В марте 1997 года "Известия" напечатали материал о сектах скопцов на территории России. Автор публикации разыскал молодого парня, который страдал педофилией, и побеседовал с ним. Чтобы избежать самого страшного, парень силой воли заставил себя пойти на оскопление.
– Неужели было бы лучше, если бы я, будучи не в состоянии преодолеть сексуальное влечение к ребенку, изнасиловал его, а возможно, и убил? – заявил он корреспонденту.
А сколько таких преступлений и на сегодня числятся нераскрытыми! Вот и пестрят сводки МВД очередными сообщениями о новых жертвах маньяков. Мы же все пытаемся свести к частностям, не замечая проблемы. Впрочем, это, видимо, вопрос профессиональной организации всей правоохранительной системы. А значит, необозримого будущего. Слава богу, хоть сейчас стали говорить и писать об этом более открыто.
Из прошлого. Конец 70-х
Шел проливной дождь. Женщина вышла из дому, когда уже стемнело. Она спешила на работу в ночную смену. На шагнувшего навстречу парня внимания не обратила. Только когда обожгла голову страшная боль, поняла, что ее убивают. Она закричала, захлебываясь кровью, и вбежала в ближайшую калитку, где жили друзья. Успела постучать в окно, упала на лавочку и умерла.
Лезвие ножа рассекло кожу лица, прошло между зубами и перерезало крупные артерии на шее.
На место происшествия выехал только член нашей оперативно-следственной группы Юра Катютин. Через несколько дней было получено сообщение, что преступление раскрыто и убийца – некто Уваров – арестован. Сокрытием фактов тяжких преступлений в застойные годы занимались повсеместно, и это дело не было исключением. Преступнику предъявили обвинение не в убийстве, а в причинении потерпевшей тяжких телесных повреждений, повлекших смерть.
Вскоре позвонил Юра:
– Слушай, приезжай. Ты прекрасно понимаешь, что здесь убийство и били ее ножом в голову. Да, он признался, но дважды отказывался от своих показаний. Так ни один суд его не осудит.
Я доложил мнение Катюнина прокурору области Светличному. Выслушал он внимательно, все понял.
– Выезжай, и делайте все возможное. Дело провалить нельзя.
Как всегда, Юра прав: дело сложное. Мало того что после дождя на улице не осталось никаких следов, но и изъятый нож не имел индивидуальных признаков. Более того, оказалось, что минут за тридцать до убийства наш обвиняемый зашел в кинотеатр на просмотр фильма. Именно так утверждали свидетели, которые видели обвиняемого в зале на этом сеансе. А если это вообще не он убийца?
Сначала я думал, что знакомые, которые видели его в кинотеатре, лгут, создавая обвиняемому алиби. Но чем больше мы устанавливали зрителей, побывавших на том сеансе, тем больше убеждались, что они правы. Правда, рассказали они и о том, что несколько человек выходили из зала во время сеанса. Но кто мог подтвердить, что вышел убийца? Вскоре выяснилось, что накануне на таком же сеансе он смотрел тот же фильм. И следовательно, в желании посмотреть его во второй раз можно предположить расчет на создание алиби.
Подозреваемый вновь признался в содеянном и пояснил, что действительно, взяв билет в кино, рассчитывал таким путем отвести от себя возможные подозрения. Мы хорошо понимали, что это его признание не самое убедительное доказательство, но иного у нас не будет. Правда, знали мы и то, что это убийство далеко не все, в чем он повинен. Если он решится рассказать правду и это, в свою очередь, найдет объективное подтверждение, его признания будут расцениваться иначе.
Так оно и получилось. Только то, что легло на бумагу в его явках с повинной, имело место не у нас, а на территории города Чапаевска Куйбышевской области. Кому расследовать все это? У нас одно преступление, там – десятки. В установленный республиканским законом шестимесячный срок закончить такое дело невозможно. Выслушав по телефону Светличного, заместитель прокурора Украины Степан Федорович Скопенко сказал:
– В Союз за продлением срока содержания под стражей мы не пойдем. Как Калиниченко заварил эту кашу, так пусть и расхлебывает.
– Ну и что будем делать? – спросил меня Светличный.
Набравшись смелости, я предложил:
– Владимир Григорьевич, пошлите меня в Москву. Я добьюсь в Первопрестольной, чтобы чапаевские эпизоды рассматривали на месте и, более того, чтобы мы передали им по подследственности дело о нашем убийстве.
Светличный согласился, а я впервые в жизни оказался в столице. Помню, больше всего растерялся в метро и изрядно поплутал, пока добрался до здания Прокуратуры СССР на Пушкинской улице.
