У "Октября" было одно преимущество, весьма существенное. Если журнал "Новый мир" собирался печатать роман в трех номерах, то цензор требовал представить ему весь роман и, только прочитав его целиком, визировал первый кусок. В надежном "Октябре" цензор читал очередной номер, не требуя всего произведения. Так получилось и со мной. Прочитал цензор первую часть, вроде ничего крамольного - предреволюционный еврейский городок на Украине, - завизировал. А когда прочитал второй кусок, потом третий, хватился, но уже было поздно, никакие поправки я не принимал, а прервать печатание никто не решился. Это означало бы развязать очередной литературный скандал. В 1995 году в моем собрании сочинений я в "Тяжелом песке" восстановил все выброшенное.
Самое смешное произошло, когда потребовали Цюрих заменить на другой город, потому что в то время вышла книга Солженицына "Ленин в Цюрихе". Боялись ассоциаций. Даже родиться нельзя было в Цюрихе! Я заменил Цюрих на Базель.
Позже, когда роман выходил уже отдельным изданием, меня пригласили в ЦК КПСС и такой же бесцветный чиновник, как некогда принимавший меня здесь Маслин, прочитал по бумажке замечания по роману. Добавил почтительно:
- Пометки Михаила Андреевича.
Я не сразу сообразил, кто такой Михаил Андреевич, потом догадался - Суслов, главный идеолог партии, а вот не поленился, прочитал. Впрочем, "Тяжелый песок" читали тогда все, в библиотеках очередь.
Суслов учился в Институте красной профессуры. Серый, незаметный студент, известен был лишь тем, что у себя дома завел полную картотеку ленинских высказываний по экономическим вопросам. Его крошечная комната в коммунальной квартире была уставлена коробками с карточками, цитатами, алфавитами, каждое слово Ленина по экономическим вопросам учтено и зафиксировано, такой был аккуратный, педантичный архивист, сидел дома и вел картотеку, нелюдимый, малообщительный, ни во что не лез, потому и сохранился.
Как-то Сталину срочно потребовалось для доклада суждение Ленина по одному узкому экономическому вопросу. Расторопный секретарь Сталина, Мехлис, вспомнил о Суслове, своем однокашнике в ИКП. Кинулся к нему, тот мгновенно нашел требуемое. Сталин, хорошо знавший теоретический "потолок" Мехлиса, спросил, как ему удалось так быстро найти цитату. Мехлис рассказал о Суслове. С этого и началось возвышение Михаила Андреевича, ставшего в конце концов членом Политбюро. Такая версия о карьере Суслова была известна тогда в Москве.
Замечания его были мелочные, никакого значения для романа не имели, ничего не меняли. Я не стал возражать. Только подумал: "Чем же они занимаются, наши руководители? В стране нет дел посерьезнее? И почему они считают себя вправе вмешиваться в писательский текст?"
Интереснее было предъявленное мне чиновником письмо некоего профессора, утверждавшего, что "Тяжелый песок" - роман сионистский. "Не случайно, - писал профессор, - главный герой романа родился в Базеле, где происходил сионистский конгресс и некий Герцль выдвинул идею создания еврейского государства в Палестине".
Я положил перед чиновником "Редакционное заключение" журнала: был Цюрих, предложено заменить на Базель. На что прикажете менять в третий раз? И можно ли менять, когда роман уже прочитали тысячи людей?
Чиновник все-таки понял нелепость ситуации и развел руками.
26
"Тяжелый песок" имел успех. Читатели - евреи, русские, украинцы, белорусы - прислали множество писем, писали люди, уцелевшие в лагерях уничтожения, в гетто, в плену, дети, потерявшие родителей, родители, потерявшие детей… Судьбы страшные… "Вы писали обо мне, о моей семье, о моем городе…" И письма молодых: "Прочитав Ваш роман, я осознал себя евреем".
На Западе публикация "Тяжелого песка" рассматривалась как "поворот Кремля в еврейском вопросе". Это, конечно, не так. Просто я оценил обстановку в журнале "Октябрь", и выход романа совпал с некоторым ослаблением запрета евреям на выезд из СССР после Хельсинкских соглашений.
