* * *
Весть об убийстве Авенира в Хевроне и решении старейшин, несмотря на это, поддержать Давида быстро докатилась до дворца Иевосфея, породив там настоящую панику.
По дворцу и по отрядам армии царя поползли слухи о том, что Давид жестоко расправится со всеми, кто верно служил дому Саула, и придворная челядь начала разбегаться. Дворец Иевосфея опустел, в нем остались лишь несколько человек прислуги, небольшой отряд стражников да двенадцатилетний племянник Иевосфея, единственный сын Ионафана, калека Мемфивосфей (Мефибошет, он же Мефибааль).
Мемфивосфею было пять лет, когда его дед и отец геройски пали у горы Гелвуи. Когда весть об их гибели и стремительном наступлении филистимлян докатилась до дворца Саула в Гиве, нянька Мемфивосфея в истерике схватила мальчика на руки и бросилась бежать. Но в этой спешке, спускаясь с лестницы, она упала и уронила ребенка, да так, что у мальчика случился перелом обеих ног. Лекаря, который мог бы наложить повязку и проследить, чтобы у сына принца правильно срослись кости, не нашлось, и Мемфивосфей на всю жизнь остался колченогим. Это лишало его права на трон, хотя он и являлся прямым потомком царя - согласно Пятикнижию, царь не может иметь какого-либо физического недостатка, а тем более быть инвалидом. В последующие годы Мемфивосфей рос при дворе своего дяди Иевосфея, который, видимо, любил племянника и заботился о нем.
Когда из дворца Иевосфея начали разбегаться слуги, два бывших офицера его армии братья Рехав и Баана решили, что пробил час, когда они могут расправиться с Иевосфеем и в одночасье завоевать расположение Давида. О том, кем были эти братья, между комментаторами идет ожесточенный спор. Библия говорит, что они были "беэрофянами" ("бэйротянами") - жителями хивийского города Беэрофа, располагавшегося в земле колена Вениамина, однако по национальности они были гивонитянами, то есть происходили из Гивона - города, находившегося рядом с уничтоженным Саулом городом священником Новом. Приказ Саула уничтожить всех жителей Нова включал и живших там гивонитян, а кроме того, ударил и по жившим в округе их соплеменникам, существовавшим за счет продажи различных товаров и обслуживания жителей Нова. Так началась смертельная ненависть жителей Гивона к дому Саула, и когда Иевосфей взошел на престол, братья Рехав и Баана попытались организовать на него покушение. Однако их заговор был раскрыт, и им пришлось бежать к филистимлянам. Теперь, узнав о начавшейся смуте, они вернулись в родные места, чтобы свершить задуманное.
Заметив, что возле дворца Иевосфея собралась большая группа торговцев зерном, братья присоединились к ним и таким образом, не замеченные стражниками, проникли во дворец. Здесь Рехав и Баана вошли в покои Иевосфея, решившего немного вздремнуть после обеда, и ударами меча в живот умертвили его. Затем они отрезали голову уже мертвого царя и, выйдя из дворца, поспешили в Хеврон, преодолев за ночь дорогу от Маханаима до столицы Давида.
"И принесли голову Ишбошета к Давиду в Хеврон. И сказали царю: вот голова Ишбошета, сына Шаула, врага твоего, который домогался жизни твоей; а ныне доставил Господь господину моему царю отмщение Шаулу и потомству его…" (И Сам. 4:8).
Не исключено, что какой-нибудь другой владыка и в самом деле наградил бы братьев. Другой - но не Давид, который порой проявлял страшную жестокость, но при этом никогда не преступал через некие неписаные законы чести и, более того, считал тех, кто преступает эти законы, мерзкими людьми.
В ужасе взирал Давид на бескровное мертвое лицо Иевосфея. Да, тот был никуда негодным воином и правителем, но, мягкий и безвольный, он никому не сделал зла и уж точно не был злодеем. У Давида и в мыслях не было казнить Иевосфея - он планировал отправить его в своего рода почетную ссылку, может быть, даже оставив в том же дворце в Маханаиме, просто назначив новую столицу царства.
