- Не все. Но, безусловно, есть и противники. Наша пропаганда представляла Запад врагом, а уезжающих туда - предателями. К сожалению, это откладывалось в сознании. И еще. Каждый американец или сам эмигрант, или эмигранты его предки. Русские - укоренившийся народ, веками живут на этой земле, оберегают ее от захватчиков, и потому в глазах многих россиян человек, покидающий страну, дезертир. Такое представление Сталин умело эксплуатировал, объявил "границу на замке". Сейчас мы становимся открытым обществом, цивилизованным государством, я надеюсь, каждый будет ездить куда угодно, жить где угодно, как это принято во всем мире.
Почти вслед за Разером приехала группа из программы "Время", руководил ею симпатичный молодой человек, представился просто: "Алеша". Задавал толковые вопросы, съемка получилась удачной. "В девять включайте телевизор, будем вас показывать". Смотрим программу, ничего нет. Оказалось, руководитель телевидения Кравченко убрал мой материал: слишком остро. Алешу вызывали "на ковер", инкриминировали политическую близорукость. Он мне позвонил: "У Кравченко я чувствовал себя как ваш Саша на партийном собрании". Третий год перестройки, "Дети Арбата" уже печатаются, а наши зубры никак не могут с этим смириться.
Но вот звонок. Начальник Управления информации МИДа - Геннадий Иванович Герасимов, человек умный, прогрессивный, намерен показать в ближайшем выпуске "Международной панорамы" кусок из фильма Разера с сюжетами о Ельцине, Коротиче и обо мне. "Разрушим стену умалчивания, Анатолий Наумович, фильм превосходный!"
Я не отказал себе в мстительном удовольствии позвонить на следующий день Кравченко:
- Передачу о себе на советском экране я смотрю в американском исполнении. Таковы теперь у вас порядки?
- Поздно об этом говорить, - он бросил трубку. Сообщение из Нью-Йорка: представителю "Тайма" Роджеру Дональду не дают советскую визу: нет приглашения из ВААПа. Дональд должен заключить договор на издание "Детей Арбата". Звоню директору ВААПа Четверикову:
- Почему саботируете продажу моего романа?
- Не употребляйте таких выражений! Вышла только первая часть.
- Надеетесь, что остальные две не выйдут?
- Когда выйдут, тогда и будем заключать контракты.
- Издатель может судить по одной части, даже только по имени автора. "Тайм" предлагает вам неслыханные деньги, а вы уклоняетесь.
- Деньги нас не интересуют. Экономический фактор для нас не главный.
- А для нас, марксистов, - не без издевки произнес я, - он главный. Слушайте меня внимательно. В течение часа вы отправляете издателю приглашение приехать в Москву для заключения контракта. Если вы этого не сделаете, то завтра я созову пресс-конференцию, где объявлю, что вы. Четвериков, срываете продажу книги в надежде на изменение политической обстановки. Можете не сомневаться - придут все аккредитованные здесь иностранные корреспонденты.
На следующий день мне сообщили: приглашение ВААПа в Нью-Йорке получено, Роджер Дональд вылетает.
С аэродрома Роджера привезли к нам в Переделкино, где уже собрались сотрудники московского бюро "Тайма". По российскому обычаю выпили, закусили. Роджер оказался веселым, энергичным человеком, лицо обаятельное, улыбка открытая, в молодости был актером, и жена его Диана - актриса. Он станет редактором англо-американских изданий "Детей Арбата", "Страха", "Праха и пепла". Дружим с ним много лет, объясняемся на французском, он им немного владеет, я тоже что-то помню. Француза мне понять труднее, а с человеком, плохо говорящим по-французски, могу как-то объясниться. Видимо, у людей, подзабывших язык, остаются в памяти самые необходимые расхожие слова, которыми они оба и манипулируют. Неуверенность замедляет речь, вызывает паузы, это тоже помогает.
