящая зарядка для мышц и легких. В один и тот же день, спускаясь в долины и карабкаясь на вершины, человек преодолевает различные высоты. Эта гимнастика, возможно полезная для здоровья, не может не утомлять путников, особенно если они, подобно нам, тяжело нагружены. И все же эти тяжкие походы имеют обратную сторону и доставляют удовольствие благодаря разнообразию созерцаемых пейзажей; в конечном итоге я предпочитаю их более легким, но однообразным странствиям через бескрайние степи.
Миновав перевал Тонг-ла, мы обнаружили в лесу превосходную дорогу, которая вела прямо к широкой реке, устремлявшейся под своды красивого ущелья. Я очень удивилась, убедившись, что ее воды струятся в сторону Китая. В то время мне еще не доводилось читать рассказы немногочисленных исследователей, которые проделали тот же путь раньше меня, когда данная часть Тибета находилась под властью Китая.
Всех интересовала таинственная река, которая как будто течет по направлению к Меконгу, хотя известно, что гигантская цепь гор замыкает неподалеку отсюда бассейн Салуина. Что касается меня, я пришла к выводу на основании собранных материалов, что водный поток Наг-Чу, вверх по течению которого я собиралась отправиться, огибает горный массив, только что оставленный мной позади, то есть река, через которую я перебралась недалеко от Ке, - это та же самая река, что течет сейчас перед нами.
Человек, которого я встретила ниже, в долине, подтвердил этот факт. Он также сообщил нам, что вскоре мы увидим мост и нам следует перейти по нему на противоположный берег, чтобы попасть в монастырь Педо, где мы сможем купить провизию. Он добавил, что дорога на другую сторону реки ведет в Атунцзе (на китайскую территорию) и пролегает через ряд перевалов.
Местность была красивой; в глубине долины расстилались возделанные поля, а верхняя часть горных склонов была покрыта лесом с густой зеленой листвой, несмотря на то что стояла зима.
Солнце зашло в то время, как мы перешли через мост. Я собиралась пройти мимо монастыря ночью, а затем спрятаться немного дальше, поручив Йонгдену отправиться спозаранку за продуктами.
Я охотно расположилась бы возле реки, где виднелась прелестная дикая роща, омываемая ручейком с прозрачной водой, но монастырь был еще далеко, и я предпочитала остановиться лишь тогда, когда он окажется в поле зрения, и выбрать благоприятный момент для того, чтобы подойти к нему.
Здесь мы впервые воспользовались своими резиновыми баллонами. Это были обыкновенные грелки наподобие тех, что зябкие люди кладут в свою постель, чтобы не замерзнуть. Я решила включить их в скудный список наших вещей, полагая, что они пригодятся путешественникам, лишенным одеял, когда придется ночевать зимой высоко в горах, а также из-за того, что мы сможем переносить в них небольшое количество воды, когда будем проходить через засушливые районы. К сожалению, они выглядели непривычно, что не позволяло нам наполнять их в присутствии тибетцев; по этой причине мы не раз страдали от жажды, хотя было бы нетрудно захватить с собой немного воды для чая.
Педо-гён действительно находился далеко от моста, и прежде чем мы успели разглядеть его, стало совсем темно. Мы шли по тропе, отлого поднимавшейся вверх через лес; на одном из поворотов дороги, прилегавшей к открытому пространству, мы увидели несколько костров, пылавших на склоне горы. Вероятно, там отдыхали путники, и, если бы мы продолжали свой путь в этом направлении, нам пришлось бы пройти мимо них. Такая перспектива меня не радовала, но, с другой стороны, я не могла ждать до утра, пока эти люди уйдут, ибо тогда нам пришлось бы пройти мимо монастыря поздним утром, а это перечеркивало все мои планы. Я слышала, что в монастыре находится один чиновник из Лхасы, и стремилась любой ценой избежать взглядов местных трапа.
Монахи представляли для нас значительно большую опасность, чем простые крестьяне, так как, если последние редко покидают свои жилища и знают очень мало о мире, раскинувшемся по другую сторону гор, опоясывающих линию горизонта, ламы любого ранга являются неутомимыми путешественниками. В ходе своих странствий они встречают множество вещей и людей, включая пилингов, и накапливают немало знаний, некоторые из которых могли бы нам повредить. Одним словом, в наших интересах было остерегаться их проницательности.
Продолжая двигаться дальше, мы вышли на опушку леса. В этом месте земля была распахана, и наша тропа чрезвычайно сузилась; справа от нас она жалась к оградам, окружавшим поля, и резко обрывалась левее на крутом склоне, нависшем над местностью, прилегавшей к реке, которую было невозможно разглядеть в темноте.
Костры померкли, и мы поняли по их неясным отблескам, что они находятся далеко от нас. Тем не менее мы продолжали хранить молчание.
Показались нечеткие очертания стен, которые могли принадлежать монастырским зданиям, и ради предосторожности мы решили остановиться и подождать до рассвета, чтобы не сбиться с пути в окрестностях гомпа и не привлечь к себе внимания собак, блуждая поблизости от монастыря.
Резкий северный ветер разбивался о небольшой утес, на который мы взобрались, и скала немного прикрывала нас от ветра с одной стороны. Лучшего пристанища, увы, найти не удалось.
Наш ужин состоял из горстки тсампа и глотка припасенной мной воды.
Затем мы улеглись на землю, чтобы немного отдохнуть. Из-за острых камней, которыми была усеяна затвердевшая от мороза земля, наше ложе было поистине аскетическим. Тем не менее я вскоре уснула, прижимая к себе под платьем резиновую грелку, вовсе не для того, чтобы она меня согревала, а для того, чтобы не дать заключенной в ней жидкости замерзнуть и иметь возможность утолить жажду при пробуждении. Таким образом, мы как бы поменялись с грелкой ролями.
Утреннее солнце осветило монастырь в нескольких шагах от нас и совершенно не с той стороны, как я предполагала накануне. Мы быстро прошли вдоль его стен, стремясь поскорее найти надежное укрытие. Один из местных начальников в нарядном костюме, восседавший на лошади с роскошной упряжью, повстречался нам в начале дороги, ведущей в Батанг. Он безучастно посмотрел на нас, не сказав ни слова.
В окрестностях гомпа не нашлось ни единого уголка, где я могла бы укрыться, пока Йонгден будет ходить за покупками.
Наша дорога спускалась в узкую долину, где струился небольшой приток Наг-Чу. По его берегам раскинулось немало усадеб и мельниц. С нами поравнялся торговый караван, шедший из Лхасы, и тропу заполнили мулы, навьюченные тюками с товаром. Нас окружили люди. Мы были вынуждены продолжать свой путь, хотя было крайне досадно удаляться от монастыря в то время, когда срочно требовалось пополнить запас продовольствия.