То, что эти двое рассчитывали, что, принеся голову Иевосфея Давиду, они будут вознаграждены, означало лишь, что они видят в Давиде злопамятного и беспринципного деспота, готового на все ради власти. И мысль эта привела Давида в такую ярость, что он пошел на беспримерную жестокость: велел четвертовать убийц Иевосфея.
"Что если известившего меня, сказавшего "Вот умер Шаул" и считавшего себя благовестником, я схватил и убил его в Циклаге, вместо того, чтобы наградить его, то тем паче теперь, когда люди-злодеи убили человека невинного в доме его на постели его, неужели я не взыщу с вас за кровь его и не истреблю вас с земли?" (II Сам. 4:9- 12) - так объяснил Давид свое решение братьям-цареубийцам, после чего их подвергли страшным пыткам, затем отсекли поочередно руки и ноги и, наконец, умертвив, повесили их изувеченные тела возле Хевронского пруда. Голову же Иевосфея Давид тем временем с царскими почестями похоронил в гробнице, устроенной им для Авенира.
Анализируя все эти события, как всегда скептичный Закович считает, что Иоав убил Авенира отнюдь не только из мести за брата. Уяснив из слов Давида, к чему все клонится, он поспешил избавиться от того, кто мог быть назначен на столь вожделенное им место главнокомандующего объединенной армией израильтян.
Но ведь Давид и в самом деле мог хотя бы попытаться помешать Иоаву свершить задуманное - задержать его во дворце, послать за ним соглядатаев, чтобы те следили за каждым его шагом и, по меньшей мере, предупредили Авенира о грозящей ему опасности. Давид все это мог, но ничего не сделал. Может быть, потому, что на самом деле его вполне устраивал такой ход событий и ему совсем не хотелось иметь в качестве военачальника амбициозного и импульсивного Авенира: лучше уж пусть будет Иоав - какой-никакой, а свой, племянник.
Да и с Иевосфеем, считает Закович, Давиду каким-то странным образом повезло: ведь пока Иевосфей был жив, он в любом случае мог претендовать на престол. А тут эта проблема решилась сама собой: Иевосфей был убит злодеями, злодеи казнены - и народ снова славит царя за благородство и справедливый суд!
"Уж как-то слишком везло Давиду в те дни, и не стояло ли за всем этим нечто большее, чем везение, - изощренный ум и железная воля человека, окончательно превратившегося из простого пастуха в типичного восточного правителя, беспощадного и умеющего закручивать хитроумные интриги?" - вот вопрос, который волнует Заковича, да и целый ряд других исследователей.
Однако если Давид и превращался в восточного правителя, то никак не обычного, а подлинно великого, которому еще предстояло удивить многих своих друзей и врагов.
* * *
Наблюдая за тем, как в Хеврон съезжаются представители всех колен Израиля, как первосвященник Авиафар готовился к принесению торжественных жертв и помазанию его на царство, Давид пребывал в легкой эйфории - сбывались самые смелые пророчества, самые дерзкие его мечты. Он становился подлинным вождем, пастырем своего народа и чувствовал, как его захлестывает любовь к этому народу, желание сделать счастливым самого последнего его бедняка.
От предвкушения коронации в груди возникал легкий холодок, у него словно прибавлялись силы, а в движениях появлялась необъяснимая легкость. Давид знал и любил это состояние - оно означало, что скоро к нему придут новые строки, польются сами собой строфа за строфой новые псалмы.
Вот как описывает эту церемонию Библия:
"И пришли все колена Исраэлевы к Давиду в Хеврон, и сказали так: вот мы - кость твоя и плоть твоя. Даже вчера и третьего дня, когда был еще Шаул царем над нами, ты был предводителем Исраэля. И сказал Господь тебе: "Ты будешь пасти народ мой Исраэля и ты будешь главой Исраэля"…" (II Сам. 5:1–2).