По приказу Четверикова юристы из ВААПа мучили Роджера два дня, брали на измор, крючкотворы! Я негодовал: "Плюньте на них, сам подпишу с вами контракт". Но Роджер проявлял завидную выдержку, улыбался и довел дело до конца. А, подписав контракт, пригласил участников переговоров на ланч в ресторан Хаммеровского центра. Я пожал плечами: "Зачем?! Это же ваши мучители!" Он рассмеялся, и "мучители" рассмеялись - отправились в ресторан, пили и ели с большим аппетитом. За ланчем я сказал Роджеру: "Вы не успели побывать в Кремле, не осмотрели других достопримечательностей Москвы. Но в Переделкине вы увидели, как живут сельские жители в нашем с Таней лице, а в ВААПе - каковы советские бюрократы. Так что кое-какое представление о России имеете".
После этого "прорыва" ВААП начал заключать контракты. "Дети Арбата" изданы в 52 странах.
Люди, подобные Кравченко и Четверикову, всю свою жизнь привыкшие запрещать и указывать, оказались даже не способны сопротивляться. Система рухнула, "руководящие товарищи" надели свои пальто, шляпы, отправились по домам, а оттуда в собес хлопотать о пенсии, остальные 18 миллионов членов партии разбрелись кто куда.
Зашли как-то с Таней в Центральный Дом литераторов пообедать. Идем по ресторану. Вдруг меня останавливает Генрих Боровик. Улыбается, показывает на стоящий рядом столик - сидят там два иностранца: "Знакомьтесь!" И называет имя английского автора детективов, второй тоже писатель - представитель общества "Британия-СССР".
- Я слышал о вашем новом романе, - сказал представитель общества "Британия - СССР", - и читал ваш "Тяжелый песок". Несколько лет назад мы ждали вас в Лондон, но вы не приехали.
- Тогда не выпустили мою жену, и я отказался ехать.
- Анатолий Наумович! - вмешался Боровик. - Теперь этих проблем у вас не будет. Я - председатель Комитета защиты мира, от нас вы можете ехать в любую страну, куда угодно.
- Спасибо…
- Поздравляю вас от всего сердца! - добавил Боровик. - Кончилась трагедия с романом - книга вышла. Поверьте, я говорю искренне.
Усевшись рядом с Таней, я передал ей этот разговор.
Она пожала плечами.
- Ладно, - сказал я, - будем и дальше "река брести, котома нести".
Такой татарской поговоркой я иногда заменял наше обычное "Побредем ужо, Марковна".
Из ЦДЛ мы отправились домой в Переделкино. По дороге на Кутузовском проспекте заехали в магазин "Диета", где раз в неделю писатели могли купить набор продуктов, так называемый "заказ": курицу или килограмм мяса, полкило сосисок или полкило "докторской" колбасы, килограмм селедки, килограмм гречневой крупы или риса, килограмм сахара, банку сгущенного молока, баночку растворимого кофе, пачку масла, печенья и чая. Не густо для семьи на неделю, но все же еда, в магазинах ничего нет. Стоим с Таней в очереди, двигаемся потихоньку к продавщице, входит в магазин старушка, видит гречневую крупу, мясо, сахар на прилавке, пристраивается в хвост. Ей объясняют: "Бабушка, здесь заказы для учреждения".
- Господи, когда вы только нажретесь! - говорит старушка и отходит к пустым полкам.
Николай Михайлович Шилин, сооружавший саркофаги для Ленина, Димитрова, Хо Ши Мина, рассказывает:
"…Но больше всего меня поразила горбачевская дача. На ее строительстве работало семьсот человек… Ни у Сталина, ни у кого такой виллы не было… Как из нее выходишь, справа скала, так в ней прорубили шурф к морю и брали воду для бассейна за восемьсот метров от берега. Потом ее очищали, подогревали и только после этого заливали. Стены у бассейна стеклянные, а когда погода хорошая, они открываются".
Вот так вот… А тут старушка на фоне пустых полок.
