Эти сообщения все мы, собравшиеся в кабинете заместителя министра внутренних дел Митрофаненко, слушали по портативной рации. Переговоры руководителей и командиров подразделений, разбросанных по городу, шли на отборном русском мате, примерно так: "…Мать твою, кинологи живы? – Вроде да! – Они с оружием? – Да! (Нецензурная брань.) Идиот! – Оружие у них забрали? – Нет, все в порядке. Товарищ генерал, товарищ генерал! Нам их останавливать? (Мат.) – Нет! Пропускай к центру, мы их встретим…"
Я, стоя возле рации, вслушивался в эти переговоры. Подошел один из руководителей 3-го отдела КГБ республики:
– Представляешь, все это через спутники фиксируют американцы. Ну и будут смеяться над нами! Вот как советские воюют!..
Отвечаю:
– А может, мы иначе не умеем?
Идут доклады о том, что начались роптания среди работников милиции и военнослужащих. Их раненых товарищей, в том числе и с тяжелыми травмами, выносили из оцепления и увозили в больницы. Они требовали приказа дать отпор и угрожали, что начнут действовать по своему усмотрению.
В начале первого часа ночи поступило сообщение о том, что сосредоточенным на площади спецназовцам дана наконец команда очистить площадь. С заданием они справились в пределах получаса. Действовали эти асы руками и ногами, спецсредств и оружия не применяли. "Площадь очищена от хулиганствующих элементов" – эту новость восприняли с облегчением. Около 2 часов в Доме политпросвещения Колбин собрал партийный актив города. Гневно бросил в зал: "Прекратите этот махровый национализм!"
Эх, Геннадий Васильевич! Если бы все было так просто. Жизнь и работа на руководящих партийных должностях в Ульяновской области и в Грузии отнюдь не позволяли вам с ходу объективно и правильно оценить специфику Казахстана.
А в "бункере" продолжали совещаться уже с участием командующего Среднеазиатским военным округом Лобова. Ожидали прибытия одного из заместителей министра обороны СССР. Связь с Москвой поддерживалась постоянно. Наконец, центр в лице министра обороны Соколова дал согласие на привлечение к подавлению массовых беспорядков курсантов Алма-Атинского высшего училища погранвойск.
Только к семи утра мы смогли добраться в гостиницу. Через пару часов разбудил Мызников. С ним приехал начальник отдела союзной прокуратуры Виктор Стрельников. Все вместе решили переговорить с Сорокой, который входил в состав правительственной комиссии и всю ночь заседал в "бункере". Добираться туда было опасно и сложно. Поэтому в сопровождении двух автомашин ГАИ буквально прорывались к зданию ЦК. Оно было полностью оцеплено войсками, милицией и людьми в гражданском. Саму площадь с двух сторон перекрывали шеренги спецназа со щитами и дубинками в руках. На улицах Мира и Фурманова находились толпы молодых парней и девушек казахской национальности. Многие были вооружены палками и прутьями.
Курсанты-пограничники разместились ближе к центральному входу в ЦК. Оружия у них нет, хотя на ступеньках на определенном расстоянии стоят ящики с боеприпасами и оружием. Бросилось в глаза, что на поясе за спиной у каждого курсанта закреплена саперная лопатка. Мы пришли тогда к выводу о том, что это не случайно. При прямом столкновении с толпой ничем не вооруженные 18–20-летние парни только и могли прибегнуть для своей защиты к помощи саперных лопаток. Так за них решили командиры.
Через несколько лет, читая сообщения о трагедии, произошедшей в Тбилиси, и обвинения в адрес армии, использовавшей для разгона митингующих саперные лопатки, я вспомнил Алма-Ату. На военных возлагали функции, к которым они не были готовы ни морально, ни в плане технического обеспечения спецсредствами. Каждый действовал по своему разумению.
Сорока переговорил с нами накоротке. Сообщил, что обстановка продолжает оставаться сложной, поступают сообщения о начинающихся выступлениях молодежи в ряде областей республики. Пожелав нам сохранять выдержку и самообладание, распрощался. Тут-то мы и увидели, как толпа с улицы Фурманова попыталась прорваться на площадь. Смять прикрывающиеся щитами шеренги спецназа они не смогли и отхлынули назад. Тут же шеренги разомкнулись и на толпу ринулись молодцеватые парни в гражданском. Митингующие начали в беспорядке разбегаться. Тех из них, кого смогли задержать, буквально волоком тащили на площадку, расположенную за трибуной. Следовали жесткие команды: "На колени! Руки за голову!" На задержанных сыпались удары руками, ногами, дубинками.
Обратили внимание на высокого парня-казаха, который, видимо, более остальных досадил спецназовцам. Десяток из них, доставив очередного задержанного, обязательно подбегали к нему, наносили один-два удара и удалялись за следующими.