Советская печать роман замолчала. Хотя отдельные критики выражали мне свое одобрение. Вот как это происходило.
Останавливает меня в Союзе писателей один известный критик:
- Я плакал, и жена моя плакала, и мать жены в Минске плакала, а моя мать в Киеве просто рыдала, говорила, что вы описали ее родной город Сарны, знаете, есть такой город на Украине.
- Вот и прекрасно, напишите о романе.
- Неудобно. Скажут, еврей хвалит роман о евреях.
- Я тоже еврей, а написал, не постеснялся.
- Напечатают ли… Сомневаюсь.
- Я тоже не был уверен, что напечатают, а писал.
- Надо будет подумать… Но роман отличный. Я плакал, жена моя плакала, ее мама в Минске плакала, а моя мама в Киеве просто рыдала, все вспоминала Сарны.
Ничего он, конечно, не написал. Нынче ходит в больших забияках, осуждает покойных писателей за конформизм.
Как-то подошел ко мне в ЦДЛ Вася Аксенов.
- Есть такой корреспондент агентства "Рейтер" - Боб Эванс. Знаешь его?
- Нет.
- Хороший парень. Хочет с тобой познакомиться. Можно ему дать твой телефон?
- Пожалуйста.
Боб Эванс действительно оказался хорошим парнем и талантливым журналистом; горячий поклонник "Тяжелого песка", он много сделал для его популяризации в Англии.
Всем иностранным корреспондентам, которые звонили мне в те дни, я задавал один и тот же вопрос: "Вы читали "Тяжелый песок"?" Давал интервью только тем, кто роман прочитал. Так ко мне попал и Крейг Уитни из "Нью-Йорк таймс", человек одаренный. И только корреспонденту датского радио и телевидения Самуэлю Рахлину я задал еще один вопрос: не родственник ли он знаменитого нашего дирижера, народного артиста СССР Натана Рахлина, упомянутого мной в "Тяжелом песке"? Накануне я получил от него по поводу романа очень милое письмо. "Я родился, провел детство в этом обаятельном, дивном городке, хорошо помню обширную семью Рыбаковых".
Оказалось, да, дальний родственник. Отец Самуэля жил в Каунасе, бизнесмен, в 1935 году по делам поехал в Данию, в Копенгагене встретил девушку, женился, привез в Каунас. В сороковом году Литва вошла в состав СССР, Рахлиных, как "социально чуждых", выслали в Якутск, как это ни парадоксально, сохранив им тем самым жизнь - во время войны немцы уничтожили литовских евреев. Однако немцам не удалось уничтожить датских евреев, ночами, на лодках датчане вывезли их в нейтральную Швецию. В числе спасенных были и родители матери Самуэля - Рахили.
В сорок шестом году Рахиль узнала из газет, что в Москве открылось датское посольство, написала письмо послу, рассказала свою историю. Яков Иванович Климов, директор селекционной станции, где работал отец Самуэля, поехал в Москву и сумел передать письмо в посольство. В 1946 году! При Сталине! Рисковал жизнью, а вот не побоялся! Посол разыскал в Копенгагене родных Рахили, началась переписка, ходатайства о выезде, длилось это десять лет, пока в 1956 году в Москву не приехал премьер-министр Дании Хансен и лично попросил Хрущева отпустить Рахлиных. В том же году они уехали в Данию. Самуэль родился в Якутске, там же учился в школе, рос как русский мальчик, владел русским языком. По окончании университета в Копенгагене, а потом и Колумбийского в Нью-Йорке приехал в Москву корреспондентом датского радио и телевидения, проработал семь лет, снял много замечательных фильмов, в том числе о похоронах Владимира Высоцкого.
Сэм и его жена Аннет часто приезжали к нам в Переделкино, так же как Боб Эванс с Евгенией и Крейг Уитни с Хайди. Молодые, веселые, красивые, приятно их было видеть у себя. Мы стали друзьями. Редко бывает, но эти три корреспондента понимали Россию, возможно, потому, что любили ее и знали язык. Таня покупала телячью ногу на рынке, пекла картошку в духовке, все рассаживались на террасе вокруг деревянного стола, поглядывая в окна: возле крыльца, в снегу играли дети наших друзей.
