Дома не вполне благополучно. У матери продолжается страшная слабость. На этой почве анемия мозга. На фронте без перемен. В служебном положении некоторая перемена. Необычно быстрое движение: за доблесть стрелков в сентябрьских боях меня произвели в генерал-лейтенанты".
"21 мая (3 июня) 1916.
Не могу удержаться, чтобы не сказать несколько слов. Хотя меня терзают во все стороны. Почему - узнаете скоро. Вся моя жизнь полна вами".
…"Вся моя жизнь полна вами" - это уже даже больше, чем косвенное признание в любви…
"26 мая (8 июня) 1916.
Дорогая моя, писал 21-го, накануне перед решительными боями. Соблюдая тайну, не писал об этом. 22-го начался страшный бой, 23-го разбили наголову австрийцев, 24-го преследовали, 25-го опять большой бой, овладели важной стратегической линией и сегодня отдых. Об огромном успехе всего Юго-Западного фронта знаете из газет. Но маленькая деталь: боевое счастье неизменно сопутствует моей дивизии. Благодаря доблести стрелков, мне удалось взять 9500 пленных, 26 орудий и т. д.
От бессонных ночей… очутился в городе (Луцк), взятом нами в бою, в весьма непривычной обстановке: в хорошей большой комнате гостиницы; вместо походной кровати - мягкий матрац и т. д. Мелочи жизни - упрощенной боевой обстановкой.
Словом, все идет прекрасно. Одного лишь недостает: мучительно хочется видеть вас, хочу вашей ласки, милая.
Выспался за все время. Дома по-прежнему. Мы идем так быстро вперед, что почтовое сношение несколько расстроилось. До свидания. Желанная".
"31 мая (13 июня) 1916.
Родная моя, все больше и больше развертывается картина колоссального разгрома австрийской армии. Больше нет места пессимизму. Подъем необычайный. Никогда не бывалое превосходство материальных сил, перевес числа, а про дух я и не говорю. С чувством глубокого удовлетворения слушаю, что говорят про моих стрелков. Их подвиги становятся уже легендой. Благословляю судьбу, давшую мне возможность вести в бой такие части.
Успех Юго-Западного фронта, несомненно, повлечет за собой и более широкое наступление, быть может, и союзники встрепенутся.
Письма получаю с большим опозданием, что вносит задержку в преемственность их.
Асенька, пожалуйста, бросьте Петроград - ведь это моя первая просьба, которую вы до сих пор не хотите выполнить. Первая! Мне кажется, что вам следовало бы поехать в Шостку, к своим родным. И все было бы несравненно проще, если бы вы признали мои права и обязанности и в качестве моей невесты (хотя бы неофициальной - для своих) стали в совершенно независимое материальное положение от своих".
Это уже в духе Деникина, по-солдатски прямолинейно: моя невеста…
Признания генерала с предложением руки и сердца явились для молодой особы неожиданностью. Генерал Деникин был другом семьи, из поколения ее родителей. Она гордилась расположением к себе боевого генерала, доблесть которого стала широко известна. Но уважать - не значит любить.
Разница между ними 20 лет. А тут еще война, которая, увы, не молодит…
"4 (17) июня 1916.
Наши последние дела попали в печать. Но корреспондентам чуждо понимание спокойной, эпической природы боя. Им нужен анекдот, нужно, чтобы "било в нос". Обидно читать все это вранье. Печать уважаю, но корреспондентов выпроваживаю".
"5 (18) июня 1916.
Теперь упорный бой с выручающими австрийцев германцами. Мои полки расхвалены, обласканы вниманием всех - уже растет легенда… События - как в калейдоскопе. В течение дня несколько раз испытываешь и радость, и жуть: стрелки отходят… контратака, австро-германцы разбиты, ведут 900 пленных… На правом крыле вновь потеснили… нахлынули.
Вот и сегодня. Еще полдень, и уже трижды менялась обстановка. Но Бог благословляет наше орудие. В конечном результате неизменный и полный успех.
Но сердце… но нервы! Ложатся морщины лишние, седеет голова и светлеет череп. Вы увидите старика".
Генерал не уверен. В лихой штыковой атаке намного легче. А тут любимая увидит старика и что тогда? Разрыв? Подумать страшно! Очень это беспокоит Антона Ивановича.
"10 (23) июня 1916.
Уклад жизни несколько изменился, стал более беспорядочным; спишь не по плану, а когда можно; два раза обедали в 5 и в 6 часов утра. Но с превеликим аппетитом. В общем, по совокупности всех условий боевой обстановки, если не изувечат, вернусь домой совершенно здоровым, но постаревшим на 10 лет против своего возраста. По внешнему виду. Так и знайте…"
На фоне ухудшения здоровья матери все больше волнует и нравственный аспект. Родители Аси не в курсе их отношений.
