Ответ, как мне кажется, лежит на поверхности. Рудольф Нуреев (кстати, на Западе его часто называли Нуриевым - для европейцев такая транскрипция татарской фамилии более привычна) - сентиментальный, как и все артисты, влюбленный в прекрасное человек - жил в особом, ирреальном мире, где смещены многие понятия. Байкал? Да, только Байкал - одно из самых красивых озер мира! И конечно же Иркутск - город высокой культуры, жемчужина Сибири. Иркутск, основанный в 1661 году, прославился не только тем, что исстари через него проходили торговые пути, связывающие Россию с Китаем. Там до сих пор сохранились очень красивые деревянные дома, а рядом с ними - каменные, построенные после 1825 года. В этом городе в предреволюционные времена работали более десяти театров на 240 тысяч жителей. Через Иркутск провел своего Михаила Строгова Жюль Верн; беспрецедентному культурному расцвету Иркутска способствовали Волконский, Трубецкой и многие другие декабристы; Чехов скажет о нем: "Это город очень щегольский, почти европейский". Поскольку русские меценаты построили в Иркутске копию Лувра, его называют "маленьким сибирским Парижем". Знал ли об этом Рудольф, переходя на Запад? Вряд ли. Как и всегда, последующая "перезапись" его рождения, как и многих других моментов его прошлого, способствовала сотворению легенды, которую танцовщик очень скоро создаст вокруг себя. Раздольное и совсем уж непонятный Луганск останутся за скобками. Простим же творцу романтическое видение своего прихода в этот мир!
Родиться в Сибири весной тридцать восьмого - это вам не так просто. Сталин с небывалой жестокостью топил свою страну в массовых репрессиях. Слежка, доносы, разоблачения и неизбежная депортация в исправительные лагеря многократно возросли после убийства в 1934 году Сергея Мироновича Кирова, члена Политбюро ЦК ВКП (б); это убийство дало Сталину новый предлог для уничтожения "врагов народа". В июле 1937 года Политбюро постановило "немедленно арестовывать всех кулаков и преступников, а наиболее враждебных из них расстреливать". Повсеместно составлялись списки "лиц, подлежащих расстрелу и выселению". Требовалось совсем немного, чтобы оказаться под подозрением в "предательстве": достаточно было быть "кулаком" (зажиточным крестьянином), "частным предпринимателем" (простым ремесленником или торговцем), "буржуазным специалистом" либо принадлежать к семье "врага народа". В разряд неугодных власти попадали также радиолюбители, "контактирующие с иностранцами", имеющие родственников за пределами Советского Союза, носители иностранных фамилий и прочие лица. Как вы понимаете, заснуть спокойно в такой стране не мог никто.
Сталин собственноручно подписал более трехсот списков, включающих около 44 тысяч имен. Тридцать девять тысяч человек были приговорены к высшей мере, то есть к расстрелу. Каждый регион Советского Союза должен был выполнять план по арестам и казням. Чистку планировалось завершить к 15 марта 1938 года - за два дня до рождения Нуреева.
Эти страшные годы (тридцать седьмой и тридцать восьмой) в истории нарекли годами "Большого террора"; именно в этот период были приведены в исполнение 85 процентов всех смертных приговоров, вынесенных в течение сталинского периода.
Хамит Нуриахметович Фаслиев, отец Рудольфа, занимал в Красной армии, сократившейся в результате репрессий в десять (!) раз, должность одновременно и уязвимую, и весьма защищенную. И вот почему: как политрук, он принадлежал к политической администрации Рабоче‑крестьянской Красной армии. Иначе говоря, занимался политическим воспитанием солдат. Он проводил занятия, на которых рассказывал о преимуществах социализма и выдающейся роли Сталина в жизни страны, о чести советского народа и прочей идеологической мишуре, а параллельно должен был писать отчеты о поведении своих подчиненных. В разгар сталинских чисток, возможно, ему приходилось выполнять немало грязной работы… Представьте себе реакцию этого человека - профессионального военного, убежденного коммуниста, когда двадцать три года спустя его собственный сын осмелится "предать Родину‑мать", да еще с таким громким резонансом!
Безоговорочная приверженность Нуреева‑старшего к коммунистической доктрине - показатель политики массированной ассимиляции этнических меньшинств в сталинском Советском Союзе. Разумеется, Хамит и Фарида Нуреевы были советскими гражданами, но при этом они принадлежали к племени татар, тюркско‑монгольскому народу, происходящему от потомков Чингисхана.
