Но надежды на лучшую жизнь не оправдались. И тоска по родине не давала покоя. Через год вернулись в родные края.
К тому времени их спасительный уголок - сторожка - развалился. Начались скитания по чужим углам. Некоторое время жили даже в бане.
Баня стояла на самом берегу реки. Там было тепло и спокойно. В предбаннике отец оборудовал мастерскую, где выполнял заказы односельчан. Он за эти годы научился многому: делать ведра, тазы, кастрюли - из жести; стулья, столы - из дерева, шить сапоги и ботинки, катать валенки.
Жизнь была очень беспокойной. На Урале и всюду шла борьба с белогвардейцами. Село несколько раз занимали то белые, то красные, и оно постоянно находилось под огнем.
Отец снова ушел воевать.
Потом и в их село пришла Советская власть. Начались большие события и перемены. Но одни наводили порядок, а другие создавали беспорядок. Нелегко доставалась лучшая жизнь.
А сколько было радости в семье, когда появилась возможность поставить свой небольшой домик! Потихоньку обзавелись хозяйством. Теперь у них было почти все самое необходимое. Пришло время подумать и о получении образования, изучении грамоты.
Отец впервые вывел семь букв, составляющих его фамилию, прямо в мастерской на верстаке. Так буква за буквой научился писать и читать. Мать же тянула "А-а" вместе со своими детьми, первыми школьницами в семье.
Горько было вспоминать прошлое, но родители вспоминали, рассказывая о пережитом. Учили нас трудолюбию, бережному отношению к приобретенному. Сколько помню, всегда были спокойны и внимательны друг к другу, добры к людям.
Помогали нуждающимся, делясь последним зерном перед посевом или куском хлеба перед новым урожаем…
Наступивший в жизни просвет принес им много радости. Но вот опять война и горе…
Долгими днями и вечерами в пути мы разговаривали, узнавали подробности жизни друг друга.
Шура Гладких рассказала, что выросла среди троих своих братьев. Наверное, потому и была по-мальчишечьи озорной. Отец ее был коммунистом с дореволюционным стажем. В тридцатые годы работал колхозным бригадиром в своем селе. Несколько позже стал председателем колхоза, а затем и председателем сельского Совета.
Шура после семи классов окончила двухгодичную школу медсестер и была направлена в хирургическое отделение районной больницы.
На вопрос Шуры - как я оказалась здесь - коротко ответить было сложно. Хотела стать детским врачом, да окончить успела только семилетку. Наверное, быстро взрослела, потому что все чаще задумывалась о трудностях и недостатках в семье. На шесть человек был один работник - отец. Решила пока пойти поработать, чтобы учебу продолжить поздней. С большим трудом уговорила родителей. И стала я регистратором-статистиком в медпункте заводского рабочего поселка. Научилась не только составлять отчеты, но и делать перевязки и уколы.
И вдруг война!
Почему-то больше стали болеть взрослые и дети. Детский врач не успевала после приема больных ходить по всем вызовам на своем участке. Приходилось зачастую помогать ей. Она подробно рассказала мне о детских болезнях, научила их распознавать. Но основной моей обязанностью была, конечно, статистика.
Я тогда думала: идет война, а я тут отчитываюсь за какие-то единички-палочки. Что за работа! Пойду на фронт.
Но не так скоро и легко осуществилась мечта. Первое заявление в военкомат отнесла в начале сорок второго года.
- Пока не требуется, - ответил военный.
Некоторое время спустя вновь напомнила о себе. Окошечко, куда подавала заявление, было расположено высоко, не по моему росту. Я каждый раз подтягивалась на цыпочки, чтобы повыше казаться военному. Но он все равно приподнимался с места, чтобы посмотреть на меня, и с улыбкой отвечал: "Пока не требуется". Да так бесконечно.
В последний раз я не выдержала:
- Каждый день отправляете на фронт, а мне все отвечаете, что не требуется, - и заплакала.
- Ух ты! Зайди-ка сюда.
Зашла. В кабинете сидело человек пять военных.