"…Дома - по-прежнему обстановка тяжелая. Главное - беспросветная. И ничем не поможешь. А в другом… изменить внешние условия жизни не хотят. В первом случае - беспомощен, но во втором - полная возможность. Ведь это какой-то нелепый тупик: я получаю огромное содержание, которое решительно девать некуда, а вы…
Голубка, что родители ваши, знают? И не нужно ли мне написать им несколько слов".
А вот и кульминация.
"….Чем дальше, тем глубже охватывает меня близость к вам, моя любимая, моя радость. Осень жизни… хмурую… осветлила. И согреешь? Да?"
И все же страшно. Любит, а если это кончится? Нет, о войне все же писать проще.
"23 июня (6 июля) 1916.
15-го Бог послал дивизии опять большой успех: прорвал на всем фронте, причем за 15-е и 16-е захватил 5000 пленных (в том числе бригадный и два полковых командира), 12 орудий и т. д. 17-го меня немного потрепали… Но не очень.
Продвинулись вперед. Жилья нет, деревушки сожжены. Штаб перешел в лиственный дремучий лес. Прелестная дача: землянки, построенные австрийцами уютно и даже изящно: скамейки, столы. Не чуждый вкуса мой вестовой поставил Мне на стол букет из… ежевики. Жаль только, что дождь по Несколько часов в сутки, на темечко с потолка капает вода, а австрийцы, чрезвычайно нервно настроенные (все ждут атаки), мешают спать, всю ночь ведя сильнейший и беспорядочный огонь".
У человека есть то, что никто не может отнять пока он жив, - воспоминания.
"…Помню ли я нашу поездку в Вильно? Очень. Потому что тогда началось то, что я, скрепя сердце, устранил из своей жизни как несбыточную мечту и к чему через 6 лет вернулся".
Шесть лет пытался преодолеть Антон Иванович любовь к юной женщине. Шесть лет старался не думать о Ксении… Но сердцу не прикажешь.
Ксения Васильевна все больше понимает: она любит. Она его любит! Она не отказывает генералу, но просит немного подождать…
Потребовалось несколько недель упорных письменных уговоров, чтобы Ксения Васильевна согласилась стать невестой и навсегда связать свою жизнь с судьбой генерала Деникина.
Летом 1916 года решили - по настоянию Антона Ивановича - венчаться не сразу, а лишь по окончании войны.
И все же он уже начинает строить робкие планы на будущую жизнь.
"8 (21) августа 1916.
Ты хотела бы каску? Сейчас нет, голубчик. Но в данное время против меня чисто германский фронт. В первом же бою снимем с противных варваров пару касок.
Конечно, Александр Михайлович должен жить с нами. И это будет хорошо не только в силу ваших сердечных отношений: его общество мне очень приятно".
Так и случилось: дед Аси прожил с Деникиными до конца жизни.
Итак, Антон Иванович и Ксения Васильевна перешли на "ты". Однако в большинстве случаев и тогда, и во все последующие годы семейной жизни Ксения Васильевна обращалась к Антону Иванович на "вы" и называла по имени-отчеству, только иногда, в зависимости от настроения просто "Иванович".
А между тем война грохочет, и Деникин все увереннее шагает к вершинам боевого мастерства и военной карьеры:
"31 августа (13 сентября) 1916.
Дело в том, что я временно командую 8-м корпусом… Разбужен телеграммой, через 2 часа собрался, пролетел на автомобиле и через несколько часов очутился в новом кругу людей, жизни и деятельности. Гораздо более широкой и ответственной.
Обстановка гораздо культурнее; чистые дома, удобства жизни до… ванны включительно. Но жаль простой, суровой и милой жизни прежней, с которой сроднился за 2 тяжелых года войны…"
6(19) октября Ася решила переехать из Петербурга к матери и своему отчиму в Шостку. 14 (27) октября телеграмма известила генерала о том, что его мать умирает. Поезд, которым он ехал в Киев, опоздал на три часа. Когда Антон Иванович прибыл домой, его "дорогая старушка" уже полчаса как умерла. Глубокая боль соединилась с пронзительной радостью: приехала Ася, предупрежденная своей матерью, которая ухаживала за больной. После похорон Деникин вернулся на фронт. Он писал своей невесте:
"27 октября (9 ноября) 1916.
Дорогая моя! Последние недели имели огромное значение в моей жизни, проложив резкую грань между прошлым и будущим. Горе и радость. Смерть и жизнь. Конец и начало. Неудивительно, что я вышел несколько из равновесия, выбился из колеи.
Я перечитал твои письма. С грустью и волнением. Провел параллели. Тогда и теперь. Я был прав: писано - воображаемому, а слова сказанные - действительному.