Кстати, в Копенгагене отец и мать Самуэля написали и опубликовали книгу "Шестнадцать лет в Сибири". Она стала бестселлером и выдержала больше десяти изданий.
"Тяжелый песок" перевели во многих странах. Договоры заключало наше агентство ВААП. Самая крупная сделка - с англо-американским издательством "Пингвин". Англичане быстро перевели, издали книгу и пригласили меня с Таней в Лондон на презентацию 2 июня 1981 года.
Поездка не состоялась.
3 июня лондонская газета "Ивнинг стандард" сообщила:
"Русский писатель Анатолий Рыбаков по непонятным причинам отменил в последний момент свой визит в Англию, цель которого состояла в популяризации его новой книги "Тяжелый песок". Советское литературное агентство вчера вечером направило телекс издательству, уведомив, что визит не состоится… "Мы не знаем, почему он не приехал и приедет ли он позже", - заявил озадаченный представитель издательства".
Причина отмены поездки станет ясной из моего письма секретарю ЦК КПСС М. В. Зимянину:
"Уважаемый Михаил Васильевич!
По случаю выхода в Англии и США романа "Тяжелый песок" я и моя жена были приглашены в Лондон. Однако накануне вылета мне позвонили из ВААПа и сообщили, что я должен ехать один, без жены…
Приехать без нее? Чем бы я это объяснил? Тем, что меня пустили, а мою жену нет? Так позорить себя и свою страну я, естественно, не пожелал и ехать один отказался.
Роман "Тяжелый песок" выходит во многих странах мира. Вероятно, меня опять будут приглашать и, возможно, опять с женой: западные издатели считают, что это придает мероприятиям по представлению книги больший вес и респектабельность. Можно с этим не соглашаться, но не считаться с этим нельзя.
Во всяком случае, я бы не хотел впредь попадать в подобные ситуации. Мне уже за семьдесят, мои отказы приехать приобретают ненужный резонанс, такое развитие событий во всех отношениях нежелательно.
Анатолий Рыбаков".
Ответа я не получил. Однако после письма меня стали выпускать за границу с Таней.
Как же это государство издевалось над нами! Причем без всякого смысла, во вред себе. Писатель получал ничтожную часть гонорара, остальное забирали ВААП (комиссионные - 25 %!) и государство (налог на валюту). Я в Лондоне не был, распродалось меньше книг, в проигрыше осталась страна. Из-за того, что какому-то чиновнику захотелось покуражиться, мол, ничего, и один поедет! Не помрет! Им и в голову не могло прийти, что кто-то посмеет ослушаться. Когда я сказал, что без жены не поеду, мне стали звонить каждый час, уговаривали, грозили - никуда и никогда меня больше не выпустят. Я ответил: "Я не позволю так унижать мою жену. Ее достоинство мне дороже и важнее всех ваших запретов и отказов".
После этого нельзя было без улыбки читать статью датской газеты "Юланд-постен", вышедшую в дни презентации "Тяжелого песка" в Копенгагене и озаглавленную: "Советский писатель в атаке своего обаяния": "Может быть, случайность, что Рыбаков, в отличие от многих других советских писателей, смог отправиться в подобное турне? И может ли быть случайностью то, что его жена Т. Рыбакова поехала с ним? Многочисленные случаи совершенно противоположного характера заставляют нас поневоле быть подозрительными, так как мы привыкли, что никакая советская инициатива не носит случайного характера, мы насторожились".
Вот так мы и жили. На родине в нас подозревали дезертиров - мол, удерем; за границей - уж не шпионы ли?..
"Тяжелый песок" издан в 26 странах. Хорошо продавался. Пресса большая. Приведу лишь заголовки некоторых статей, напечатанных в газетах разных стран: "Роман переворачивает душу", "Долгое молчание разбито", "Дыхание истории", "Еврейская семейная сага", "Высокая песня любви", "Семейная хроника, продолжающая старую русскую традицию", "Сильный одинокий плач", "Беспрецедентное изображение страданий и героизма евреев", "Советским людям нравится еврейская сага".