- Посмотрите на нее. На фронт собралась, - сказал сидящий у окошечка.
- Сколько лет?
- Семнадцать.
- Когда исполнится?
- Уже исполнилось.
- Неужели? А я бы сказал, что ты учишься еще в третьем-четвертом классе. Что же ты, на фронт собираешься, а растешь плохо? Что думаешь делать на войне?
- Раненых перевязывать.
- Документ есть о том, что медсестрой работаешь?
- Нет.
- Вот видишь, документа нет, и лет мало, и рост неподходящий. Так что советуем тебе еще подрасти и подучиться.
От слез не видела дороги. Злилась на свой рост и на тех военных, которые посмеялись надо мной. И с отчаянием думала: что же теперь делать?!
Несколько дней спустя увидела объявление:
"Идет набор на краткосрочные шестимесячные курсы медсестер".
Тут же зашла и написала заявление. Приняли. "Теперь-то у меня будет документ!" - торжествовала я.
В нашем далеком от фронта уральском поселке жизнь текла своим чередом. Эшелонами прибывали эвакуированные из юго-западных областей, испытавшие ужасы войны. Многие из них лишились крова, потеряли при бомбежках и обстрелах в пути своих детей, родных и близких.
Прибывающие размещались в каждую семью жителей поселка. Хозяева, сочувствуя, принимали пострадавших, помогали чем могли, хотя и сами с началом войны жили скудновато. Население поселка увеличилось больше чем втрое. Стало гораздо шумней, оживленней, чем в мирное время. Особенно вечерами становилось шумно и многолюдно около общежитий, где разместили эвакуированную молодежь - учащихся школ ФЗУ. Ребята после трудового дня выходили с гитарой, пели, плясали. До поздней ночи, а то и до утра разносились по поселку веселые голоса, шутки, смех. Они создавали такое веселье, какого раньше не было. А ведь повидали войну. Побывали под бомбами. Многие не знали о судьбе своих семей, оставшихся на оккупированной территории. Возможно, легче было переносить душевную тоску и тревогу, заглушая их показной бравадой. Пожалуй, и взрослые - как коренные жители, так и эвакуированные - таким образом оборонялись от горьких раздумий.
Всяческие неудобства, теснота, жизненные недостатки, сдружили людей - хозяев и квартирантов, - и у них все стало общим. В том числе радости и печали. Вместе провожали на фронт комсомольцев-добровольцев. Вместе горевали, когда почтальон кому-то приносил похоронку. Радовались каждому письму, пришедшему с передовой, или когда у кого-то из эвакуированных объявлялся потерявшийся в дороге член семьи.
Шли тревожные известия: "…оставили город…", "бомбили Москву…" Разговоры велись такие, будто фашистские самолеты могут прорваться и на Урал. В связи с этим, на всякий случай, на оконные стекла наклеивали полоски бумаги крест-накрест, чтобы уменьшить вибрацию от взрывной волны. Повсюду стали соблюдать тщательную светомаскировку. Поселок погрузился во мрак. Стало тихо и тоскливо.
Жильцы поочередно дежурили с наступлением темноты и до рассвета. Наблюдали, не мелькнет ли в чьих-то плохо замаскированных окнах огонек. Если замечали, сразу же предупреждали об этом.
Начались учебные воздушные тревоги. Медицинских работников перевели на казарменное положение, освободив для этого один из кабинетов медпункта.
Меня перевели на ставку медицинской сестры, хотя я еще не имела соответствующего образования. Сидела с врачами на приемах и аккуратно выполняла все, что полагалось, но постоянно думала: все равно уйду на фронт! Решение свое держала в тайне.
Шли практические занятия в госпитале. Учили ухаживать за ранеными в палатах, перевязывать, снимать и накладывать гипсовые повязки. Запомнился день, когда вся группа присутствовала на первой операции - ампутации нижней конечности.