Грозные кочевые племена татаро‑монголов некогда наводили ужас на всю средневековую Евразию. В начале сороковых годов XIII века татаро‑монголы создали огромное государство - Золотую Орду, которое простиралось от Нижнего Дуная и Финского залива на западе и до бассейна Иртыша и Нижней Оби на востоке; южные границы Золотой Орды некогда тянулись вдоль Черного, Каспийского и Аральского морей, а северные доходили до Новгородских земель. Полагали даже, что татары представляют собой всю совокупность кочевников Центральной Азии.
Прекрасно организованная армия Чингисхана поработила многие народы, но больше всех от набегов татаро‑монголов пострадали Русские земли. Достаточно сказать, что под властью потомков великого завоевателя Россия находились около трехсот лет. Но потом времена изменились. В 1552 году в результате походов Ивана Грозного Казанское ханство, образовавшееся в результате распада Золотой Орды, было присоединено к Русскому государству, а в 1917 году татары безоговорочно приняли советскую власть.
Рудольф Нуреев любил подчеркивать свое татарское происхождение. "Я не считаю Нуреевых русскими в буквальном смысле этого слова. Обе ветви нашей семьи были татарами, - говорит он в своей биографии. - Я не могу определить точно, что значит для меня быть татарином, а не русским, но я чувствую эту разницу своей плотью. Наша татарская кровь течет быстрее и всегда готова вскипеть. Я думаю также, что мы более чувствительные, чем русские; в нас есть какая‑то азиатская нежность, но также и пылкость, что досталась нам от предков. Татарин - это не простое существо, это смесь нежности и грубости: довольно редкое сочетание у русских. Татары готовы вспыхнуть, ввязаться в драку, но в то же время они хитры и коварны, как лисы. Я - татарин, и я именно такой".
Эти слова лучше всего представляют блистательного танцовщика. Он, несомненно, гордится своим происхождением, наделившим его пылким и непреклонным характером. Кстати, Нуреев свидетельствовал при своем переезде на Запад, что он предпочитает забыть свое недавнее прошлое (советское, "русское") и хочет вернуться к корням, дабы создать свою собственную мифологию.
Родители Нуреева оба происходили из мусульманских семей. Хамит родился в 1903 году в небольшом селе под Уфой (столица Башкирии, республики на стыке Европы и Азии, в предгорьях Урала); Фарида - в 1905 году в Казани, городе двадцати пяти мечетей, столице соседнего Татарстана. Хамит посещал медресе, школу по изучению Корана, он умел читать и писать на трех языках: арабском, татарском и русском, одно время он даже собирался стать имамом. Фарида, его будущая жена, воспитывалась в семье брата. Ее родители умерли, когда ей было всего семь лет. Она так и не выучилась правильно писать по‑русски, зато бегло читала по‑арабски, поскольку посещала мусульманскую школу для девочек в Казани. Молодые люди встретились в 1927 году и спустя год поженились. Между собой они говорили по‑татарски; этот язык близок к тюркскому, татарская письменность до 1927 года основывалась на арабской графике, затем, короткое время, на латинице, а в 1939 году была переведена на русскую графическую основу. Дети Хамита и Фариды дома говорили по‑татарски, а в школе - по‑русски. Таким было смешение культур, которое уже тогда формировало багаж будущей звезды балета.
И все же быть мусульманином в Советском Союзе нелегко, хотя в автономных республиках, где большая часть населения исповедовала ислам, религиозная практика не была уничтожена. Очень скоро Нуреевы выбрали себе другого пророка: Сталин, а не Магомет. Более того, глава семьи решил вступить в партию. Он сделал этот выбор не по принуждению, а скорее по убеждению, хотя и не без примеси расчета. В коммунизме Хамит видел способ выбраться из бедности - вот почему он сознательно стремился влиться в ряды тех, кто строит новое общество. Большевистская доктрина, основанная на диктатуре пролетариата, не была для него чуждой.
К моменту рождения Рудольфа и речи не было о том, чтобы в семье соблюдали религиозные традиции, поэтому сложно измерить то влияние, которое оказала на него мусульманская культура. Тем не менее будет ошибочным утверждать, что он воспитывался вне ее. В мусульманской семье сын занимает главное место, и для Хамита очень важно было иметь наследника. До такой степени, что при рождении Лилии, второй дочери, Фарида пишет письмо мужу (он служил в отдаленном гарнизоне), в котором объявляет о рождении… сына. "Мама солгала, желая сделать отца счастливым, - поясняет потом Нуреев. - Она мне рассказывала, что, приехав домой, отец лишился дара речи, был совершенно подавлен, обнаружив обман". Вот почему Хамит был так рад рождению Рудольфа. И разумеется, он возлагал на него, единственного сына, надежду, что тот станем гарантом чести семьи, ее защитником, продолжателем ее традиций.