Наиболее полный анализ романа дан в статьях писателя, лауреата Нобелевской премии мира, Эли Визела, опубликованных во французских и американских газетах.
В СССР роман "Тяжелый песок" издали только на русском языке. Больше нигде не разрешили.
Не будем ворошить прошлое. Обратимся к нынешним временам…
Всего лишь пятьдесят лет назад окончилась самая страшная в истории человечества война. Советский Союз потерял в ней 27 миллионов жизней. В стране нет семьи, не получившей "похоронки" о гибели сына, мужа, брата, отца. Еще живы миллионы участников войны - ветераны, инвалиды, люди, перенесшие ужасы оккупации, лишения, голод и холод военного лихолетья, не все еще найдены и не все тела погибших солдат захоронены, еще тянется трупный запах из печей уничтожения, а по улицам российских городов уже маршируют наши собственные фашисты, в сапогах, черных рубашках, с портупеями через плечо, восхваляя Гитлера, прославляя изменников и предателей. Свастика раскинула свои паучьи щупальца на стенах домов, с трибун, с газетных полос несутся антисемитские, погромные призывы. Их вдохновители - писатели, имеющие репутацию чуть ли не совести народа.
Прошло более полувека со времени уничтожения Гитлером шести миллионов евреев - вечная, незаживающая рана в сердце еврейского народа. Память о невинно погибших свято бережет государство Израиль.
Мы с Таней дважды были в Израиле. Первый раз по приглашению одного из руководителей государства Израиль - Шимона Переса, второй - при вручении мне диплома почетного доктора философии Тель-Авивского университета.
Шимон Перес пригласил нас на сейдер - традиционный пасхальный ужин. Обыкновенная квартира в многоэтажном доме, на лестничной площадке сидит солдат - охрана. Дружная семья, дети, внуки, зятья, невестки, сын летчик с приветливым, мужественным лицом. Во главе стола - хозяин, Шимон Перес. На столе традиционная пасхальная еда, перед каждым книга - агада, у нас с Таней на русском языке, каждый по очереди читает свой кусок… В памяти всплывает дедушкин дом, такой же сейдер, во главе стола - дедушка, рядом с ним - я, самый младший, задаю традиционные вопросы, и дедушка нараспев мне отвечает. Этот обряд евреи соблюдают уже тысячи лет, где бы они ни были, где бы ни жили.
Мы объехали весь Израиль. Я бывал во многих странах, но потрясение испытал только здесь. Палестина - колыбель человеческой духовности. Здесь, на камнях Иерусалима, в песках Синая, зародились главные мировые религии. "Пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит". Эти камни, пески, небо, звезды - все это вечное, непостижимое поднимает человека к высотам мысли, заставляет искать истину.
В эту страну еврейский народ вернулся после двух тысяч лет изгнания.
История знает великие, большие и малые переселения народов. Это были переселения со своей территории на чужую. Евреи переселились на свою. Повторяю, я - русский писатель, родился в России и умру в России, но я был счастлив, увидев еврейский народ на его земле. Я старый солдат, прошедший войну от Москвы до Берлина не мог без волнения смотреть на израильских юношей и девушек в военной форме с автоматами в руках. Гонения, унижения, местечковая забитость, колючая проволока гетто не смогли убить в этом народе человеческое и национальное достоинство.
Тель-Авивскому университету я подарил свой архив "Тяжелого песка", в том числе много тысяч читательских писем.
27
Успех "Тяжелого песка" окрылил редакцию журнала. На обложке "Октября" появился анонс: "В будущем, 1979 году опубликуем роман А. Рыбакова "Дети Арбата"".
Анонсировали, не читая. А, прочитав, дали задний ход.