Некоторые из девчат не выдержали, ушли из операционной. Руководитель группы просил и меня, побледневшую, выйти, но я отказалась. Решила до конца проследить за ходом операции. Нужно привыкать ко всему сейчас, думала я, там некогда будет падать в обмороки.
Учеба подходила к концу. Преподаватель, который вел в группе военное дело, сообщил, что после окончания курсов, с получением удостоверения, нас поставят на военный учет, что могут отправить и на фронт.
- Ура! - не выдержала я.
После окончания занятий, получив положенные документы, я в тот же день отправилась в военкомат. Подала в окошечко знакомому военному и спрашиваю:
- А теперь сколько еще ждать придется?
- Вот так история! - удивился он. - Теперь-то, пожалуй, скоро вызовем.
Повестка пришла через день - восьмого марта сорок третьего года…
Моя старшая сестра Нина, с которой я вместе жила, заметив необычно приподнятое настроение, недоуменно произнесла:
- Чему ты радуешься? Это же повестка!
По рассказам мужа она уже представляла, что такое война.
- В том-то и дело, Ниночка, что это повестка, которую я ждала целый год.
- Глупая, что ты наделала?! - сокрушалась она.
…Ближе к фронту больше разрушений от налетов и бомбежек вражеской авиации. Вдоль железной дороги чаще встречаются сгоревшие хаты, на месте которых остались лишь полуразрушенные печи с торчащими трубами.
На одном из разрушенных полустанков заметили одинокого мальчика лет семи. Странно было видеть ребенка среди развалин.
Эшелон остановился у семафора. Мальчик спрятался за печь.
- Малыш, подойди сюда, - позвал кто-то.
Но он стоял, выглядывая из засады.
- Иди, не бойся. Гостинцы тебе дадим.
Он подошел, недоверчиво посматривая на людей.
- Что ты здесь делаешь?
- Играю.
- Ты один?
- Не, с мамкой.
- А где вы живете?
- Там, в огороде, в землянке.
Там, куда он показал, мы увидели землянку и женщину с лопатой в руках. Мать обрабатывала землю.
- Мальчик, вот возьми.
Кто подавал сахар, кто - сухари и шпиг. Мы с Шурой, кроме продуктов, отдали по куску мыла.
- Вот правильно. Молодцы, девчата! - похвалил замполит. - У них сейчас ничего этого нет. Начинают жить заново. Вот передайте еще.
Он протянул мыло и сахар.
- Да, война - это трагедия, - произнес замполит Таран, - разруха и голод, людские страдания и несчастья. И все же, несмотря ни на что, мы должны победить. Непременно. Иначе нельзя. И скажу вам прямо, девчата, что страшновато будет на войне и опасно. Только это не значит, что вам надо бояться, бросаться в панику. Конечно, предстоит побывать вам и под обстрелом и под бомбами, но я верю, что вы сильные и смелые и все невзгоды перенесете хладнокровно. Главное в вашей работе в прифронтовой обстановке - спокойствие и выдержка…
- По-ско-рей, по-ско-рей! - отстукивают колеса.
Вдоль железнодорожного полотна установлены зенитные батареи с вытянутыми вверх длинными стволами.
Около каждой зенитки хлопочут девушки-зенитчицы. Смотрю на них и завидую: шутка ли, доверен воздушный пост - защита от нападения гитлеровских стервятников.
На одной из остановок бежим к ближайшей зенитке. Наспех знакомимся с девчатами. Узнаем, что на счету этой батареи уже четыре сбитых вражеских самолета.
Девушки шутят и смеются, рассказывая обыкновенные истории военных дней. Все они такие же, как мы, молоденькие, худенькие, хрупкие на вид, но, чувствуется, более сильные духом.
- А можно испытать свои способности - пострелять из зенитки? - прошу их.
Получив разрешение от командира батареи, сержанта Ани, девушки охотно показали, как это делается.
Даю короткую очередь в небо. Встряхнуло. Оглушило. Стоящие рядом девчата вздрогнули и схватились за уши.
- Впервые слышим выстрел зенитки рядом, - оправдываемся.
- По ва-го-на-ам!