Я слишком глубоко… чувствую. У меня так ясно и понятно - "да". У тебя - "может быть". В этом - твоя сила. В этом - моя слабость. Путь опасный. Но я иду без тревоги и колебаний. Потому что не может быть такое большое чувство растоптано. Потому что тогда жизнь стала бы ненужной. А уйти из нее так просто! Но если судьба только несправедлива, но не жестока, если суждено чувству и жизни быть растоптанными, то лучше, чтобы это произошло теперь. Теперь, когда боевая обстановка дает людям неограниченную возможность уйти из жизни со славой и честью.
"Мне вас жалко". Но это оскорбительно. Ты знаешь: когда 17лет назад ломалась жизнь, я сказал: "Требую того, что мне принадлежит по праву, а милости не надо".
Мы отправляемся далеко на юг. Что-то судьба готовит.
На некоторое время круговорот писем и телеграмм будет затруднен. Для меня это большое огорчение.
Желанная моя! Так будет счастье?"
Все те же сомнения. Возрастной барьер… "Да" и "может быть"… Какая огромная разница в этих понятиях. Тем не менее Антон Иванович начинает настаивать на решительных шагах к созданию семьи. Ему хочется иметь родное гнездо. Хотя бы де-факто.
"5 (18) ноября 1916.
Послал сумбурное письмо 27… С 23-го, с небольшими перерывами, в пути. Много часов в купе, один, сам с собой, со своими мыслями. Переживаю памятью… каждое слово, сказанное и недоговоренное. Довольно!
Неприветливая страна (Румыния), неприветливые люди и порядочный хаос.
Как бы я хотел, чтобы твои бросили предрассудки и переехали в Киев. Мне казалось бы тогда, что у меня уже есть свое родное гнездо".
Суровый генерал начинает, в промежутках между боями, мечтать о светлом. О том, что у их с Асей будущих детей на Новый год будет елка.
"23 декабря 1916 (5 января 1917).
24-го, когда Ты будешь возиться с ребятишками возле елки, у меня - сильный бой. Вопрос не только пользы дела, личного самолюбия. Последнее не важно, но чувствительно. Тем более что недоброжелатели не дремлют. Задача большая, сил мало. Ничего, поборемся".
"24 декабря 1916 (6 января 1917).
Добруджу мы оставили. Одна из фатальных страниц наших неудач. Освобождается несколько дивизий противника, которые придут на наш фронт. С утра льет дождь, земля размокла, и масса нашей конницы не в состоянии будет использовать прорыв, который сделали мои войска. Скверно.
Волосы, кажется, все до одного поседели. И что всего страннее - сохраняется хорошее настроение и вера в будущее.
Асенька! Когда у нас будет первая елка для наших ребят? Боже, как это хорошо".
Увы, эта мечта так и осталась мечтою… Вспоминает Марина Антоновна:
"В первый Новый год, который состоялся для единственного ребенка Деникина, не было никакой елки. 24 декабря 1919 г. (мне было десять месяцев) мой отец, командующий Белой армией юга России, не сумев взять Москву, был отброшен к берегам Дона и принял там участие в жесточайших сражениях. 22 декабря писал своей жене, находящейся в 400 км от Ростова, в Екатеринодаре: "Я останусь в Батайске, пока будет необходимо защищать Ростов и Новочеркасск". Что до моей матери, которая скорбела по своему только что умершему брату Дмитрию, то она не могла думать ни о какой елке…"
Посмотрим и мы. Вспоминает Марина Антоновна:
"Голос крови действительно взял свое, и в сердце Деникина нашлось место для родительской любви. Увы! Моя мать всегда опасалась (впрочем, совершенно напрасно), что это "место" существует за счет любви к ней…"
Какие далеко идущие планы! А кругом война, кровь…
И незримо для всех шла по фронтам за прославленным боевым генералом его невеста, та, которую он ласково назвал в письмах: "моя радость", "моя голубка", "моя дорогая". Та, что осветила его безрадостную осень…
Душа Антона Ивановича буквально кричит: "Моя столь желанная, придет ли когда-нибудь счастье?"
Счастье услышит и придет. Подарит двадцать девять лет совместной жизни и дочь Марину. Но будет навечно окрашено горем утраты Отчизны…
Часть II
ЛИХОЛЕТЬЕ РУССКОЙ СМУТЫ
И я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть…
Откровения Иоанна Богослова
1917 ГОД ГЛАЗАМИ ДЕНИКИНА
Отсутствует страница 188.
…И снова нравственные аспекты создания семьи в будущем терзают Антона Ивановича.
"26 декабря 1916 (8 января 1917).
