- Мы не можем пойти за ним. Он должен сам прийти к нам. Постарайтесь изолировать его и объясните ему все это. Мы будем ждать вас поблизости.
Клара спускалась в бар на ватных ногах. Она понимала, что судьба Рудольфа сейчас находится в ее руках. Ей надо действовать безошибочно, а главное - не медлить.
Она подошла к Рудольфу, но агенты оттеснили ее. Подключив все свое обаяние, Клара дала им понять, что ей очень грустно покидать своего друга. Ей удалось шепнуть Рудольфу:
- Видишь двух полицейских вон там? Ты должен подойти к ним и сказать, что хочешь остаться здесь.
- Ты точно знаешь, что это сработает? - прошептал ей Рудольф, целуя в щеку.
- Да, я только что говорила с ними.
Нуреев был в нерешительности лишь одно мгновение. "Я почувствовал, что мне надо немедленно бежать, но буквально за одну секунду мои мышцы словно свинцом налились. "Я не сумею…" - подумал я. А потом ринулся".
Вскочив, он устремился к полицейским комиссарам и сбивчиво пробормотал:
- I want to stay here! I want to stay here!
Громилы из КГБ, застигнутые врасплох, бросились за ним. Но было уже слишком поздно. Нуреев, все еще бледный от страха, находился под защитой французской полиции. Русские напрасно протестовали, вопя о "похищении советского гражданина": мятежник ускользнул от них окончательно.
И тем не менее, даже под защитой полиции, Нуреев был в панике. Ему "так долго вдалбливали в голову подозрительность" , что он был уверен: все это плохо кончится: "Французское правительство примет меня, сделает себе шумную рекламу на моем решении остаться, а потом сдаст меня в руки русских".
В полицейском отделении Нурееву объяснили, что он может попросить политического убежища.
- Месье, но вы должны поразмыслить какое‑то время, чтобы ваше решение было взвешенным… - Комиссар указал на дверь, ведущую в соседнюю комнату. В комнате был и второй выход - на летное поле, где стоял "Туполев", готовый вылететь в Москву.
Когда Рудольф встал, чтобы пройти туда, в полицейское отделение ворвался представитель советского посольства.
- Ты не можешь так поступить! Ты должен вернуться в Москву! Выступишь там и присоединишься к труппе в Лондоне. Какое политическое убежище?! Ты хоть представляешь, чем это для тебя обернется?! - кричал он.
Нуреев, не слушая его, истерично мотал головой:
- Нет! Нет! Нет!
Молодая женщина, очевидно секретарь, также пыталась внести свою лепту:
- Это безумие оставаться здесь! У вас никогда не будет работы! Вы от голода умрете!
Позже Нуреев вспоминал, что кто‑то предлагал сделать ему укол, чтобы он успокоился.
- Пожалуйста, оставьте меня, пожалуйста… - Обхватив голову руками, танцовщик вышел в указанную ему комнату. Перед ним пронеслась вся его жизнь. Он подумал о матери, об отце, о партнерах по сцене, о Пушкине, "моем учителе, который для меня был почти как отец", о Тамаре, "девушке, которую я, кажется, любил", и наконец - о Кировском театре. "Кировский - это самое дорогое в моей жизни, он сделал из меня того, кем я был; я вспоминал также об этой жизни, состоящей из ежедневной травли, инсинуаций, пошлых доносов. Той жизни, которая, как я хорошо знал, довела столько молодых артистов до того, чтобы поставить в ней точку, бросившись с моста".
Через пять минут Нуреев толкнул дверь, ведущую в кабинет полицейского комиссара, - дверь в неизведанное, дверь на Запад…
Еще раз повторю: в тот день в Бурже не было никакого "большого прыжка к свободе", никакого акта зрелищной отваги, как напишут на следующий день газеты и как Нуреев подтвердит это в своей автобиографии, а после никогда не захочет касаться больной для него темы. В тот момент в четырех стенах просто был сделан отчаянный, но ясный выбор молодого человека, стоящего на краю бездны.