Приехал к нам на дачу знаменитый английский писатель Грэм Грин, автор "Тихого американца", "Нашего человека в Гаване" и других известных романов, с ним жена Ивонна, живут в гражданском браке, оба не могут расторгнуть предыдущий - католики. Ему 83, ей под семьдесят, обитают во Франции, много путешествуют по миру. Несмотря на возраст, Грин на меня произвел впечатление человека подвижного, легкого на подъем, с мгновенной реакцией - глаза настороженные, взгляд с легким прищуром, испытующий. После его смерти мне стали попадаться статьи, в которых утверждалось, что в свое время Грэм Грин был агентом английской разведки. Возможно. В Англии на репутацию это пятна не кладет: выполнение патриотического долга. Пример - отношение к Сомерсету Моэму.
Грэм Грин сказал, что во Франции много говорят о "Детях Арбата" и ему очень приятно познакомиться со мной.
- Прекрасно, - отвечаю, - и я очень рад с вами познакомиться, но сначала покажу вам одну вещь, подождите минуту.
Пошел в кабинет и вынес оттуда изданный в 1966 году в ФРГ свой роман "Лето в Сосняках" с рекламной надписью: "Русский Грэм Грин". Он удивился, заулыбался и, не скрывая удовольствия, протянул книгу Ивонне.
- Какой неожиданный сюрприз, большая честь для меня.
Я возразил:
- Наоборот, это для меня большая честь; прочитав эту надпись двадцать лет назад, я подумал, что из меня действительно может получиться писатель.
Такими любезностями мы с ним обменялись.
Живо всем интересовался.
- Неужели ваш роман пролежал в столе двадцать лет?! Вы, русские, терпеливый народ.
- В таких условиях мы живем.
- Люди на Западе реагируют на все быстрее.
- Вы живете в других условиях. Впрочем, вы, как в свое время Анатоль Франс, или Ромен Роллан, или, скажем, Бернард Шоу, симпатизируете Советскому Союзу.
- Да, я сторонник социалистической идеи.
- Однако после дела Синявского - Даниэля, после нашего вторжения в Чехословакию порвали с Советским Союзом.
- Конечно, такое нельзя было простить.
- И все же простили, возобновили отношения. И вас приняли с распростертыми объятиями.
- Да, но потом отношения опять испортились. Я потребовал перевести мои гонорары жене Щаранского - Авиталь, я с ней встретился в Израиле. Ваши власти отказались. Это беззаконие!
- Ну вот, а теперь снова помирились.
- Щаранский освобожден, атмосфера у вас меняется…
- Да, да, конечно… Но я говорю о том, с чего вы начали, господин Грин, о терпении. Вы можете ссориться с нашим правительством, потом мириться, опять ссориться, опять мириться. Мы, русские писатели, этого лишены. Ссора с властями для нас - это полное прекращение публикаций, в лучшем случае, в худшем - преследования, а при Сталине и вовсе - расстрел. Вы не должны ничего терпеть. А мы были вынуждены терпеть. Вот я и терпел.
- В чем же выход? - спросил он.
Я засмеялся:
- Сделаем так: вы нам отдадите свою свободу, а мы вам свой социализм. Поменяемся. Хотите?
Он натянуто улыбнулся.
- Это шутка, - сказал я. - Как и вы, я тоже сторонник социалистической идеи. Но я за соединение социализма со свободой, я за демократический социализм. Возможен такой гибрид, как вы думаете?
- Это было бы великолепно! Мне кажется, к этому у вас все и идет.
- Будем надеяться.
- Публикация вашего романа вселяет большие надежды. Сейчас по приглашению господина Лигачева мы с Ивонной летим в Сибирь, посмотрим, как перестройка выглядит не в Москве, а в стране.
- Ну, что ж, возможно, вы не будете разочарованы.
В июле 1989 года посольство Франции в Москве устроило прием в честь 200-летия Французской революции. Народу полно, много знакомых лиц, однако самой заметной фигурой был там Ельцин, очень тогда популярный, почти единогласно (90 %) выбранный от Москвы в Верховный Совет. Имел он репутацию человека гонимого, борца против номенклатурных привилегий, жил в обычной квартире на Лесной улице, лечился, как рядовой гражданин, в районной поликлинике, ездил на трамвае - одним словом, выступал поборником всеобщего равенства и защитником народных интересов.
