Все это и многое другое я узнала, казалось, в течение одного длинного дня, а на самом деле прошли сутки и вторые, а мы продолжали работать, забывая поесть. Отдых же вообще казался немыслимым. Как можно было уйти, когда сотни людей ожидали помощи. Так и ходили мы с куском хлеба в кармане халата.
Порой линия фронта словно бы сужалась вокруг нас. Пулеметная и автоматная стрельба сливалась с непрерывным грохотом орудий. Но внимание и мысли отвлекались от происходящих событий, и окружающая обстановка становилась привычной. Но вот к знакомому гулу присоединился какой-то еще. Над нами завыли и с душераздирающим свистом начали проноситься самолеты.
- Воздушный бой идет, - пояснил раненый, которого я перевязывала.
Самолеты то и дело один за другим пикировали над домом, и казалось, что вот-вот врежутся в операционную. Временами от этого невыносимого свиста хотелось запрятаться куда-нибудь, как в детстве, хотя бы под стол, на котором лежал больной. Это было самое близкое укрытие.
Наконец утихли, перестали выть над нами самолеты. И, наверное, не узнали бы мы о результате воздушного боя, если бы не услышали за окном радостные голоса ребятишек.
- Ура! - закричали они.
Подбежав к открытому окну перевязочной, чтобы обрадовать и нас, они, перебивая друг друга, в несколько голосов сообщали:
- Загорелся, загорелся немецкий!
- Летчик на парашюте спускается!..
Мальчик, стоящий у окна, крикнул:
- Ребята, пошли ловить парашютиста!
И они следом за взрослыми гурьбой побежали ловить фашистского летчика…
Уже глубокая ночь. В операционной светло. Над каждым столом светит яркая электрическая лампочка. Ток она получает от движка, установленного на машине в нескольких метрах от операционной. Ведущий хирург, заканчивая обработку раны, произнес:
- Друзья мои, давайте сделаем перерыв. Выйдем, подышим свежим воздухом…
Садимся на аптечные ящики, составленные вдоль стен при входе в здание. Ноги гудят. Во время работы не присядешь.
- Ну как, здорово устала? - спросил ведущий.
- Не-ет.
- Правильно. Не надо признаваться.
Ночь светлая, с полной луной. Перед нами, а низинке на лугу, течет маленькая речушка, поблескивая при свете луны. Днем здесь очень красиво.
Незаметно потемнело. Надолго ли скрылась луна? Посмотрела я вверх и удивилась: туч на небе не было, а луна запряталась в какую-то тень.
- Затмение, что ли? - говорю.
- Верно, - подтверждает ведущий, разглядывая луну.
Оказалось, что все сидящие здесь впервые наблюдали лунное затмение.
Заметили, что канонада стала отдаляться. Наши погнали врага. Это значит, что, возможно, завтра же отправимся вперед.
Время шло к рассвету. От речушки начинал расползаться белый туман. Луга быстро покрывались молочной пеленой, которая поднималась и кверху, к операционной.
Подул свежий предутренний ветерок, и всем стало зябко.
- Ну как, передохнули малость? - спросил ведущий. - Тогда приступаем к делу. На операционном столе ждет больной.
В САНПОЕЗДЕ
Далеко позади осталась Курская дуга. Коллектив госпиталя продолжает шагать по фронтовым дорогам. Мы еще развертывались в лесу, в палатках. Но больше в деревнях и селах. Не раз уходили люди на усиление в другие госпитали своей армии.
За это время набрались сил, окрепли в знаниях по уходу за ранеными и оказанию им помощи. В любых условиях научились оперативней устраиваться.
Теперь госпиталь находится в свернутом виде, но люди отдыхают не все. Шура Гладких и Оксана, Валя Лашук и Валя Бабынина, Миля и я едем в распоряжение подполковника Ерофеева, начальника ХППГ-4345, с коллективом которого не раз встречались, помогая в работе.