Разумеется, под "всеми коленами Исраэля" в данном случае следует понимать именно старейшин этих колен - весь народ просто не уместился бы в Хевроне. Да и следующая фраза Библии это поясняет:
"И пришли все старейшины Исраэля к царю в Хеврон, и заключил с ними союз царь Давид пред Господом, и помазали Давида на царство над Исраэлем. Тридцать лет было Давиду, когда он стал царем; сорок лет он царствовал. В Хевроне был он царем над Иудою семь лет и шесть месяцев и в Иерушалаиме был он царем над всем Исраэлем и Иудою тридцать три года" (II Сам. 5:3–6).
Устные предания и основывающийся на них Иосиф Флавий рассказывают, что церемония помазания была необычайно торжественной и трогательной. Объявив Давиду во всеуслышание "мы - кость твоя и плоть твоя", старейшины таким образом публично отвергли все грязные слухи и домыслы о том, что он является инородцем или незаконнорожденным сыном. Давид объявлялся наделенным царской властью не людьми, а самим Богом ("И сказал Господь тебе: "Ты будешь пасти народ мой Исраэля, и ты будешь главой Исраэля""), и это означало, что уже никто в будущем не мог оспорить его права и права его потомства на эту власть.
Затем представители каждого колена принесли присягу Давиду на верность и объявили о готовности всех боеспособных мужчин своего колена служить в армии под началом Давида. И уже после этого в честь помазания Давида царем над Израилем был устроен грандиозный пир, по окончании которого все старейшины отправились домой.
А вскоре в Хеврон начали прибывать отряды, посланные каждым коленом, и столица Иудеи в одночасье превратилась в огромный военный лагерь.
Глава четвертая
БИТВА ЗА ИЕРУСАЛИМ
О том, каковы были размеры армии, собранной Давидом в Хевроне, мы знаем из "Хроникона", а затем их повторяет Иосиф Флавий в "Иудейских древностях".
Если оставить те броские эпитеты, которыми "Хроникон" награждает воинов каждого колена ("люди доблестные, именитые в отцовских домах их", "умеющих понимать времена, знающих, что нужно делать Исраэлю", "умеющих готовить войну, со всем военным снаряжением" и т. д.), то картина получается следующая:
колено Иуды (Иегуды) - выставило 6800 воинов (Флавий утверждает, что речь идет лишь о тяжелых пехотинцах, которые, хотя и принадлежали к колену Иуды, вплоть до коронации Давида сохраняли верность дому Саула; точное же число воинов, которое суммарно выставило колено Иуды, по Флавию, неизвестно).
Колено Симеона (Шимона) - 7100 воинов (по Флавию - 7000).
Колено Вениамина (Биньямина) - 3000 воинов (по Флавию - 4000, но данное число не отражало всей силы этого колена - многие его представители колебались в вопросе, признавать Давида или нет, даже после общего сбора в Хевроне).
Колено Ефрема (Эфраима) - 20 800 воинов.
Колено Манассии (Менассии), его половина, живущая на западном берегу Иордана, - 18 000 воинов.
Колено Иссахара прислало, согласно "Хроникону", "200 начальников" и "всех соплеменников их, действующих по слову их". Последних, по Флавию, было 20 000 человек (то есть первые 200 были сотниками).
Колено Завулона (Звулуна) выставило 50 000 воинов.
Колено Неффалима (Нафтали) - "тысячу начальствующих и с ними, со щитом и копьем, тридцать семь тысяч", то есть суммарно 38 000 воинов (по Флавию, "тысяча начальствующих" - это тысяча хорошо обученных бойцов, вооруженных щитами и дротиками; остальные же бойцы этого колена составляли нечто вроде народного ополчения).
Колено Дана выставило 28 600 бойцов (по Флавию - 27 600).
