Он высказывался за восстановление польской государственности, но только по этнографическому признаку, о чем уведомил союзников по Антанте и не скрывал от начальника польского государства - маршала Пилсудского. Главком ВСЮР прямо заявил главе польского государства через эмиссара генерала Корняцкого о том, что Россия останется Единой и Неделимой.
Генерал полагал, что Польша будет активно выступать против Советской России, но он не учел националистических амбиций маршала Пилсудского.
Получив отказ Антанты от вооруженной поддержки, Пилсудский начал непосредственные контакты с главнокомандующим ВСЮР, вступив с самого начала в двойную игру. Стратегический план Пилсудского был таков: путем затягивания переговоров и угроз прекратить поддержку ВСЮР, окончательно ослабить позицию белых. Одновременно установить контакт с правительством Ленина, попытаться достичь некоторых территориальных уступок.
Такая двойная игра вскоре стала известна генералу Деникину. ОСВАГ доложил ему о сути политики Польши следующее: "Мы хотим, чтобы большевики били Деникина, а Деникин бил большевиков".
Отсюда желание: "Пользуясь междоусобной борьбой в России, извлечь для себя наибольшие выгоды".
Такое известие стало для Антона Ивановича большим ударом.
Польские политики в своем вероломстве по отношению к Деникину порою опускались до мелких козней, которые унижали высшее должностное лицо белого юга России. Поезд дипломатического представителя ВСЮР в Польше не могли загрузить 17 дней, все решали, где разместить представительство белых.
А ведь польская миссия, прибывшая в Таганрог 30 сентября 1919 года, была принята самым радушным образом… Хотя сразу стало ясно, что ее единственной задачей было склонить Деникина к формальному обещанию отдать Польше Курляндию с ее Балтийским побережьем, Волынь, Литву и Белоруссию. Не вышло…
Не содействовало установлению более тесных контактов с Польшей и отсутствие оперативной связи между Варшавой и Таганрогом. Она осуществлялась через… Париж. Парадоксальный факт: когда войска генерала Деникина подходили к Орлу, дипкурьер ВСЮР приехал в Польшу лишь на 29-й день.
Полковник Долинский, представитель Деникина в Варшаве, писал своему главкому об унижениях, которым он постоянно подвергался, о свирепствовавшей в Польше дикой "дерусификации" и о растущей враждебности прессы к армии юга России.
Из воспоминаний М. А. Деникиной:
"Мой отец в мемуарах упоминал о своем представителе в Варшаве полковнике Долинском. В апреле 1981 года я получила письмо от немецкого преподавателя математики Р. Долинского. Сын полковника (затем произведенного моим отцом в генералы) раздобыл мой адрес, чтобы поделиться своими отроческими воспоминаниями, относящимися к его жизни на Украине в 1919 году. Он задал мне вопрос, на который я должна была ответить "нет".
"Марина Антоновна, нет ли случайно в бумагах, оставленных Вашим отцом, деталей, связанных с миссией моего отца в Польше осенью 1919 года? Мой отец говорил мне об этом лишь однажды перед своей смертью".
Вот что я узнала: в Восточной Пруссии в районе Данцига находились склады немецкого оружия и боеприпасов, которые по Версальскому договору должны были быть уничтожены. On-ределенным ответственным лицам в Германии пришла идея предложить оружие белым, которые сразу же приняли предложение. Но чтобы переправить оружие на юг России, необходимо было получить разрешение Польши на его перевозку через ее территорию. Мой отец был ответственным за проведение всей операции. Она могла быть осуществлена только при содействии какого-нибудь члена союзнической комиссии. В Варшаве моему отцу рекомендовали некоего француза, так сказать, подходящего для нашего дела и будто бы вполне достойного доверия. На самом деле этот человек выдал моего отца и провалил все предприятие.
Я думаю, что факты подобного рода играли большую роль в истории. В то время, когда Ллойд Джордж делал все возможное, чтобы приостановить помощь армии юга России, белым жесточайшим образом не хватало этих немецких арсеналов (предназначенных для уничтожения), которые могли сыграть решающую роль в их победе… и изменить лицо мира!"
События развивались так, что отношения ВСЮР и Польши обострились до предела. Савинков сделал прогноз: к весне 1920 года Деникину придется воевать против Польши. Степень напряженности не исключала гипотетической возможности такой модели развития дальнейших событий.