Во время боев раненые поступали непрерывно. Порой в течение суток принимали по нескольку сот, бывало, и до тысячи человек. Естественно, не всегда позволяли условия, чтобы разместить такое количество пострадавших, и потому нужно было так же постоянно освобождать места для прибывающих - эвакуировать в тыловые госпитали тех, кому уже оказана помощь.
Эвакуацией раненых в тыл занимались специальные ГоПЭПы - головные полевые эвакопункты, которые располагались вблизи железнодорожных станций, где формировались санитарные поезда и куда направлялись раненые со всех армейских госпиталей.
А если какой-то из полевых оказывался рядом с железной дорогой, то он сам формировал санлетучки. С одной стороны, это было хорошо. Создавались удобства для раненых, сокращались пути и время для их отправки. А с другой - плохо, тревожно. Потому что почти все станции подвергались бомбардировкам со стороны противника.
Фашисты не признавали флаги и знаки с красным крестом, которые должны были щадить по международным законам и условиям. Они одинаково расправлялись как со здоровыми бойцами, так и с ранеными и с медперсоналом, что на земле, что с воздуха.
Госпиталь, куда мы прибыли, находился на станции Бровары, под Киевом.
На первый взгляд, здесь происходило непонятное: одна за другой к подъезду дома подходили и так же уходили машины, на которых лежали раненые. Одних снимали с машин и заносили в дом, других - выносили, укладывали на машины и увозили.
Оказалось, что на сей раз ХППГ-4345 выполнял обязанности головного эвакопункта и занимался формированием санитарных поездов.
- А, старые знакомые прибыли! - весело встретил нас во дворе подполковник Ерофеев. - Ну что, девчата, с ходу получайте ответственное задание: поможете грузить на санлетучку раненых, а потом поедете сопровождать их в тыл. Определенного адреса не даю. Где примут, там и оставите.
- Так, может, и до Урала доберемся? - смеется Шура.
- Может, и до Урала дотянете. Но я думаю, что сдадите раньше и через недельку уже вернетесь. Как, согласны?
- Согласны, товарищ подполковник, - ответила Валя Лашук, назначенная старшей по группе.
Санлетучка - это для нас ново. И даже интересно. Захотелось побывать и в тылу.
Станция находилась в километре от госпиталя. Тут было шумно. Раздавались стоны раненых, фырканье машин, покрикивание шоферов, которые просили освободить дорогу. Стоял состав с товарными вагонами, оборудованными нарами. Больше половины вагонов были уже заполнены ранеными.
Машины, на которых мы прибыли, подошли задним бортом впритирку к вагону, и мы с Шурой, взявшись за носилки, стали переносить и перекладывать людей на разостланную солому.
Машины шли и шли. Мы переходили из вагона в вагон и снова брались за носилки. Руки натянуло так, что порой казалось - не удержу больного.
Иной скажет:
- Дочка, я очень тяжелый. Тебе не поднять. Попроси кого-нибудь помочь.
- Ничего. Справлюсь.
Тут подвезли людей на подводах. Еще трудней стало снимать носилки с телеги и поднимать их до уровня вагона, выше своего плеча. Вспомнились слова мамы: "Побереги себя". А как?
- Сестра, что вы делаете? - возмущается другой. - Неужели для такой работы в госпитале нет мужчин?
А подошедший начальник санлетучки, капитан Михайлов, подгоняет:
- Побыстрей, девчата! Надо успеть отправить эшелон, пока не появились вражеские самолеты.
Закончив с погрузкой, Михайлов пригласил нас в штаб-вагон.
- Значит, едем вместе? Где ваше предписание - будем знакомиться. Ого, сильные кадры выделили. Среди вас старшая сестра отделения и даже старшая операционная. Хорошо!
На Валю Лашук, старшую сестру отделения и старшую по группе, кроме общих обязанностей по сопровождению, возлагалось - следить за порядком в вагонах и обеспечивать медикаментами. А Миле Бойковой, операционной сестре, - готовить стерильные материалы, инструменты, шприцы и помогать во время проведения процедур и перевязок.