Принял меня прокурор следственного управления, ныне покойный, Володя Александров. Через несколько лет он "погорел". Выпил по поводу какого-то события вечером с друзьями. Утром опохмелился пивом по пути на работу – и надо же так случиться, что около десяти его вызвали на прием жалобщицы, направленной из приемной ЦК КПСС. Запах перегара она уловила сразу и тут же помчалась обратно в ЦК:
– Что за безобразие! По вашему поручению меня принимает пьяный прокурор.
Возмездие последовало незамедлительно. Володю вызвали к заместителю генерального прокурора СССР Найденову. Ничего не подозревая, он явился пред грозные очи руководства.
– Напишете заявление сами или везти на освидетельствование? – спросили его.
– Лучше напишу, – ответил Володя.
В тот же день был уволен немолодой, но очень порядочный человек, бывший следователь по особо важным делам, отдавший всю свою жизнь раскрытию и расследованию сложных преступлений.
Тогда же, во время нашей первой встречи, он выслушал меня очень внимательно.
– Слушай, это очень серьезно: там, видимо, все эти преступления укрыты, а Чапаевск по этому вопросу месяц назад проверяла комиссия Президиума Верховного Совета СССР. За эти злоупотребления многие понесли суровое наказание. Пошли к заместителю начальника следственного управления Лодысеву.
С таким же вниманием выслушали мой доклад и на этом уровне.
– Нужно все подробно изложить Виктору Васильевичу, – сказал Лодысев.
На следующий день состоялась моя первая встреча с заместителем генерального прокурора СССР Найденовым.
Невысокого роста, худощавый, весь седой и очень симпатичный мужчина лет сорока слушал мой доклад, не спуская с меня проницательных с блеском взрывной энергии глаз.
– Вам нужно подъехать в Куйбышев и обо всем доложить прокурору области Баженову. Он человек порядочный и во всем разберется.
– Виктор Васильевич, мне нужно в ближайшие дни быть на семинаре в Киеве, – взмолился я.
– Ничего, из Куйбышева полетите в Киев. Скажете, я распорядился. Всего доброго.
Утром я снова у Лодысева.
– У нас изменения. В Куйбышеве тебе придется поработать несколько дней, так распорядился Найденов.
– В какой роли? – расстроился я. – Ведь у меня должность прокурора-криминалиста на Украине и свои планы на ближайшие дни.
– Ничего не знаю. Таково указание. – И уже тише добавил: – Передаю по секрету его слова: "Хочу посмотреть: умеет он так же работать, как красиво докладывать?"
Операция, которую мы начали в Куйбышеве с местными товарищами, прошла успешно. Я улетел в Киев, еще не зная, какую роль в моей дальнейшей жизни сыграет это задание заместителя генерального прокурора. Громкое дело по Чапаевску было успешно закончено расследованием прокуратурой Куйбышевской области. Преступников осудили, в том числе и за убийство на Украине.
Где-то через месяц, опять же в Киеве, решили провести совещание начальников следственных управлений прокуратур областей и прокуроров-криминалистов. Курирующий службу криминалистов в республике Леонид Яковлевич Пинский посоветовал заместителю прокурора Украины Скопенко внести меня в список выступающих.
Как у нас было заведено в те годы, все читали свои доклады по бумажке. Это в конце концов вызвало раздражение прокурора республики Федора Кирилловича Глуха (ныне покойного).
– Слушай, – обратился он к одному из выступавших, – оставь в покое бумагу. Ты можешь просто и толково рассказать, что у тебя делается в области?
Докладчик растерялся, а Глух, выдержав паузу, махнул рукой: мол, продолжай. Я выступал в числе последних и минут сорок, как говорят, отчесал без запинки и… бумажки. Сел на место в зале, ребята одобрительно похлопывают по плечу.
– Ну, старик, будешь работать в Киеве, Глух только тебя и слушал.
Сам отшучиваюсь, но чувствую, что выступление было действительно удачным. Совещание закончилось, выходим из зала. Вдруг за спиной слышу голос Скопенко:
– Калиниченко, поднимись ко мне и подожди в приемной.
Думаю: вот и окажутся ребята правы и сбудется моя мечта – жить в Киеве. (Любил и люблю я этот город, как никакой другой.) Да и работа в республике открывала совершенно новые возможности в совершенствовании профессионального мастерства.
Скопенко приглашает сесть напротив, улыбается.
– Федор Кириллович спрашивает, на какую должность к нам пойдешь?
– Только не клерком.
– Что, согласишься важняком?
– Конечно.