Антон Иванович предпринимал отчаянные попытки снять разногласия с Польшей дипломатическим путем, но не нашел понимания в польском правительстве, которое зациклилось на территориальных претензиях к России. Это вызвало раздражение у генерала.
В декабре 1919 года Деникин направляет Пилсудскому просьбу перейти в наступление против правого крыла Южного фронта. Начальник польского государства маршал Пилсудский медлит.
А советская дипломатия не дремлет, затевает с Польшей свою игру. И - выигрывает время. Пилсудский лишь в январе 1920 года развернул боевые действия против советской 12-й армии, но время уже работало против Деникина, участь его войск на Украине была решена.
Такая политическая линия Польши позволила генералу в эмиграции утверждать: польское правительство фактически "спасло советскую власть от гибели".
Польша действовала вероломно, в духе лучших традиций Макиавелли. Генерал Деникин действовать вероломно не хотел и не умел. Не случайно упоминавшийся выше дипломат Михайловский сокрушается о том, что, например, надо было бы пообещать полякам Волынь и не выполнить. Но это - не в правилах Антона Ивановича…
В отношениях с лимитрофными государствами особо ярко проявилась нетерпимость Деникина к любым проявлениям сепаратизма. Нетерпимость к лимитрофным государствам часто принимала крайние формы. Когда главкому ВСЮР доложили, что на прием просятся представители Латвии и Литвы, он ответил: "Я таких государств не знаю".
Пользы подобная позиция не принесла: не использовал возможности приобрести союзников в антибольшевистской борьбе.
Несколько терпимее Деникин относился к Финляндии.
Получив сообщение о том, что Англия и США признали в мае 1919 года ее суверенитет, направил в адрес Парижской конференции телеграмму, в которой указал, что отнесся к этому с полным сочувствием, но полагает, что решение финляндского вопроса без учета интересов России "является для русского народа неприемлемым".
Он создает по финскому вопросу специальную комиссию, которая пришла к выводу:
Финляндия может быть признана независимой лишь в случае заключения с Россией Конвенции, позволяющей иметь базы в финских портах и пересматривающей границы на Кольском перешейке. В противном случае будет создана угроза Петрограду, что "принудит Россию к ведению в будущем ряда войн для восстановления своих собственных границ, позволяющих свободно развивать свои экономические силы".
Советско-финляндская война (1939–1940) отчасти подтвердила правоту позиции генерала Деникина.
Тут скорее надо признать - дипломатия оказалась слабым звеном в деятельности генерала, который не имел в этой сфере необходимых навыков, опыта и способностей.
По сравнению с внутриполитической деятельностью, в неудачах внешней политики Деникина несколько большую роль сыграли субъективные причины. Генерал не умел лавировать, лукавить, тем более быть вероломным, без чего, как учит история, невозможна дипломатия.
Правда, суровые реалии действительности заставляли Антона Ивановича овладевать и общепринятыми приемами дипломатической деятельности. Так, он приказал создать комитет по освобождению Бессарабии, но держать это в строжайшей тайне, чтобы не испортить отношения с правительством Румынии. Это были единичные эпизоды, которые не должны ставить под сомнение мое утверждение, что Деникин не имел дипломатических талантов.
Негативное влияние оказывало и то, что он был вынужден сверять свои внешнеполитические акции с позицией Антанты. Не случайно Михайловский писал:
"Силой и слабостью Деникина во внешней политике было отсутствие авантюризма. Его дипломатия была в мертвом оцепенении шаблонов великодержавного союза с Антантой".
Дипломатические неудачи Деникина показывают, что государство "царя Антона" медленно, но уверенно входило в состояние социально-политической комы, из которой его не могли вывести никакие реаниматоры. Гордиев узел затягивался все сильнее. Со всеми вытекающими отсюда последствиями…
КОНЕЦ ВСЕМ НАЧАЛАМ
Я на коне, толкани - я с коня…
В. Высоцкий
Крым. Конец марта 1920 года. Феодосия… Антон Иванович сидит в небольшом кабинете… Заходит недавно смещенный с должности начальника штаба ВСЮР генерал Романовский.
- Ваше превосходительство! Разрешите доложить…
- Простите, Иван Павлович, перебью. Прошу выслушать. Низкий поклон, что вы правильно восприняли мое решение о смещении вас с должности.
- Но я же сам просил вас об этом! - воскликнул Романовский. - Думаю, что генерал Махров - достойная замена.