Вдоль площадки с папкой в левой руке и обычной деревянной дубиной в другой вышагивал, что-то приговаривая, подполковник-пограничник с перебинтованной головой. Приблизившись к этому парню, он громко дал команду: "Разойдись!" – и, когда избиваемый попытался поднять голову, нанес ему резкий удар дубинкой по голове. Следующий удар, ногой в сапоге, последовал в пах. Парень стал падать вперед, но отлетел в обратную сторону после не менее сильного встречного удара ногой в лицо. Напротив нас что-то гневно кричала подполковнику девушка-казашка, разносившая горячий чай солдатам.
Вслед за этим последовала не менее безобразная сцена, поразившая нас бессмысленной жестокостью по отношению к задержанным. На площадку подогнали автобусы. Вооруженные дубинками работники милиции образовали коридор в 25–30 метров. Раздалась команда: "Встать! Руки за голову! В автобус! Шаг влево, шаг вправо – удар! Марш!"
Очумевшие от происходящего мальчишки трусцой бежали по коридору, получая удары дубинками при малейшем отклонении в сторону. В автобусы их буквально набивали как сельдь в бочку. Из окон многоэтажного здания ЦК за происходящим наблюдали их соплеменники.
Бесчинства в городе продолжались. В одном из автобусов пригородного маршрута казах ударом ножа убил шестнадцатилетнего мальчишку Аристова, виновного лишь в том, что он как контролер потребовал предъявить ему проездной билет. Еще более дикий случай произошел напротив телецентра на улице Мира, где в оцеплении были выставлены в живой цепочке его работники.
По улице в сторону площади двигалась очередная толпа, лидеры которой несли большой портрет Ленина. Неожиданно несколько молодых людей, вооруженных металлическими прутьями, бросились к стоявшим на обочине и, избивая, вытащили на середину улицы инженера телецентра Савицкого. Свалив его на асфальт, они стали наносить ему удары металлическими прутьями по голове. Буквально в несколько секунд все было кончено. Савицкого убили.
Пройдет некоторое время, и следователи смогут изобличить только одного из убийц – Раскулбекова. Поскольку, по заключению судебно-медицинской экспертизы, каждый из ударов, нанесенных Савицкому, был смертельным, суд вынесет ему суровый приговор – смертную казнь.
В ожидании исполнения приговора убийца не выдержит психологического стресса и покончит с собой в тюремной камере. Спустя годы в Казахстане будет создана комиссия Верховного Совета республики по пересмотру оценок событий 17–18 декабря 1986 года. Все осужденные за участие в массовых беспорядках будут реабилитированы. Дойдет черед и до постановки вопроса о реабилитации лиц, изобличенных в наиболее тяжких преступлениях, в том числе и убийцы Савицкого. Мне рассказали, что его именем назвали улицу в Чимкенте, а позже якобы присвоили звание Героя Казахстана. Если это правда, то этого я не могу понять ни умом, ни сердцем. Что же, у каждого народа свое понимание правды. Я рассказываю только о том, что увидел и пережил в те тревожные декабрьские дни.
Пройдет несколько лет, и вопреки правде по инициативе Горбачева будет изменено решение политбюро по оценке декабрьских событий в Алма-Ате. Это развяжет руки местным националистам, и начнется большая травля работников правоохранительных органов, причастных к расследованию дела о массовых беспорядках, в основном русских. Расправа вершилась руками специально созданной комиссии под руководством видного деятеля культуры республики Марата Шаханова. Он станет делать публичные заявления о десятках казахов, убитых при подавлении массовых беспорядков. Ложь! В те трагические дни были убиты только три человека: двое русских и один казах. В лечебные учреждения за оказанием помощи обратились 923 человека. Я позволю себе привести свои дневниковые записи того периода, сделанные, как говорят, по горячим следам. Вот они.
По состоянию на 20 декабря 1986 года:
"В медицинские учреждения города обращалось 679 человек… из них: госпитализировано – 241, в том числе: гражданских лиц – 88, военнослужащих – 82, сотрудников органов внутренних дел – 71. В тяжелом состоянии находится 17 человек, из них: 10 гражданских, 4 сотрудника органов внутренних дел и 3 военнослужащих…
Сожжено 11 и повреждено 24 единицы специальных транспортных средств, выведено из строя 89 автобусов и 33 легковых такси. Нанесен ущерб 13 студенческим общежитиям, 5 учебным заведениям, 6 предприятиям торговли и общественного питания, 4 административным зданиям и другим объектам.
Доставлено в органы внутренних дел 2335 человек… Профилактировано и отпущено 1994 человека. Содержится на 20 декабря 1986 года в органах внутренних дел 341 человек".