Колено Асира (Ашера) - 40 000 воинов.
Колена Гада, Рувима (Реувена) и часть колена Манассии, жившие на восточном берегу Иордана, суммарно выставили 120 000 ратников.
Особняком в этом войске стояли 4600 левитов и 3700 коэнов - при том, что они участвовали в сражениях, основными для левитов и коэнов считались священнические функции.
Таким образом, суммарно собравшееся под командованием Давида войско насчитывало, если верить этим источникам, свыше 360 000 бойцов. У большинства историков эта цифра, разумеется, вызывает большие сомнения, и их можно понять - речь идет о поистине огромной даже по современным понятиям армии. Трудно поверить, что вся эта масса людей могла уместиться в Хевроне, где, согласно "Хроникону", она пребывала не менее трех дней, в течение которых шли непрерывные пиры, и теперь уже не старейшины, а воинские подразделения колен присягали на верность Давиду.
Согласно Библии, все эти три дня в Хеврон соседствующие с коленом Иуды колена Иссахара, Завулона и Неффалима непрестанно подвозили в Хеврон провиант - "муку, сушеную смокву, и изюм, и елей; и крупного и мелкого скота множество". По Флавию, "вся эта масса войска явилась со своими запасами хлеба, вина и прочих съестных припасов", однако, по мнению скептически настроенных ученых, сама территория, на которой в тот период обретались евреи, не позволяла прокормить и содержать подобную армию.
В связи с этим они вновь задаются вопросом: правильно ли мы понимаем ту систему счета, которой пользовались древние евреи, и не следует ли под словом "элеф" понимать не тысячу, а отряд из ста - ста пятидесяти воинов, то есть подразделение, соответствующее современной роте?
Однако их оппоненты справедливо указывают, что такое понимание ведет к абсурду, так как обычно в этих же источниках указываются не только "элефим" ("тысячи"), но и сотни и даже единицы. Они же напоминают, что согласно Пятикнижию накануне входа в Ханаан еврейская армия насчитывала порядка 600 тысяч воинов. То есть за прошедшие от завоевания Ханаана до воцарения Давида три столетия численность еврейского народа не только не увеличилась, но и существенно уменьшилась - как из-за кровопролитных войн и внутренних распрей, так и из-за ощутимого снижения темпов рождаемости, которыми сопровождался переход от кочевого образа жизни к оседлому.
Три дня пребывания объединенной армии колен в Хевроне отнюдь не были только временем непрерывных пиров и клятв в верности - вне сомнения, Давид устроил в эти дни общий смотр сил и определил каждому колену его место и задачу в ходе будущей войны.
Это были три дня поистине напряженной подготовки к первому и, возможно, самому главному походу Давида - походу на Иерусалим, город, с которым далее будет неразрывно связана вся история еврейского народа.
* * *
Трудно, просто бессмысленно пытаться объяснить словами, что значит Иерусалим для каждого еврея. С этим городом связаны самые прекрасные и вместе с тем самые трагичные моменты его национальной истории - голод и осада, разрушение Первого, а затем и Второго храмов, последовавшее за ними изгнание из родной земли и рассеяние среди народов мира.
Однако, во-первых, если еврейское присутствие в Иерусалиме в течение трех последних тысячелетий и прерывалось, то ненадолго - проходил небольшой период после очередного изгнания, и евреи снова селились в этом городе, готовые ради жизни в нем переносить любые тяготы и унижения.
А во-вторых, духовная, экзистенциальная связь евреев с Иерусалимом сохранялась во все времена. Евреи молились и молятся в сторону Иерусалима, перед обязательным благословением после трапезы еврей читал псалом со словами "Если забуду тебя, Иерусалим, забудь меня, десница моя!" - и эти же слова он повторял и повторяет сегодня на своей свадьбе, разбивая стакан в знак траура по Иерусалиму и Храму. В верности Иерусалиму во все времена клялись еврейские поэты, его образ то и дело возникал в еврейской ритуальной живописи; о нем говорили еврейские мистики. С Иерусалимом же для евреев связано, наконец, не только прошлое, но и будущее - вся эсхатология иудаизма сводится к тому, что в итоге в этом городе снова воцарится потомок царя Давида, который станет во главе всемирного правительства и принесет евреям и всему человечеству долгожданные вечные мир, покой и процветание.