- Впечатление сильное, - сказал Ананьев, - очень бы хотелось роман напечатать. Имел бы громадный успех, но цензура не пропустит. Значит, надо обращаться в ЦК. Я могу обратиться к Беляеву, в крайнем случае к Шауро, это мой потолок. Выше обращаться не имею права. Но ни Беляев, ни Шауро этого на себя не возьмут.
- Но они сами могут обратиться выше.
- Никогда! Обратиться выше - значит оценить роман положительно, а вдруг наверху к нему отнесутся отрицательно? Значит, у них прокол. Да им просто скажут: вы на это дело поставлены, вы и решайте. А печатать такой роман они в жизни не посмеют… Ты сам, лично, должен действовать. Ты - свободный художник, ты - известный писатель и можешь обратиться к кому угодно, даже к товарищу Брежневу. Он твой роман вряд ли прочитает, но референты прочитают. И хорошо бы найти к ним ходы.
- Я не знаю "ходов". Нравится роман - набирай. Цензура отклонит - будем бороться.
- Это негодный путь. Как только цензура его зарубит, трудности увеличатся неимоверно. Надо сразу пробиваться наверх. Сейчас, после "Тяжелого песка", твои акции очень высоки, с тобой не могут не считаться, пожалуйста, ссылайся на меня, пиши и говори всюду, что, если будет разрешение, я немедленно печатаю. Я готов за твой роман жизнь положить. Но мои возможности ограниченны. Пробивай роман наверху. Подумай, Толя!
- Подумаю.
Я считал нужным напоминать читателям о том, что "Дети Арбата" существуют с 1958 года, и повторял это постоянно. В 70-м - в газете "Труд", в 71-м - в "Московском комсомольце", в 72-м - в "Гудке", в 74-м - в "Литературной газете", "Литературной России" и "Вечерней Москве", в 75-м - в "Московской правде" и "Заре Востока", в 79-м - в "Вечерней Москве" и "Пензенской правде", в 80-м - в "Литературной газете", в 81-м - опять в "Вечерней Москве" и в "Московском литераторе". Упоминал в каждом своем выступлении по радио и на телевидении, на встречах с читателями читал отрывки из романа.
В 81-м году сделал еще одну попытку публикации. Журнал "Дружба народов" напечатал Юрия Трифонова, Василя Быкова, еще несколько серьезных авторов. Главного редактора Баруздина я знал давно, вместе ходили когда-то в детских писателях, и я дал ему прочитать роман.
Вот его ответ (в сокращенном виде):
"Сразу же поздравляю, это не "Кроши" и даже не "Тяжелый песок", это намного выше и серьезнее. Есть все, пропущенное нами, твоими современниками, картины эпохи тридцатых годов. Все поразительно точно, достоверно и весомо. Есть образ Арбата старого, с его переулками и закоулками, дворами и домами. Все это уходит ныне, а ты, умница, сохранил в своей памяти и нарисовал. Это прекрасно.
Женские образы вообще все удались, естественны и хороши. Вплоть до искусственного выкидыша. И все в этих образах точно - и психологически, и по времени действия, и по одежде, и по внешнему облику.
И еще одно - чисто личное, не удивляйся. Я - первый из советских мальчишек напечатал в газете в 1937 году свое первое стихотворение: "Мне сегодня одиннадцать лет./Я очень жалею, что не могу выбирать в Верховный Совет./ Я отдал бы свой голос тогда/ За Сталина - любимого вождя…"
Что меня категорически не устраивает?
Сталин. Он написан тобой заведомо предвзято.
Саша Панкратов. Его необоснованному заключению, тюрьме, отправке в лагерь ты посвящаешь львиную долю страниц. После "Одного дня Ивана Денисовича", произведения во всех отношениях сомнительного и не появившегося в нашей печати, если бы не Н. С. Хрущев, и то многое на эту тему дано позитивнее…
А поскольку это только первая книга романа, не впадай, ради бога, в такую же крайность в книге второй. А вообще - подумай!
16 марта 1981 г. Переделкино. С. Баруздины."
Это написано почти через тридцать лет после смерти Сталина. Вот какова была магия этого имени. Такую стену предстояло пробить "Детям Арбата".