Удрученный своей оплошностью, КГБ должен был отчитываться за свой чудовищный промах перед кремлевскими властями. Неслыханное оскорбление для всесильного ведомства! Через три дня после драматических событий в Бурже был составлен "Рапорт о предательстве артиста балета P. X. Нуреева". В нем говорилось:
"Информирую вас, что 16 июня 1961 года Рудольф Хамитович Нуреев, 1938 года рождения, татарин, беспартийный, холостой, артист балета Ленинградского государственного академического театра оперы и балета им. С. М. Кирова, предал Родину во время гастролей во Франции.
3 июня с. г. из Парижа поступили данные о том, что Нуреев нарушает правила поведения советских граждан за рубежом, выходит один в город, возвращается в гостиницу поздно вечером. Кроме того, он завязал близкие отношения с французскими артистами (некоторые из них гомосексуалисты). Хотя с Нуреевым были проведены предупредительные беседы, он свое поведение не изменил.
Комитет государственной безопасности по согласованию с выездной комиссией ЦК КПСС дал приказ своему резиденту в Париже заставить Нуреева вернуться в СССР. 8 июня с. г. парижский резидент информировал нас, что Нуреев прекратил ночные выходы в город и улучшил свое поведение, в соответствии с чем посол принял решение приостановить его возвращение в СССР.
16 июня с. г. во время отъезда труппы в Лондон, следуя инструкциям Министерства иностранных дел СССР и по согласованию с решением выездной комиссии, посольство приняло решение отправить Нуреева в Москву. Однако, прибыв в аэропорт, Нуреев отказался вылететь на Родину. Он обратился к французской полиции и попросил, чтобы ему помогли остаться в стране. Незамедлительно полицейские подготовили для Нуреева просьбу о предоставлении убежища и попросили его подписать документ, что он и сделал. Прибывший в аэропорт советский консул имел с Нуреевым беседу, но тот не изменил своего намерения о предательстве. Посольство СССР подало в этой связи ноту протеста французскому Министерству иностранных дел.
У P. X. Нуреева в Советском Союзе остались: в г. Уфе - отец, начальник отдела безопасности завода; мать, пенсионерка. Две сестры Нуреева также проживают в г. Уфе, третья - в Ленинграде.
P. X. Нуреев характеризуется недисциплинированностью, нетерпимостью к замечаниям и грубым поведением. Относительно его политических намерений никаких компрометирующих материалов не обнаружено, так же как и на членов его семьи. Ранее Нуреев неоднократно выезжал за рубеж.
Председатель КГБ
А. Шелепин".
То, что Нуреева взяли на гастроли в Париж, походило на чудо. Парадокс, но и его удавшийся переход на Запад также был обеспечен невероятным стечением обстоятельств. Если вы внимательно читали рапорт, то наверняка отметили: Рудольфа планировали отправить в СССР раньше (и более незаметно). Думаю, что решение отложить его возвращение в Союз принималось по просьбе Сергеева, который отлично понимал, что парижское турне Кировского театра стало событием именно благодаря молодому танцовщику.
Мало кто знает, но в Бурже Нурееву фантастически повезло: по каким‑то причинам рейс в Москву откладывался на два часа. Если бы не это, Клара не успела бы приехать. Рудольф также воспользовался невероятной беспечностью сотрудников КГБ, которым было поручено не спускать с него глаз. Жанин Ринге говорила, что видела, "как они в баре опрокидывали одну рюмку коньяка за другой. Когда Нуреев начал отбиваться, парни стояли совершенно отупевшие! Мы всегда думали, что КГБ - свирепая организация. Но, как выяснилось, люди, работавшие в ней, зачастую не способны выполнить возложенные на них задачи. Неумно поступила и администрация Кировского. Если она действительно хотела добиться результата, ей не надо было предупреждать Нуреева об изменении маршрута именно в зале аэропорта. Надо было дождаться, когда он пройдет таможню, - подальше от глаз западных свидетелей! Рудольфа удалось спасти, потому что при этой жуткой сцене присутствовали его французские друзья, среди которых были журналисты".