- Не об этом, дорогой Иван Павлович! Решение далось мне трудно, не за одну бессонную ночь. Вы знаете, сколько раз я не отпускал вас, сколько раз отметал давление. Даже протопресвитера. Но политика, милый генерал, оказалась сильнее меня… Тем более вас ведь действительно могли убить эти скоты, носящие, к сожалению, погоны русского офицера. Злой рок, я остался один на один со всеми силами зла…
Выслушав монолог своего бывшего непосредственного начальника, Романовский покраснел и на одном дыхании выпалил:
- Антон Иванович, да о чем это вы? Мы же все обсудили. Не было другого выхода…
- Это еще не все, дорогой Иван Павлович. Позвольте закончить, - как-то обреченно сказал главком. - Я понимаю. Не хочу сейчас говорить красивых слов о том, что вы значите для меня. Что я сейчас скажу, вы услышите первым. Логика поражений неумолима. Кто-то должен нести ответственность за случившееся. И эта беспощадная логика подвела меня, дорогой Иван Павлович, к единственно верной мысли: таким человеком может быть только главнокомандующий.
- Извините, что перебиваю, ваше превосходительство, но существует ряд объективных причин…
- Иван Павлович, мы же офицеры! Только я должен ответить за эту трагедию…
- Понимаю, Антон Иванович, всю вашу боль. Это и моя боль. Это боль всех генералов. Но вы не должны уйти с поста главкома! Армия верит вам!
- К сожалению, не совсем так. У меня ночью 19 марта был генерал Кутепов. Вы знаете, как я уважаю его. Александр Павлович рассказал интересные вещи. Его вызвал генерал Слащев, известный интриган, из Севастополя в Джанкой и, сославшись на мнение, что армия и население недовольны генералом Деникиным, предполагает 23 марта созвать совещание, которое, вероятно, заставит меня сдать командование. Я, Иван Павлович, не был удивлен, так как уже знал о бурной деятельности Слащева, который связался с Врангелем, Боровским, Сидориным, Покровским, Юзефовичем, имея в виду свою кандидатуру на пост главкома. Знаю и о давних интригах Врангеля, о том, что Сидорин обвиняет в предательстве Дона. Генерал Кутепов предложил принять меры против готовившегося совещания, вызвать старших начальников, потребовав доклада о настроении войск.
- Александр Павлович абсолютно прав! - вскричал Романовский.
- Других предложений от командира Добровольческого корпуса я и не ожидал… Но принял другое решение. Время настало. Довольно.
- Антон Иванович, этого делать нельзя!
- Иван Павлович, ради бога извините, но оставьте меня одного. Вызову вас чуть позже.
Генерал Романовский, бледный как полотно, направился к выходу.
- Да, Иван Павлович, только не подумайте чего-нибудь плохого. Генерал Деникин не пустит пулю в лоб. Не дождутся! Бывало и хуже. Нам тяжело, противнику не легче. Я еще нужен Отечеству, Асе, Марине…
- Что бы там ни было, остаюсь со своим главкомом! - Романовский быстро захлопнул дверь кабинета, чтоб никто не увидел, как у него на глазах блеснули слезы…
Дальнейшие события развивались быстро.
Деникин составил секретную телеграмму-приказание о сборе начальников в Севастополь на военный совет под председательством генерала Драгомирова на 21 марта для избрания преемника главнокомандующего вооруженными силами юга России. В число участников Антон Иванович включил и известных ему "претендентов на власть". В состав совета должны были войти:
"Командиры Добровольческого (Кутепов) и Крымского (Слащев) корпусов и их начальники дивизий. Из числа командиров бригад и полков - половина (от Крымского корпуса, в силу боевой обстановки, норма может быть меньше). Должны прибыть также коменданты крепостей, командующий флотом, его начальник штаба, начальники морских управлений, четыре старших строевых начальника флота. От Донского корпуса - генералы Сидорин, Кельчевский и шесть лиц в составе генералов и командиров полков. От штаба главнокомандующего - начальник штаба, дежурный генерал, начальник военного управления и персонально генералы: Врангель, Богаевский, Улагай, Шиллинг, Покровский, Ефимов, Юзефович и Топорков".
Генерал Махров, сменивший на посту смещенного генерала Романовского, вспоминал:
"Он (Деникин) показался мне невыразимо усталым. Протянул приказ и сказал: "Мое решение бесповоротно. Армия потеряла веру в вождя, я потерял веру в армию…"".