В Воронеж прибыли в сумерки. Вокзала здесь давно не существовало. Груды битых кирпичей на его месте. А вражеские самолеты продолжали летать и бомбить станцию, город. Сейчас после недавней бомбежки стоял густой дым.
- Дяденька, скоро поедем? - спросила я у железнодорожника, проверяющего тормоза.
- Может, и скоро, - ответил он неопределенно.
- А бомбят здесь часто?
- Достается. Ни днем ни ночью нет покоя.
- А вдруг и сейчас прилетят? Тогда почему не отправляют эшелон?
- Пути разбиты. Ремонтируют. Да и все поезда враз не отправишь.
- А если мы очень спешим?
- И куда вы все спешите, нетерпеливые?
- Известно куда - на фронт.
- Хотите раньше времени в ад попасть? Не советую торопиться. Еще успеете.
Немного отъехали от станции, как вдруг раздались взрывы. Поезд резко затормозил и остановился.
- Выходи из вагонов! - раздается команда.
А вдоль эшелона летит вражеский самолет. Делает разворот и обратно на бреющем полете. Но не стреляет и бомб больше не сбросил.
- Вероятно, возвращается с задания и боеприпасы уже израсходованы, - высказал предположение замполит.
Паровоз стоял. Мы подошли и увидели метрах в десяти-пятнадцати от железнодорожного полотна три дымящиеся воронки от только что разорвавшихся авиационных бомб.
- Повезло! - произнес машинист. - Еще бы чуть-чуть и… Ну что ж, двинулись дальше?
Мы вернулись в вагон.
Поезд остановился на небольшой станции. В надежде на то, что здесь долго не задержимся, все продолжали оставаться на своих местах. Но несколько минут спустя услышали голос начальника, подошедшего к вагону:
- Хватит бездельничать! Не на курорт приехали! Выноси вещи из вагонов, грузи в машины, да поживее.
Вышли. Осмотрелись: темнота! тишина!
- А где же фронт? - с удивлением произносит Шура Гладких.
Это была станция Чернянка Курской области.
Разгрузку закончили далеко за полночь. Вначале отвозили госпитальное имущество. Потом машины вернулись за людьми. В кромешной тьме в каком-то селе остановились и высадились.
- Получите сухой ужин, перекусите и скорей на отдых, - распорядился старшина.
Захватив во дворе по охапке соломы, мы идем по длинному коридору двухэтажного здания сельской школы, угол крыши которой с частью верхнего этажа снесены снарядом. Мы - это Шура Гладких, Маша Гуляева, Валя Лашук, Люся и я.
Во всех классах раздавались голоса, шуршала расстилаемая солома - всюду было занято. Свободным оказался только угловой класс на втором этаже, где зияла дыра в небо, через которую видны были звезды.
- Ну что ж, неплохо устроились. Свежий воздух и тэ дэ, - одобрила Шура.
- А что будем делать, если дождь пойдет? - забеспокоилась Маша.
- Начнем потихоньку растворяться, - шутит Люся.
- Девчонки, хватит болтать. Жуйте побыстрей свой сухой ужин и - молчок. Скоро уже подъем, - напомнила старшая.
Но мы продолжали шептаться и разглядывать звезды. Определили, что они расположены как дома на небе, на Урале. Нашли Большую Медведицу и Малую…
Усталость взяла верх. Скрылись зияющая дыра, звезды и весь мир…
- Кончай ночевать, не на курорт приехали! - повторяет Шура слова начальника. - Слышите, старшина надрывается: "Подъем!" да "Подъем!"
- Хочешь не хочешь - вставай, девчата, - поддерживает Валя.
- Дорогуши, запомните, что вы теперь не в гостях у мамочки, которая всегда вас жалела, - не отступала Гладких. - Мамочку заменил нам старшина. А он может пожалеть лишь нарядом вне очереди. Так что спал или не спал - подъем! Ел или не ел - становись, шагом марш! Ясно?
Физзарядка на свежем воздухе…
А Лида Богомолова, шеф-повар, уже покрикивает:
- На завтрак, на завтрак, товарищи!