Потом мы распределились по вагонам. Получили инструктаж, советы и наставления начальника эшелона и отправились по своим владениям, чтобы познакомиться с обитателями вагонов.
Мои оказались в конце. Далеконько от штаба и кухни, подумала я.
Люди лежали на полу справа и слева и так же вверху - на нарах. Внизу потяжелее, раненные в нижние конечности, с шинами, а вверху - полегче.
Прошла по вагонам, выслушала жалобы и просьбы и принялась за дело. Нужно было спешить кое-что уладить до отправки поезда, чтобы успокоить людей. Путь предстоит нелегкий и неблизкий.
Вот санитары уже разносят бачки с кипяченой водой… А перевязки и уколы пришлось делать на ходу поезда.
На остановках, проходя мимо своих вагонов, спрашиваю, все ли тут в порядке, шутят:
- Полный беспорядок - соскучились. Посидите с нами, сестренка.
Когда поезд шел, наблюдались оживленные разговоры, шутки. Чуть задерживался на остановках, начинались расспросы: почему не отправляют? Беспокоились: не появился бы вражеский бомбардировщик.
Иногда я улавливала приближающийся заунывный гул вражеского самолета и спешила в последний вагон, где лежали более беспокойные. Плотно закрывала двери и заговаривала:
- Чего приуныли? Может, споем - поезд скорей тронется.
- Споем, с удовольствием, - отвечали. И кто-то из них запевал приятным баритоном:
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии блистали…
И грянул такой хор, от которого у меня мурашки по спине побежали. Я сидела на полу, прислонившись к стенке вагона, и слушала. От такого дружного пения охватило волнение. А хор продолжал:
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали…
Запевалой оказался майор Никитин, лежащий на полу. Пожалуй, самый тяжелый из всех. Ранен в бедро с переломом кости.
Я думала об этих людях, отважных фронтовиках, которые теперь были беспомощны. Они потому и прислушивались - не летит ли вражеский самолет. Ведь они побывали в пекле войны и остались живы. Так теперь надо жить! Надо во что бы то ни стало доехать по назначению, а там и до дому - рукой подать. И пусть песня для них будет кстати сейчас, как отвлекающее средство. Она поможет коротать томительное дорожное время.
То же самое было и в других вагонах:
- Что молчите, споем?
- Споем! - отвечали.
- Молодцы, ребята! Вот так да еще как-нибудь, глядишь, и доберемся до места, - подбадривала их.
Ближе к фронту, на расстоянии от двух до пяти суток езды поездом, все госпитали были переполнены ранеными, и нам советовали:
- Везите дальше. Вы же на колесах.
И санлетучка уходила глубже в тыл.
- Все дальше да дальше. Может, и верно до Урала доберемся. Эх, там бы и дома побывали! - мечтательно произносит Шура при встрече.
Последние ночи в пути стали прохладнее. Все же осень на дворе, а мы без шинелей. На одной из остановок пустилась бежать к штабному вагону, где можно отогреться. Там всегда тепло. Посередине стоит железная печь, на которой постоянно кипятятся шприцы и иглы. А в вагоне-кухне еще теплее, подумала я, проходя мимо. Скоро завтраком надо будет кормить больных. Утром и вечером полегче проводить эту процедуру - каша и чай. А в обед труднее справляться - бегать вдоль эшелона с ведрами супа, компота и второго…
Еле отодвинула тяжелую, плотно закрытую дверь, забралась в вагон и оказалась в царстве тепла. Поезд шел леском. Восходящее солнце то пряталось, то выходило из-за деревьев. А лучи его успевали пролезть во все щели и щелочки и ослепить…
Паровоз резко затормозил. Это были восьмые сутки пути, когда поезд прибыл на станцию Тамбов.
Здесь наш эшелон уже встречали сотрудники местных госпиталей и представители городских общественных организаций. Было подано множество санитарных и грузовых автомашин…
Закончив с процедурой передачи раненых, капитан Михайлов покинул нас, распорядившись: всем оставаться в штабном вагоне, где будут находиться медикаменты и все госпитальное имущество. Вагон попутными эшелонами будет доставлен к месту назначения, в Бровары.