К председателю военного совета генерал Деникин обратился с письмом:
"Многоуважаемый Абрам Михайлович!
Три года российской смуты я вел борьбу, отдавая ей все свои силы и неся власть, как тяжкий крест, ниспосланный судьбой.
Бог не благословил успехом войск, мною предводимых. И хотя вера в жизнеспособность армии и ее историческое предназначение мною не потеряна, но внутренняя связь между вождем и армией порвана. И я не в силах более вести ее. Предлагаю Военному Совету избрать достойного, которому я передам преемственность власти и командование.
Уважающий Вас А. Деникин". Военный совет собрался, и утром 22 марта Деникин получил телеграмму генерала Драгомирова:
"Военный Совет признал невозможным решить вопрос о преемнике главкома, считая это прецедентом выборного начала, и постановил просить Вас единолично указать такового. При обсуждении Добровольческий корпус и кубанцы заявили, что только вас желают иметь своим начальником и от указания о преемнике отказываются. Донцы отказались давать какие-либо указания о преемнике, считают свое представительство слишком малочисленным, не соответствующим боевому составу, который они определяют в 4 дивизии. Генерал Слащев отказался давать мнение за весь свой корпус, от которого могли прибыть только три представителя, и вечером просил разрешения отбыть на позиции, что ему и было разрешено. Только представители флота указали преемником генерала Врангеля. Несмотря на мои категорические заявления, что ваш уход решен бесповоротно, вся сухопутная армия ходатайствует о сохранении вами главного командования, ибо только на вас полагаются и без вас опасаются за распад армии, все желали бы вашего немедленного прибытия сюда для личного председательствования в совете, но меньшего состава. В воскресенье, в полдень, назначил продолжение заседания, к каковому прошу вашего ответа для доклада военсовету.
Драгомиров".
Впоследствии в белой эмиграции генерал Богаевский вспоминал, что участники совета, кроме моряков, единодушно заявили: выборов быть не может, войска подчиняются главкому. В особенности решительно были настроены добровольцы, которые заявили, что признают только генерала Деникина, и "в порыве горячего чувства вскочили и закричали ему "Ура"."
Антон Иванович между тем счел невозможным изменить свое решение. Генералу Драгомирову ответил коротко, но твердо:
"Разбитый нравственно, я ни одного дня не могу оставаться у власти. Считаю уклонение от подачи мне совета генералами Сидориным и Слащевым недопустимым. Число собравшихся безразлично. Требую от военного совета исполнения своего долга. Иначе Крым и армия будут ввергнуты в анархию.
Повторяю, что число представителей совершенно безразлично. Но если донцы считают нужным, допустите число членов сообразно их организации".
За этими словами скрывалась глубокая нравственная и духовная драма…
Заседания военного совета шли непросто. Первоначально члены совета собрались на квартире у генерала Витковского и твердо высказались за оставление генерала Деникина на посту главнокомандующего вооруженными силами юга России. Однако генерал Кутепов сообщил, что Антон Иванович тверд в решении оставить пост. Все разошлись, не приняв никакого решения.
На самом военном совете долго решали вопрос о преемнике, не называя его. Наконец начальник штаба Черноморского флота Рябинин назвал имя Врангеля. Многие генералы вообще высказались против выбора командующего, считая такой порядок недопустимым. Предложили связаться с Деникиным и просить его сохранить командование. Это является лучшим контраргументом на имеющиеся в советской и белоэмигрантской историографии утверждения о том, что после "новороссийской катастрофы" авторитет Деникина был якобы подорван напрочь. Колебания членов военного совета говорят об обратном…
Однако принимать решение было необходимо!
На другой день из Константинополя прибыл Врангель. На военном совете старшие начальники начали заседать отдельно. Споры продолжались. Ни одна кандидатура не обходилась без возражений. Согласия не было. Наконец, генерал Богаевский призвал решить вопрос и предложил кандидатуру Врангеля. Снова обсуждали, спорили…
В конце концов решение было принято. В Феодосию пошла телеграмма, подписанная генералом Драгомировым:
"Высшие начальники до командиров корпусов включительно единогласно остановились на кандидатуре генерала Врангеля. Во избежание трений в общем собрании означенные начальники просят вас прислать ко времени открытия общего собрания, к 18 часам, ваш приказ о назначении, без ссылки на избрание военным советом".