Как мусульманин (хотя и отказавшийся от веры), Хамит полагал, что сын должен пользоваться в семье определенными привилегиями. Например, мальчику зазорно было заниматься домашними делами. Старшие сестры Рудика, даже когда он подрос, всегда обслуживали его за столом, и это воспринималось как должное. Думаю, Хамит был бы не против, чтобы сын стал военным. Но Рудольф избрал для себя другую стезю. Он пошел наперекор воле отца, и ему требовалась безумная дерзость, чтобы отстоять свое право заниматься танцами.
Нуреев ненавидел говорить о своем детстве, поскольку первые пятнадцать лет его жизни были отмечены крайней бедностью.
В июне сорок первого, когда Рудику было три года, семья опять пересекла страну, но теперь уже в другом направлении: с востока на запад. На Советский Союз было совершено вероломное нападение, Хамит ушел на фронт, а Фарида с детьми поехала в Башкирию. Вот когда наступил настоящий кошмар! Несчастной женщине приходилось думать о том, как прокормить четверых детей.
Сначала их приютила семья православных крестьян. Как я понимаю, это были старообрядцы - чем еще объяснить столь явную приверженность вере в стране воинствующего атеизма? Рудик с удовольствием присоединялся к долгим молитвам по одной весьма привлекательной для него причине: когда молитвы заканчивались, он получал картофелину или ложку творога. Это сердило Фариду, но мальчиком руководил инстинкт выживания; пусть бессознательно, но он уже понял, что исполнять пожелания других можно и в своих интересах.
Затем они поселились в центре Уфы, но и там условия были не лучше. В одной комнате с Нуреевыми ютились еще три семьи. В доме не было ни электричества, ни водопровода. Для отопления и приготовления пищи служила маленькая печь.
Рудик спал в одной кровати со своими сестрами. Его часто можно было видеть плачущим. По вечерам он засыпал голодным, и мать, приходившая поздно, будила его, чтобы накормить.
Чтобы раздобыть еду, Фарида совершала многокилометровые походы: иногда подрабатывала, иногда выменивала на картошку и молоко кое‑что из вещей. Однажды зимой она увидела в темноте горящие глаза. Это были волки - спасаясь от голода, они подходили близко к жилью. Дрожа от страха, Фарида разожгла огонь, чтобы отогнать хищников. "Мужества ей не занимать", - выдал единственный комментарий по этому поводу подросший Рудольф.
А вот другой пример из жизни семьи. Бедность была такой, что дети собирали на помойках бумагу и бутылки, чтобы потом сдать в пункты приема. Летом маленький Рудик продавал на рынке воду.
Однажды Фариде удалось обменять костюм мужа на муку. В тот вечер она от души смеялась, когда дети говорили: "Папин пиджак такой вкусный!"
Остается добавить, что сам Нуреев позже скажет об этих годах: "Ужас и голод". Нескончаемые зимние месяцы в холодном доме, пустой желудок и постоянное ощущение смерти - ведь почти у каждого из их знакомых кто‑то погиб на фронте.
Первый раз в детский сад мать принесла Рудика на закорках, потому что у него не было обуви. Он донашивал одежду сестер, но в этом не было ничего удивительного - в те годы так жили многие. И все же в детском саду были и другие дети - "лучше меня одетые, а главное - лучше накормленные", как вспоминает сам Нуреев. Это больно кольнуло его, тем более что "лучше одетые" не принимали "оборванца" в свои игры. Оскорбленный, Нуреев развил в себе инстинкт отстраненности, и такое поведение было свойственно ему всю жизнь. Как мог, он защищал себя: если надо, плакал, чтобы привлечь на свою сторону воспитательницу; если надо, нападал на обидчиков. У него не было друзей. В свободное время он любил слушать музыку по радиоприемнику или шел вершину холма, откуда хорошо была видна железная дорога. Глядя на поезда, он представлял, что когда‑нибудь уедет на одном из них.
В начальной школе Рудик был хорошим учеником, усидчивым, внимательным, но по‑прежнему замкнутым. Однажды, когда ему было лет семь, учительница решила поставить танец к какому‑то празднику. Для танца она отобрала нескольких детей, и Рудик попал в их число. Он с удовольствием репетировал. Танец настолько увлек его, что он и дома продолжал танцевать. На следующее утро Рудик побежал записываться в танцевальный кружок. Фарида была счастлива: наконец‑то ее непокорный ребенок нашел себе занятие по душе! Руководительница кружка говорила, что у мальчика талант и что он должен ехать учиться балету в Ленинград. Семь лет - самый подходящий возраст, чтобы начать обучение! Но Фарида в это не верила. Ленинград далеко. И к тому же это очень дорого…
Первого января 1945 года Фарида решила сводить своих детей на балет "Песнь аистов". На сцене Башкирской оперы танцевали артисты Большого и Кировского театров, эвакуированные во время войны. У Фариды хватило денег только на один билет, но благодаря давке перед входом все пятеро Нуреевых благополучно проникли в зал. Чудо, которое открыл для себя маленький Рудик, он не забудет никогда: "Театр с прекрасным мягким освещением, огромной хрустальной люстрой, и повсюду бархат, золото… Это был другой мир, совсем не похожий на тот, в котором я жил… В тот вечер, глядя на артистов, которые парили над сценой, презирая законы тяготения, я понял, что хочу стать танцовщиком, что я буду им".