Остаться без начальства - это хорошо, подумали мы. Но радости и удовольствия от этого не получили. Вагон долго переводили с одного пути на другой, толкали и переталкивали с места на место, и в конце концов он оказался в тупике, далеко от всех попутных и встречных поездов. Прошли сутки, а мы все стоим в Тамбове. Начальник станции посоветовал набраться терпения, потому что одинокий вагон могут задерживать на любой станции.
- Так мы до конца войны своих не догоним! - с досадой проговорила Валя Лашук. - Девчата, может, без вагончика скорей доберемся. Все поезда идут в сторону Киева.
Так и решили: с имуществом оставить сторожа-санитара, а самим отправиться попутными. Мы предполагали, что запросто сядем на первый же воинский эшелон и нас мигом домчат туда, куда мы пожелаем. Но часовые, стоящие в тамбурах, нас близко не подпускали к воинским составам:
- Не положено посторонним!
- А давайте попытаемся на машинах, - предлагаю я. - Большинство из них тоже идет в сторону фронта.
И с этим предложением все согласились.
Шоссейная дорога проходила рядом, параллельно железнодорожной линии. Мы увидели колонны машин, снующих туда и обратно.
Голосуем. Здесь нет регулировочных пунктов.
- Вам куда? - спрашивает водитель.
- Под Киев.
- Не по пути, девчата…
- До места не довезем, но километров на двести подбросим, - обрадовал наконец один из шоферов.
Забрались в кузов, загруженный ящиками с продуктами. И началась тряска по ухабистой и пыльной дороге. Через несколько километров езды мы до неузнаваемости стали серо-седыми от пыли. Смешно было смотреть друг на друга. А когда водитель остановил машину и сказал, что наши пути теперь расходятся, мы даже обрадовались, что расстаемся.
Снова несколько часов проторчали на станции. Вдруг видим: в хвосте у проходящего товарного вагона мотается наш вагончик. На полу, в дверях, свесив ноги из вагона, сидит санитар и удивленно смотрит на нас: почему мы здесь оказались. Наверное, предполагал, что мы давно на месте. А мы с досадой подумали о том, что теперь-то, быть может, его доставят раньше, чем доберемся мы. Но вагон с госпитальным имуществом, как узнали, прибыл в Бровары только через три недели.
Начался дождь. Мы промокли и промерзли. Недобрым словом вспомнили капитана Михайлова. Он, наверное, не в первый раз сопровождал санитарный эшелон и знал, что вагон будет трястись долго. Потому мог бы посодействовать, чтобы медсестры вернулись поскорей. Мог бы взять нас с собой или помочь уехать с попутными эшелонами. Все мог, но почему-то ничего не предпринял. Может, хотел, чтобы мы отдохнули после напряженной поездки? Да кто его знает, о чем думал он, только мы желаем поскорей вернуться, а не отсиживаться сутками на станциях.
Еще встречаем прибывающий воинский. Наконец, после убедительной просьбы, капитан, оказавшийся командиром артиллерийской части, сказал:
- Не положено, девчата, но беру под свою ответственность - в штабной вагон.
- Нам все равно куда, лишь бы уехать, - обрадовалась Лашук.
В штабном вагоне оказались десять мужчин и одна женщина - врач части. И, как ни странно, все были в звании капитана, в том числе и женщина-врач.
Здесь, как и в нашем штабном, посередине стояла металлическая печка, в которой весело потрескивали дрова.
- Как у вас жарко, - сказала Валя.
- Это вам так кажется, потому что вы намерзлись и сразу в тепло, - пояснил первый капитан, командир части.
- Почему без шинелей? - спросил второй капитан, подкладывая в печь поленья.
- Когда уезжали, было тепло. Сказали: лишнее не брать, потому что скоро должны вернуться. А мы вперед восемь, да на обратном пути четверо суток.