С бунтом, имевшим ярко выраженную националистическую окраску, справились за два дня. На тех, кого считали виновными, обрушились разного рода репрессии. Десятки молодых людей были арестованы, сотни исключены из высших и средних учебных заведений. В республике, как тогда любили говорить, начался активный "очистительный процесс". Слетали со своих постов люди из ближайшего окружения Кунаева, встал вопрос о привлечении к уголовной ответственности отдельных из них.
Здесь-то и проявилась своеобразная позиция республиканской прокуратуры. Сразу после возбуждения уголовного дела в отношении активных участников массовых беспорядков ее руководители заявили, что в помощи союзных следователей не нуждаются и с расследованием справятся сами. Сорока, поддерживавший дружеские взаимоотношения с Мызниковым, против этого не возражал. Такую же позицию наши коллеги заняли и по расследованию должностных злоупотреблений. Желая не ударить в грязь лицом перед Колбиным, они сами возбудили уголовные дела против помощника Кунаева Дюсетая Бекежанова, управляющего делами ЦК Статенина и управляющего делами Совета министров Лысых.
Этих широко известных в республике ответственных работников арестовали. Газеты запестрели сообщениями об активах, пленумах, на которых вчерашние товарищи по партии активно разоблачали "поправших нормы партийной жизни отщепенцев". Пошли разговоры о том, что не за горами повторение узбекского дела. Но многие забывали, что никто в республике в этом заинтересован не был. Никто не хотел, как выразился один из руководителей республики, запустить козла в огород и позволить вести крупномасштабное расследование силами Прокуратуры СССР.
Между тем завершалось следствие по делу Караваева, и тут ход событий изменил его величество случай. Как-то при очередном посещении прокуратуры жена бывшего министра вскользь проговорилась, что скрыла факт продажи через комиссионный магазин якобы купленного ранее магнитофона "Шарп-777". Таковой по материалам дела не проходил, и мы пришли к выводу, что Караваев был искренен с нами до определенного предела. При очередном допросе я выразил свое недоумение таким его поведением. Караваев растерялся и рассказал, что получил магнитофон в качестве взятки от начальника Чимкентского пассажирского автоуправления Дмитриева. Новый эпизод мы вынуждены были отрабатывать и вызвали Дмитриева в следственную часть Прокуратуры СССР, благо он в то время находился на курсах повышения квалификации в Москве.
Результат был неожиданным. Дмитриев, как говорят на нашем профессиональном жаргоне, "полностью раскололся". Он рассказал о системе взяточничества в Чимкентской области, которая не только не уступала, а намного превосходила карагандинскую по вертикальной и горизонтальной схеме преступных связей.
В Чимкент выехала группа следователей. Оперативных работников из центра возглавил начальник отдела ГУБХСС МВД СССР Асланбек Аслаханов. К нам на помощь поспешили Мызников и заместитель начальника ОБХСС МВД Казахской ССР Дружинин. Операция по реализации показаний Дмитриева заняла несколько недель и вызвала большую панику в Чимкенте. Повязанные взятками руководители не могли понять, кто следующим окажется за решеткой. К нам постоянно поступала информация о том, что на легковых и грузовых автомашинах в отдаленные поселки ночью вывозятся нажитые преступным путем ценности. Между тем возможности наши были ограничены, и имеющимися силами мы могли обеспечить только расследование взяточничества в пассажирском автоуправлении.
В те дни меня представили новому руководителю областной партийной организации Герою Социалистического Труда Мырзашеву. Он сменил на этом посту небезызвестного Асанбая Аскарова. Назначая на этот пост, перед ним поставили задачу – навести порядок в коррумпированной на всех этажах власти области.
По существующему тогда порядку я в общих чертах проинформировал Мырзашева о перспективах расследования, назвал некоторых партийных руководителей, которые фигурировали в деле как взяточники. Мырзашев побледнел и с трудом скрывал охватившее его волнение. "Неужели и ты успел вываляться в чимкентской грязи?" – подумал я, прощаясь с первым лицом в области.
К тому времени мы арестовали бывшего первого секретаря Абайского райкома Мустафаева, но, как у нас говорят, "обожглись". Он упорно отрицал свою вину. Ценностей и вещественных доказательств при обысках у Мустафаева не обнаружили, и доказательство его вины представляло известные сложности.
Уезжая в Москву для завершения дела Караваева, я рекомендовал коллегам не рисковать и идти на новые аресты только при полной уверенности, что мы не провалимся. Тем более что ближайшим кандидатом в подследственные из числа партийных руководителей был только бывший первый секретарь Чардарьинского райкома партии Лесбек Бекжанов. (Двое из арестованных "автомобилистов" заявили о даче ему взяток.)