Лида колдовала во дворе около двух больших котлов походной кухни, откуда тянуло чем-то очень вкусным. С шутками и прибаутками она раскладывала по котелкам кашу большой поварешкой с метровой ручкой и просила не забыть явиться за чаем.
До войны в этом школьном дворе звенели веселые голоса детворы. Еще недавно школа была занята фашистами под солдатские казармы, школьный двор обнесен колючей проволокой. Растоптаны и превращены в свалку мусора клумбы. Повсюду валялись ржавые консервные банки, гильзы от снарядов. Здесь жили представители "высшей" расы, считающие себя сверхчеловеками!
В столь мирные когда-то двор и огород ворвался вражеский танк, да так и замер с развороченными гусеницами…
В этом селе мы продолжали заниматься строевой подготовкой, стояли на постах, патрулировали по селу в ночное время. Привыкали к бомбежкам на расстоянии трех километров. Это каждый вечер бомбили ту станцию, на которой мы разгрузились. С наступлением темноты наблюдали за полетом трассирующих пуль - цветных цепочек, которые летели с разных сторон в одну точку, светящуюся в фокусе прожекторов.
Мы прибыли сюда в начале июня. До исторических событий на Курской дуге было еще далеко. Стояла тишина. Но все же чувствовалась близость линии фронта, вызывая ощущение тревоги.
НА КУРСКОЙ ДУГЕ
Полчища Гитлера в битвах под Москвой и Сталинградом потерпели крупные поражения.
Наш ХППГ-5148 и ХППГ-5149 были направлены на Курскую дугу, в состав 38-й армии.
Первое место дислокации полевого госпиталя - в лесу, в двадцати километрах от Обояни. Здесь не было никаких условий для развертывания госпитальных отделений.
По инициативе командования госпиталя решено начать строительство подземных помещений. Все основные отделы надо было укрыть на глубину до полутора-двух метров. Приемное отделение планировалось на размещение около двухсот человек, а стационар - на четыреста коек, хотя по штату положено всего двести двадцать. Кроме того - санпропускник с дезинфекционной камерой, парикмахерской и моечной, с комнатами для раздевания и одевания после санитарной обработки.
Площадь перевязочной готовилась с учетом на установку двенадцати столов, операционная - на три, шоковая палата - на шесть коек.
Стены в перевязочной и операционной приказано промазать глиной и выбелить, а в палатах-землянках отделать мелким березовым лесом. Полы покрыть деревянными решетчатыми настилами. Все помещения соединить между собой траншеями. Земляные работы завершить в течение двух недель. Служебные и подсобные помещения разместить на поверхности, в палатках.
Не теряя времени, мы приступили к выполнению поставленной задачи. Личный состав разбили на бригады, между которыми шло соревнование за быстрейшее выполнение работ на своих участках.
Подъем с шести часов перенесли на четыре утра. Сократили перерывы на обеды и ужины. Работу продолжали до наступления глубокой темноты.
Тяжел труд землекопа. С первых же часов у большинства девчонок на ладонях появились мозоли. Потом они лопались. Ломило руки, болело и ныло все. И на отдых времени оставалось совсем немного. Да только это была не беда! Ничего, что уставали до чертиков, все равно выкраивали часик еще и на свидание с танкистами, чей корпус дислоцировался рядом, за километр от стройки.
С вечера, казалось, все были на месте, а после отбоя одна за другой уходили и уходили.
Как-то в поздний час заглянул в палатку дежуривший по части лейтенант Крутов. Осветил фонариком и закричал:
- Что такое, где все?
Я очнулась от яркого света, направленного мне в лицо.
- Где все? - повторил начштаба.
В углу палатки заворочалась и заворчала Валя Бабынина:
- Не мешайте спать!
Утром девчата покатывались от смеха, рассказывая, как уходили и как возвращались со свидания. Как кого-то чуть не подстрелил часовой. Но кого - не признались. Темная ночь выручила влюбленных.