Дворец румынского парламентария, крепостника, именующего себя "социал-демократом". Шикарная отделка комнат, белоснежное постельное белье, отличная ванная и т. д. По-видимому, быть "социал-демократом" выгодно. Рождественский подарок небывалой ценности: пачка твоих писем от ноября и октября.
Ты для меня дороже жизни, Асенька, милая, переезжайте с дедом в Киев. Ты должна же понять, что я слишком высоко ставлю репутацию своей невесты, чтобы побудить ее к шагу, недостаточно корректному, - и это надо внушить деду. Ему придется только раньше времени признать меня в своем сердце внуком".
Деникин переживает, что у Ксении Васильевны портятся отношения с ее матерью.
"3 (16) февраля 1917.
Праздник: приехал первого Николай и привез милые письма.
В таких случаях настроение подымается, мысли светлеют…
Мне кажется, я понимаю сущность тех странных отношений, которые устанавливаются между вами тремя и которые всем трем портят жизнь. Ты сама сознаешь, что несколько нервно относишься к матери. Аркадий это чувствует, не углубляется в причины и инстинктивно становится в отношении тебя предубежденным. Вы трое не вполне владеете своими нервами и не можете поэтому облечь в сносные формы свои внешние отношения. Голубка моя, радость, возьми себя в руки и подай первой пример, несмотря на "скверный издерганный характер".
А если к этому прибавить в отношении матери немного ласки - не вымученной, не вынужденной, а от сердца, то картина взаимоотношений совершенно изменится…"
Вдруг в одном из писем Ксения высказывает опасение: а если Антон Иванович будет любить их будущих детей больше, чем ее? Вот это вопрос! Подсчитать соотношение сил и средств при принятии решения на наступление значительно легче. Но надо отвечать…
"5 (18) февраля 1917.
Милая моя, любить ребенка больше, чем Асю? Я незнаком с родительской психологией, но думаю, что это можно. Я, скорее, боюсь другого: найдется ли в сердце, совершенно и прочно занятом, маленькое местечко для другого существа… Впрочем, кровь говорит сильнее, чем рассудок. Посмотрим".
тические события в центре, как кадры кино на экране, мелькали перед глазами с невероятной быстротой. 8 марта, когда командир корпуса изливал в письме душу своей любимой, настроения в столице настолько изменились, что с отречением Николая 11 от престола надежда на конституционную монархию рухнула навсегда.
И тем не менее в письме адекватно отражены политические взгляды Антона Ивановича, сформированные еще в годы его учебы в Академии Генерального штаба. Он ярый противник любых революций, о чем и пишет Ксении Васильевне:
"Моим всегдашним искренним желанием было, чтобы Россия дошла до своих целей путем эволюции, а не революции. Надежды не оправдались. Темные силы, старавшиеся в безумии своем повернуть к… ускорили развязку".
Свое неприятие революции, декларированное в письме к невесте, Деникин пронесет через все годы русской смуты и унесет на чужбину. Он всегда заявлял об этом прямо, откровенно, конкретно, последовательно. Даже в качестве главкома ВСЮР в период наибольших успехов Белого движения-похода на Москву. 21 июля 1919 года в Ростове генерал говорил, что революция провалилась, и теперь возможны только либо эволюция, либо контрреволюция: "Я иду путем эволюции…"
С моей точки зрения, такое заявление утопично. Невозможно идти эволюционным путем, когда Гражданская война достигла кульминационной точки и ведется тотальное уничтожение противника. Тем не менее Антон Иванович верен своему политическому кредо.
Он пишет Ксении о том, чего больше всего боится в начавшейся революции:
"Теперь только одного нужно бояться: чтобы под флагом освободительного движения грязная накипь его не помешала конституционному успокоению страны.
Какое счастье было бы для России, если бы "круг времен" замкнулся происшедшей в столице трагедией и к новому строю страна перешла бы без дальнейших потрясений!"
Однако в каждой строчке деникинского послания уже ощущается тревога, пока еще смутная, но все же тревога за то, что Россия вползает в эру великих социальных катаклизмов. А как бы не хотелось! Но Антон Иванович надеялся на лучшее (скорее всего, опять же из-за недостатка информации). Если не состоялась эволюция, о которой он так страстно мечтал, то, может быть, революция станет "бархатной"?
Спустя четыре года Деникин, много переживший, много передумавший, однозначно утверждает: революция - не случайность:
"Неизбежный исторический процесс, завершившийся февральской революцией, привел к крушению русской государственности".
Но не стоит заблуждаться: признавая закономерность революции, Деникин никогда не проникался к ней хотя бы маленькой долей симпатии. Отношение к революции - та составляющая его мировоззрения, где все проявления довольно рельефно отражены. Здесь он фактически не испытывал сомнений: был врагом революции и не отступил от этого принципа ни разу.