- Да, невеселая история. Но с шинелью солдат никогда не должен расставаться. Запомните!
Мы не признались, что у нас нет шинелей, а бушлаты, как зимнее обмундирование, хранятся на складе.
- Товарищ капитан, нас интересует, где вы нас высадите? - спрашивает старшая, обращаясь к командиру.
- В Бровары вам, говорите? Вот туда и доставим.
- Спасибо.
Теперь мы спокойны и уверены, что скоро догоним своих.
Обитатели вагона были заняты своими делами. Кто читал, кто писал. Кто подшивал подворотничок, а кто начищал пуговицы. Капитаны, встретившие нас, стали хлопотать у печки. Один раскрывал банки с мясной тушенкой и выкладывал содержимое на противень, поставленный на печь, другой, поворошив дрова, принес добрый десяток яиц и начал разбивать и заливать ими уже разогревшееся мясо.
- Присаживайтесь. Будьте, как дома, - пригласил второй капитан, переставляя противень на маленький столик, вокруг которого стояли тоже маленькие походные табуреточки.
- По-ско-рей, по-ско-рей! - продолжают отстукивать колеса.
УРА, КИЕВ СВОБОДЕН!
Вот и Бровары. Привычная прифронтовая обстановка. Бои идут на подступах к Днепру.
Валя Лашук, старшая по группе, доложила подполковнику Ерофееву о выполнении задания, рассказав и о дорожных приключениях.
- Огромное спасибо, девчата, за помощь, - поблагодарил подполковник. - Спрашиваете, где находятся ваши? Не могу назвать, где обосновалось хозяйство майора Темкина, поэтому советую отправиться в сануправление, в местечко Н. Там и узнаете все, что вас интересует. Пока идите отдыхайте. Вот тот соседний дом в вашем распоряжении.
Во дворе стоял недостроенный двухэтажный домик. Осмотрели. Полы покрыты толстым слоем пыли. Лежит битый кирпич от развороченных печей, и всюду валяются осколки оконного стекла. Крыши и потолка на верхнем этаже в двух смежных комнатах не было. Очевидно, тоже снесло снарядом, как у той школы, близ села Чернянка в Курской области. В застекленных когда-то окнах не осталось на месте и маленького стеклышка.
Для благоустройства "гостиницы", кроме доски длиной около двух метров, ничего поблизости не оказалось.
- И эта сойдет! - согласились девчата.
Сели на доску рядком, поставили перед собой походные мешки и склонили на них свои головушки.
Очнулись от свиста бомбы. Раздался взрыв, второй… С потолка посыпался мусор. Пыль залепила глаза.
- Никакого покоя, - ворчит Шура, устраиваясь поудобней.
Самолет снова делает разворот, и опять засвистели бомбы.
- Девчонки, выйдем, пожалуй. Дом разнесет - не выберемся. Я за вас в ответе все же, - произносит Валя.
Во дворе оказалось множество народу. Все о чем-то оживленно говорили, что-то обсуждали, посматривая на дорогу, ведущую на Киев, и на небо - в зареве, на лес, откуда доносился непрерывный грохот орудий.
Мы удивились тому, как светло стало на улице, несмотря на поздний час, словно над нами повесили светильник, хотя и тускловатый, но огромной величины.
Из разговоров поняли, что наши войска форсировали Днепр, что бои идут за Киев, что он объят огнем, потому горит и небо, потому светло и на земле.
Горящее небо, дрожащая под ногами земля давали представление о том, что происходило там, за Днепром.
Люди останавливали идущие с той стороны машины и с нетерпением расспрашивали:
- Как там?
- Бои идут уже в городе. Перед нашим отъездом стало известно, что дерутся за заводы "Большевик" и "Арсенал". Может, удастся спасти от разрушения…
Пробивала дрожь. Думалось о том, сколько же там лежит раненых, нуждающихся в помощи. А сколько погибших! Да когда же все это кончится - и бой за Киев, и вообще война?!