– Ну молодец. Я тебе самую лучшую квартиру в центре подберу. В общем, езжай домой и помалкивай о предложении, пока мы все не согласуем в ЦК.
Я вернулся в Запорожье с надеждой, что все закончится благополучно. Между тем произошли события, оказавшие влияние на мою дальнейшую судьбу.
Гейдар Алиев – Гамбой Мамедов. Схватка
…Внимательные путешественники в России подмечали с первого же взгляда то раболепство перед царем, какое пышно цвело при дворе среди людей знатных, очень высокопоставленных, колоссально богатых, которым, казалось бы, не было никакой нужды в этом раболепстве. Но дело было только в том, что множество людей при Николае именно раболепством и сделали себе карьеру. Если сам Николай любил нравиться тем, с кем говорил, то еще естественнее было тем, с кем он говорил, стараться понравиться чем-нибудь и как-нибудь ему – самодержцу, от которого зависело возвысить или унизить… Каждое слово его похвалы кому бы то ни было мгновенно подхватывалось решительно всеми и сразу, как магический ключ открывало счастливцу двери во все сердца, стоило только раскрыть для кого-нибудь свои объятия царю – и избранник фортуны терял уже счет объятиям, которые кругом для него открывались, и радостным восклицаниям, которыми его встречали всюду.
Наоборот, все сразу становились холодными к тем, кого постигла царская немилость, их не замечали, переставали их узнавать, может быть, боялись показать, что с ними знакомы, чтобы это не стало известно при дворе.
Все доносили и всё доносили: не опасаясь доносов, можно было говорить разве только с самим Николаем.
С. Сергеев-Ценский. Севастопольская страда
После войны в родной Азербайджан вернулся один из героев Сталинградской битвы, организатор и командир роты так называемых кочующих минометов, офицер-орденоносец Гамбой Мамедов. Его тут же взяли на работу в КГБ, и вскоре он возглавил следственный отдел в этом ведомстве. В той же системе работал никому тогда не известный Гейдар Алиев. Так уж случилось, что в конце 50-х Мамедов расследовал две скандальные истории, в которых был замешан Алиев. Одна была связана с изнасилованием, другая с самоубийством.
Дела по этим фактам были прекращены, но Алиев долгие годы побаивался Мамедова и, говорят, даже заискивал перед ним. Человек исключительной честности и порядочности, Гамбой Мамедов снискал себе уважение не только в республике, но и пользовался огромным авторитетом в Прокуратуре СССР, и поэтому, когда в середине 60-х годов решался вопрос, кому возглавить прокуратуру республики, его кандидатура никаких сомнений не вызывала.
Успешно продвигался по службе и Алиев. Сумев найти ключик к сердцу близкого Брежневу человека, тогдашнего председателя КГБ Азербайджана Цвигуна, Алиев стал его преемником на этом посту. Однако полной неожиданностью для многих, в том числе и для Гамбоя Мамедова, было избрание Алиева 14 июля 1969 года первым секретарем ЦК республики. С таким головокружительным взлетом не уважаемого им человека он смириться не мог. Протест свой Мамедов выражал разговорами о никчемности первого, о чем тому исправно докладывали. Алиев долго терпел, пытаясь образумить прокурора республики через свое окружение, а затем задумал комбинацию по устранению опасного свидетеля.
Как бывший руководитель КГБ, он располагал обширной негласной информацией о работниках правоохранительных органов, которую до поры до времени не пускал в ход. Знал Алиев и о не очень благовидных делах начальника следственного отдела прокуратуры республики Саши Бабаева. Его взяли в активную оперативную разработку как человека, который в паре с другим ответственным работником прокуратуры Изей Кулиевым вложил деньги в так называемые подпольные цеха и регулярно получал свою долю прибыли.
Когда оперативные материалы были реализованы и начались первые аресты цеховиков, Алиев позвонил генеральному прокурору Роману Андреевичу Руденко и поставил его в известность о подозрениях, павших на Бабаева. Перед этим он вызвал к себе Мамедова и заставил дать санкцию на арест его ближайшего сподвижника.
Алиев просил Руденко поручить расследование дела одному из следователей по особо важным делам при генеральном прокуроре СССР, заявив, что местным, республиканским ЦК не доверяет. Для убедительности генеральному прокурору СССР показали видеофильм, где Бабаев с друзьями из центрального аппарата – Прокуратуры СССР – в номере московской гостиницы развлекались с девочками сомнительного поведения. Запечатленных на пленке выгнали с работы, а в Азербайджан выехала следственная группа Прокуратуры СССР.
Дело Бабаева дало основание Алиеву организовать проверку работы республиканской прокуратуры в целом. Компромат искать было несложно, благо наушников везде более чем достаточно. Угодничая, подбирали любые факты, которые могли бросить тень на прокурора республики.