Между тем местечковая чимкентская жизнь шла своим чередом, и Мырзашева крайне беспокоили анонимки о его прегрешениях, систематически поступавшие на имя Колбина и в ЦК КПСС.
Он дал команду работникам КГБ разыскать доносчика. Его вычислили оперативным путем. Подозрение пало на Бекжанова, и последовало новое поручение, теперь уже прокурору области Шведюку. Ему надлежало изыскать возможность изъятия у Бекжанова пишущей машинки, последующего экспертного исследования заявлений с целью изобличения автора подметных писем. Тут-то и вспомнили показания о получении Бекжановым взяток. Предлог для проведения обыска был, но никто и предположить не мог, какими окажутся результаты. У обыскиваемого изъяли денег на сумму около 1,5 миллиона рублей, вещей и ценных предметов в таком количестве, что вывозить их пришлось грузовиками. В такой ситуации приняли решение о задержании Бекжанова. Оно оказалось полностью оправданным. На следующий день он стал рассказывать о созданной и взлелеянной им системе взяточничества в районе.
Возглавив районную партийную организацию, действовал Лесбек (по-казахски – Лекэ) целеустремленно и продуманно. Заручившись согласием начальника милиции Акмурзаева, поручил ему поиски компромата на всех руководящих работников района.
– Куандык, ищи на них такое, чтобы тряслись от страха, но не переборщи, – поучал он стража правопорядка и законности. – Уголовные дела и скамья подсудимых не для них. Пусть делятся с нами – и этого достаточно.
Тандем заработал в полную силу. Рубли потекли рекой. Частью своих левых доходов Лекэ одаривал тех, от кого зависели его благополучие и карьера.
"Мой ранг секретаря райкома партии требовал от меня беспрекословно выполнять указания, подчиняться своему руководителю. Тут действует партийная дисциплина. Жить надо. Надо воспитывать детей, а для этого нужно трудиться, а чтобы работать, надо давать взятки. Дача взятки не мною придумана. Я вошел в нее, когда она была создана как система, то есть задолго до моего появления на партийной работе. В душе я не был согласен с собственным деянием, являлся лишь жертвой деспотизма своего вышестоящего руководителя… С себя я не снимаю ответственности за содеянное, но я не первопричина, только следствие того кошмара, который был создан руководителем надо мной стоящего органа".
Закладывая бывших патронов и подчиненных, Бекжанов убеждал следствие в своей искренности подробным изложением обстоятельств совершения преступления, проявлял большое усердие в помощи по отысканию вещественных доказательств – предметов взяток.
С первой нашей личной встречи я убедился, что Бекжанов говорит правду, но это отнюдь не было продиктовано его раскаянием в содеянном. Думаю, как и большинство взяточников, он рассуждал примерно так: "Мне плохо, очень плохо. Сплю на нарах, питаюсь баландой, а они… они… Нет уж, пусть, как и я, до дна выпьют эту горькую чашу". И еще я понял, что Бекжанов горит желанием отправить на скамью подсудимых тех, кого он так щедро одаривал и кто не помог ему в трудную минуту. Для нас же важным было то, что от Бекжанова мы впервые получили показания о конкретных фактах получения взяток Асанбаем Аскаровым.
Кем же был этот человек, биография которого кратко излагалась в Большой советской энциклопедии? Герой Социалистического Труда, награжденный пятью орденами Ленина и всеми прочими орденами СССР (некоторыми по нескольку раз), он в течение 27 лет возглавлял партийные организации Джамбульской, Алма-Атинской, а затем Чимкентской областей. Депутат Верховного Совета СССР многих созывов, он был также председателем Комиссии по делам молодежи Совета национальностей и в этом качестве тесно взаимодействовал в конце 70-х с Горбачевым. Укрепляя личную власть, он выдал одну из своих дочерей замуж за сына брата Кунаева Оскара и тем самым породнился с семьей могущественного члена политбюро. И самое главное – Аскаров был одним из влиятельнейших фигур в могущественном роде дулатов "старшего джуза" (родо-племенное деление казахов). По крайней мере, нас в этом убеждали неоднократно.
"В печати уже сообщалось об исключении из членов КПСС бывшего первого секретаря Чимкентского обкома партии А. Аскарова, он занимал высокий пост, встал на путь предательства интересов партии и народа, подло поправ оказанное ему доверие. Высочайше обласканный, огражденный от критики и ответственности, уверовав в собственную непогрешимость, перерожденец превратил свое рабочее место в кресло удельного князька, действовал по принципу: "Хочу – казню, хочу – милую". Утвердив отношения с окружающими на основе круговой поруки, личной преданности, коррупционист создал благоприятную почву для процветания взяточничества, которое стало в области системой отношений многих подчиненных и подконтрольных работников".