Одно посещение театра - и все волшебным образом изменилось. В тот вечер Рудольф Нуреев почувствовал зов своей настоящей судьбы. Это почти мистическое открытие перевернуло его жизнь. У него было призвание, он знал это.
У мальчика появилась цель - попасть в училище при Кировском театре. Да, Ленинград далеко, но это его не смущало. Он знал, что однажды кто‑то возьмет его за руку и "выведет на правильную дорогу" - тот, кто сделает из него выдающегося танцовщика.
Но один человек предпримет все, чтобы помешать ему. На следующий год, душным летним вечером сорок шестого, в дверь постучали. Это был Хамит, вернувшийся наконец с войны. (Кадровый военный, он служил в Германии и после того, как Красная армия победоносно вошла в Берлин.)
Рудику уже восемь. До сих пор, если не считать раннего детства, его окружали исключительно женщины. И вдруг возникает мужская фигура, фигура соперника, если хотите. Отец встал между ним и матерью, теперь он воплощал собой родительский авторитет. И он был резко настроен против планов сына.
Рудольфу понадобилось время, чтобы признать в Хамите, которого он не видел пять лет, своего отца. Как и его старшие сестры, поначалу он обращался к отцу на "вы" и разговаривал с ним по‑русски, что выводило Хамита из себя. Очень скоро этот авторитарный человек начал командовать в семье, как привык командовать своими подчиненными. Он относился к своим детям строго, без поблажек, с глубоким убеждением в том, что всякая "лирика" играет в жизни весьма и весьма незначительную роль. Рудик был первый, кого коснулись принципы отцовского воспитания. Позиция Хамита была предельно ясна: "Ты мальчик, а мальчик - это будущий мужчина". Заядлый рыбак и охотник, Хамит заставлял сына разделять свои увлечения. В первый раз взяв с собой Рудика, он посадил его в рюкзак, чтобы не вести за руку. Однажды, когда Хамит пошел искать подстреленную дичь, Рудик потерялся. "Мне было страшно, и я кричал. Отец пришел за мной, когда было совсем поздно. И его очень позабавило мое отчаяние. Моя мать никогда не простила ему этой истории".
Детские страхи редко забываются, и Рудольф также не забыл об этом событии. Но Хамит оставался верен себе. Так, он не допускал, чтобы кто‑то из детей позволил себе заплакать. В трудные минуты Рудику приходилось глотать слезы. Но суровые уроки все же не прошли даром: Рудольф научился не показывать свою слабость, как бы тяжело ему ни было. В глубине души он ненавидел методы отца, однако в своей взрослой жизни очень часто применял их по отношению к другим.
Вскоре Рудик почувствовал, что отец противится его призванию. Мальчик каждый вечер танцевал дома под восхищенными взглядами матери и сестер. Но однажды Хамит сделал ему неприятное замечание, и домашние концерты прекратились. Но это не означало, что с танцами покончено. Рудик по‑прежнему посещал кружок, хотя и опасался, что отец узнает об этом. Однако хитрость Рудика была безгранична. Чтобы оправдать свое отсутствие, он говорил, что ходил за продуктами. Очереди у магазинов в то время были очень длинными, и это звучало вполне правдоподобно. Иногда, правда, все кончалось плохо. "Отец бил меня всякий раз, когда я возвращался домой слишком поздно. Но я продолжал. Поскольку мать была на моей стороне, мне было легче терпеть унижения…".
В десять лет Рудольф получил свою первую премию за исполнение народного танца на областном конкурсе юных талантов. Он был замечен балериной, когда‑то работавшей в Ленинграде, Анной Ивановной Удельцовой, и она решила давать ему уроки классического балета. Муж Удельцовой вызвался "научить хорошим манерам этого тщедушного, необузданного мальчишку". В 1989 г., когда Нуреев приезжал в Ленинград - в первый и в последний раз после бегства на Запад, - Удельцова специально пришла в Кировский, чтобы посмотреть на "мальчика", которого открыла. Ей шел уже сто второй год, и Рудольф принес цветы прямо в директорскую ложу, специально зарезервированную для этой удивительной женщины.