В Хочмасском районе в правоохранительные органы стали поступать заявления, что бригадир одного из колхозов Гейдаров содержит участки неучтенной земли. Выращенные там овощи сбывает и вырученные деньги делит с некоторыми ответственными должностными лицами района.
Была организована проверка. Комиссию возглавлял главный бухгалтер райсельхозуправления Сеидов. Изложенные в заявлениях факты полностью подтвердились, и тогда Гейдаров предложил проверяющему взятку в триста рублей. Сеидов от денег отказался и готовил к подписанию всеми членами комиссии акт проверки. Гейдаров рассказал обо всем своим покровителям в милиции. Они предложили написать заявление о том, что якобы председатель комиссии Сеидов вымогал у него триста рублей. Так и сделали. Нашли деньги, переписали номера купюр, создали группу захвата и сказали: "Неси!"
В воскресный день в здании правления колхоза Сеидов завершал подготовку документов по проверке. В приемной печатала машинистка. В кабинете напротив находился главный бухгалтер колхоза Пенджалиев. Взяткодатель вошел в здание правления и минут через десять вышел. Выглядел он несколько растерянным, но тем не менее подал знак: взятка передана. В кабинет к Сеидову ворвались работники милиции:
– Руки на стол, не двигаться! Вы только что получили взятку!
– Я ничего не получал, – растерянно ответил Сеидов.
– Давайте понятых, начинаем обыск, – скомандовал руководитель группы.
– Это провокация, – попробовал защищаться Сеидов.
– Молчать! – рявкнули на него.
Тщательный обыск кабинета оказался безрезультатным. Растерялись все работники следственно-оперативной группы и ее руководитель. Бросив злой взгляд на Гейдарова, коротко бросил: "Пойдем!" – и вывел его из кабинета.
Все молчали. Минут через пять вошел улыбающийся руководитель группы захвата. За ним, робко переступая, двигался главный бухгалтер Пенджалиев, из-за спины которого выглядывал Гейдаров. Торжествующим голосом, обращаясь к Гейдарову, майор спросил:
– Так кому вы передали взятку?
– Ему! Ему! – залепетал Гейдаров, показывая на Сеидова.
– А вы что знаете об этом? – Теперь майор обратился к Пенджалиеву.
Опустив глаза, путаясь, Пенджалиев проговорил, кивая на Сеидова:
– Он передал мне деньги и попросил спрятать.
– Какие деньги? – только и смог выдохнуть Сеидов.
Его никто не слушал. Группа захвата ринулась в кабинет Пенджалиева. Из открытого сейфа торжественно извлекли пакет с деньгами.
Напрасно Сеидов требовал найти его отпечатки пальцев и взывал к разуму присутствующих. Убеждал, что он не мог передать деньги тому, кого проверял, а тем более фальсифицировать за взятку акт проверки, уже подписанный тремя членами комиссии. Группа захвата нуждалась именно в таком результате. Он был заранее заказан, и его получили.
В тот же день Сеидова арестовали. Для любого грамотного юриста эта ситуация была ясна – провокация. Но так не считали в Азербайджане в те годы, когда призыв об усилении борьбы со взяточничеством следовало подкреплять соответствующими цифрами статистической отчетности.
За любые размеры полученных взяток карали беспощадно. Многих высокопоставленных руководителей казнили, забыв о понятии милосердия. Отсутствие вины Сеидова было очевидно, но в группе захвата находился следователь прокуратуры, а прокурор района дал санкцию на арест. Машина заработала, и маховик ее крутился в одну сторону. Делали все возможное, чтобы доказать вину руководителя комиссии.
Между тем жалобы родни Сеидова летели во все инстанции. Дело неоднократно истребовалось прокуратурой республики, и в течение ряда месяцев его изучали несколько прокуроров. Все приходили к выводу, что Сеидов арестован и привлекается к уголовной ответственности незаконно. Но принять решение об освобождении из-под стражи и прекращении дела представлялось затруднительным, ибо под лозунгом бескомпромиссной борьбы со взяточничеством в республике можно было в лучшем случае заработать ярлык "покровителя мафии". Поэтому пришлось Сеидову сидеть шесть месяцев. Дальше продлить срок содержания под стражей мог лишь генеральный прокурор.
По установленному порядку пришлось проводить оперативное совещание у Гамбоя Мамедова. Мнение было единодушным – дело в суд направлять нельзя. Сеидов вернулся домой, с чем никак не могли смириться лица, провернувшие "блестящую операцию задержания с поличным".