Однако в дни царя Давида значительная часть той территории, на которой располагался древний Иерусалим, евреям не принадлежала. Точнее, Иерусалимом в те дни, видимо, назывался целый район бывшего Ханаана, расположенный на границе между землями колен Иуды и Вениамина. По всей видимости, Нов, Гиву и целый ряд упоминавшихся на страницах данной книги городов входили в этот район, однако он отнюдь не был заселен только евреями. В самом его центре, разрывая земли Иуды и Вениамина, жили иевусеи - один из коренных народов Ханаана, который, вопреки завещанию Моисея, евреи так и не смогли изгнать или уничтожить. И не последнюю роль в том, что иевусеям удалось удержаться на своей земле, сыграла их столица - хорошо укрепленная крепость, которая в одних источниках называется Иевусом, а в других - Сионом. Ни Иисус Навин, ни другие еврейские полководцы так и не смогли взять эту твердыню, и иевусеи чувствовали себя вполне надежно под защитой ее стен.
Чуть забегая вперед, отметим, что и сегодня, когда стены древнего Иевуса раскопаны и выставлены на всеобщее обозрение, нельзя не поразиться их мощи. Таким стенам не страшны даже современные бомбы и артиллерийские снаряды, не говоря уже о каких-либо более примитивных видах оружия. Их высота составляет несколько десятков метров, ширина - свыше двух метров, и эта внешняя неприступность Иевуса объясняет многие последующие события.
Ответ на вопрос, почему Давид сразу после воцарения первым делом обратил свой взор именно на Иевус-Иерусалим, для религиозного человека звучит просто. Он помнит, что пророк Самуил во время ночного урока в Раме открыл Давиду, что именно в этом городе или возле него находится камень Мория, над которым должен быть построен будущий Храм, именно это место должно стать духовным центром и политической столицей еврейского народа.
Что ж, возможно, это и в самом деле так, однако историки считают, что, стремясь во что бы то ни стало овладеть Иерусалимом, Давид преследовал не только религиозные, но и целый ряд военных и политических целей. Вот, к примеру, как объясняют значение взятия Иерусалима М. Гишон и X. Герцог: "Город Иерусалим имел идеальное географическое положение в центре Цисиорданского горного массива. Он имел хороший доступ к морю, где его естественным портом служила Яффа. Также он занимал господствующее положение по отношению к перекрестку двух путей: дороги из Яффы в Равву-бене-Аммон (Равву сыновей Аммоновых), которая была главной артерией, связывавшей средиземноморское побережье с Трансиорданией, и дороги, шедшей по водоразделу с севера на юг через всю Цисиорданию. Город занимал хорошую позицию с точки зрения обороны, так как находился на горе, окруженной со всех сторон долинами. Климат в Иерусалиме мягкий, а зимние дожди бывали столь обильными, что водохранилища наполнялись водой, которой хватало на весь год… Важным политическим фактором являлось то, что Иерусалим не относился ни к одному из израильских колен и при его выборе не были бы затронуты ничьи родственные предпочтения".
Из этого текста становится понятным, что у Давида, если он действительно хотел создать мощное государство с единым территориальным пространством, просто не было иного выхода, как покорить иевусеев и завоевать Иерусалим - без этого нельзя было объединить земли Иуды и Вениамина, да и лучшее место для столицы и в самом деле трудно было придумать.
Но вот с самим завоеванием Иерусалима связано немало вопросов и загадок - при всей внешней простоте библейского текста.