На приеме в посольстве выглядел человеком, сознающим свою популярность; подчеркивая ее, держался как "герой дня"… Стоял там, где и следовало стоять, отдельно, на видном месте, у самого прохода. Все шли мимо него, не могли не заметить - высокого, красивого, знакомого по телевизионным передачам. Бойкий молодой человек, стоявший рядом, хорошо ориентировался в потоке людей, знал, кто есть кто и кого нужно представлять Ельцину, тот улыбался, пожимал руки. И меня представили: "Рыбаков, который "Дети Арбата"… Писатель…"
Ельцин растянул губы в улыбке: "Читал, читал, как же… Там этот парень с Арбата… Читал, помню…" Я поздравил его с блестящей победой на выборах.
Он опять растянул губы: "Народ решил, избиратель…" В этот момент к нему кого-то подвели, и я пошел дальше.
От той мимолетной встречи впечатление осталось смутное… Партработник, но без лигачевского партийного благообразия. Нестандартный… Капризный рот, по-мужицки подозрительный взгляд, дежурная приветливая улыбка. Не подумал в ту минуту, что он станет Президентом России.
39
Когда я писал "Страх", секретные архивы еще не были открыты. Я пользовался теми же источниками, что и при работе над "Детьми Арбата": официальной литературой и рассказами участников событий тех лет.
Позвонил мне Виктор Николаевич Ильин, бывший многие годы оргсекретарем Московской писательской организации, ее истинным и полновластным хозяином. Ильин приходил на службу ровно в девять, уходил не ранее шести, на обед не отлучался, заваривал в кабинете чай, запивал принесенные из дома бутерброды, исполнительный чиновник с хорошими связями в партийных и советских кругах, в аппарате КГБ, где проработал всю жизнь, дослужившись до генерала. Однако в конце войны или сразу после войны его самого посадили, держали в тюрьме, потом отправили на какое-то строительство за то, что предупредил своего друга о возможном аресте. После XX съезда он вернулся в Москву, и Поликарпов, тогдашний руководитель Союза писателей, взял его на работу во вновь созданную Московскую писательскую организацию.
Ильин позвонил мне, уже будучи на пенсии.
- Зашел бы, посидим, поговорим.
Знает много. Я поехал к нему на Ломоносовский проспект. Ильин провел меня в кабинет, открыл дверцы книжного шкафа:
- Видишь?
Это были книги московских писателей с дарственными надписями: "Дорогому Виктору Николаевичу…"
- Только ни одной твоей нет…
Мы сели.
- Не думай, я не обижаюсь, цену этим подаркам знаю. За глаза-то как меня называли? "Генерал", "кагэбист", так ведь?
- Разве ты им не был?
- Был. Не отрицаю. Всю жизнь прослужил. Честно служил. Как коммунист. Много чего видел, но веры не терял. За это и поплатился. Знаешь мою историю?
- Слыхал.
- И сейчас веры не теряю. Потому так высоко ставлю твой роман, он все во мне перевернул. В органах всякое приходилось читать, сам понимаешь, все было доступно. Но ты ткнул в то самое место, откуда росла эта опухоль. Удастся ее удалить, как думаешь?
- Надеюсь.
- Говорят, продолжение пишешь. Какие годы?
- Те же. Тридцатые…
- Знакомое время. Наше ведомство присутствует?
- Конечно. Процессы Зиновьева, Бухарина… Дело Тухачевского…
- Какими материалами пользуешься?
- Тем, что было опубликовано… Стенограммы судов…
- Мало!
Он поднял на меня глаза, по его взгляду я понял: решение принял.
- Я работал в центральном аппарате, в секретно-политическом отделе, все это проходило через нас. Отвечу на любые твои вопросы. При двух условиях: никаких магнитофонов, и на меня, как на источник информации, сможешь сослаться только после моей смерти, если, конечно, при этом не пострадает моя семья, это на твоей совести.
Мы встречались с Ильиным несколько раз, говорили по многу часов. Он очень мне помог. Знал работников НКВД того времени, их биографии, слабости, сильные стороны, знал механику работы этого учреждения, вспоминал отдельные ситуации, подробности, детали, которые были необходимы для моей работы.
Уже после публикации романа "Страх", вернувшись из заграничной поездки, я узнал, что Ильин погиб - попал под машину, переходя улицу.
С 1988 года начались наши с Таней зарубежные поездки на презентации "Детей Арбата". Побывали почти во всех странах Европы и несколько раз в США.
Путешествия наши описывать не буду. Таня еще успевала кое-что посмотреть, мой же день был расписан с утра и до позднего вечера: интервью газетам одно за другим, с перерывом в пять, десять минут, выступления по радио, телевизионные съемки, встречи с читателями в книжных магазинах, официальные приемы - все это в нескольких главных городах каждой страны. Издатель, приглашая автора, выжимает из него для рекламы все мыслимое и немыслимое.
Остановлюсь лишь на двух странах - Франции и США, связанных с работой над двумя следующими книгами Арбатской трилогии - романами "Страх" и "Прах и пепел".
Во Францию приехали из Италии. Перед Италией были в Англии, а после Франции предстояла поездка в Германию на книжную ярмарку во Франкфурте-на-Майне и в Голландию. Оттуда домой, где мы не были два с половиной месяца.
В Париж прилетели в середине сентября 1988 года, поселили нас в пяти минутах ходьбы от моего издательства "Альбен Мишель", в гостинице "Ленокс", вблизи бульваров Распай и Монпарнас.
Руководила моей программой Люся Катала - директор отдела русской литературы. Вместе с мужем - Жаном Катала и Антуанет Рубишу (из семьи Набоковых) Люся перевела на французский "Детей Арбата".
Жан Катала перед войной работал во Французском посольстве в Эстонии. В 1940 году советские войска заняли Прибалтику. Жана, в числе других французов, отправили в лагерь в Мордовию, затем перевели в Казахстан и освободили только в конце сорок второго года, после установления Советским Союзом официальных отношений с правительством Де Голля. Жан работал сначала во французском представительстве в Москве, потом занялся журналистикой, по-русски говорил хорошо (в лагере языку быстро обучаются), в 1949 году познакомился с Люсей, бывшей юной фронтовичкой, успевшей к тому времени получить диплом Института иностранных языков, знакомство закончилось женитьбой. Но Люсе долго не давали выезда из Союза, перебрались они во Францию только в 1972 году.
Люся Катала много делает во Франции для русской литературы: издательство "Альбен Мишель" за последние годы выпустило более 70 книг современных русских авторов. Это - заслуга Люси, мимо ее внимания не проходит ни один стоящий автор. Очаровательная женщина, умница, энергичная, благожелательная, встретила нас на аэродроме, доставила в гостиницу, а вечером привезла к себе домой, познакомила с Жаном. Его лицо нельзя забыть - аристократическое, с пронзительными глазами, он был очень артистичен в своем черном бархатном пиджаке. Русское гостеприимство Люси нравилось ему. Жан умер пять лет назад.
Люся устроила нашу поездку в Озуар-ла-Ферер, в дом, ранее принадлежавший знаменитой русской певице Плевицкой и ее мужу генералу Скоблину, - оба были агентами советской разведки. Скоблин (одновременно и немецкий агент) по заданию НКВД через шефа СД Гейдриха организовал изготовление в Германии фальшивых документов за подписью Тухачевского, позволивших Сталину истребить 40000 лучших командиров Красной Армии.
Мы проехали по узким уличкам этого маленького городка с двухэтажными домами, с непременными чугунными резными решетками на балкончиках. Поглядели на деревянную православную церковь без купола, с крестом на коньке крыши и иконой на фасаде, построенную на пожертвования русских эмигрантов, перед войной тут жило двести семей. В доме Плевицкой - Скоблина сменилось пять владельцев. Новый хозяин перестраивал подвал и обнаружил там тайник Скоблина, впрочем, пустой. Таня сделала в блокноте наброски: ограда, калитка, фонари, крыльцо, дверь сбоку, в кухню, откуда заходила кухарка.
Осмотрел я и другие места, где будут действовать мои герои. Поездка в Париж оказалась для романа полезной.