Добавим еще один несомненно удачный штрих: благосклонное отношение к Нурееву французских полицейских, один из которых, дивизионный комиссар, был большим любителем балета, а другой, Григорий Алексинский, - сын белого офицера, покинувшего Россию в 1917 году. И наконец, что тоже немаловажно, в крайнем случае Нуреев мог бы рассчитывать на вмешательство Андре Мальро, очевидное, но ни в коем случае не официальное.
Официальная историография склонна рассматривать переход Нуреева как внезапный и неожиданный. Да, он бредил Западом, но идея остаться во Франции никогда бы не пришла ему в голову, если бы не провальные действия КГБ, подтолкнувшие его к ней. Эта версия в то время устраивала всех. Для Рудольфа спонтанность его поступка позволила ему избежать роли отпетого диссидента и таким образом уберечь своих близких, оставшихся в СССР. Для французского государства импульсивная просьба о политическом убежище также была удобоварима, ведь генерал де Голль в шестидесятые годы развивал политику добрососедства с Москвой. Ну и, наконец, для КГБ речь шла о минимальных потерях, поскольку Нуреев был "всего лишь артистом балета".
Однако насколько спонтанной была его "спонтанность"? В Ленинграде, за несколько дней до отъезда во Францию, он говорил своим друзьям, что понимает "невозвращенцев". Он встречался с Валерием Пановым, знаменитым танцовщиком из Ленинградского Малого театра оперы и балета, которого насильственно отправили в СССР из Сан‑Франциско, потому что во время американских гастролей тот проявлял (как и Нуреев во Франции) "слишком большой интерес к западной жизни". Валерий Панов рассказывал в своей автобиографии, что Нуреев приходил к нему за месяц до своего отъезда в Париж. "Он дождался меня после репетиции и спросил, что же на самом деле произошло со мной в Америке и что было потом…".
По приезде в Париж желание остаться поселилось в Нурееве довольно быстро, и об этом известно. С каждым днем им все больше овладевал страх возвращения. Может быть, поэтому он, мусульманин (и я бы добавила - атеист), отправился в церковь, расположенную рядом с Оперой? Там он стал просить Божественные силы: "Подайте мне знак, чтобы я остался, иначе у меня никогда не хватит смелости принять такое решение!".
И этот спасительный знак был подан… КГБ! Дьявол всемогущий фактически протянул ему шест, столь необходимый для совершения "большого прыжка".
Глава 4. Политик поневоле
Я хочу снова увидеть свою мать.
Рудольф Нуреев
Артист балета Рудольф Хамитович Нуреев выразил желание остаться на Западе. Что ж, для этого надо попросить убежища у французских властей. Казалось бы, ничего особенного (все мы вольны выбирать, где нам жить), но за один день советский "Нижинский" потеряет всё. Он больше не звезда знаменитого Кировского театра - теперь он политический символ. Поневоле. Имя Нуреева навсегда срастется с понятием "беглец от советской действительности". Он сделает все, чтобы снять с себя лохмотья этого ложного и смутного образа. Но у него ничего не получится. Свобода имеет цену: Рудольф расплатился тем, что в течение всей своей жизни будет окружен угрозами, шантажом и подозрением.
1961 год - самый разгар "холодной войны". В этом контексте побег Нуреева приобретает огромное значение, о котором он сам изначально не догадывался.
В 1961 году отношения Востока и Запада столь натянуты, что никто не исключал риска нового мирового конфликта. И не просто конфликта - а с возможным использованием ядерного оружия.
Во‑первых, Берлинский кризис. Огромное количество восточных немцев, недовольных идеологией и уровнем жизни, ежегодно покидало свою страну. Чтобы покончить с этим, хозяин Кремля решил изменить статус бывшей немецкой столицы. Он предложил превратить Западный Берлин в демилитаризированный свободный город под управлением Организации Объединенных Наций. В противном случае Советский Союз грозился передать контроль над городом властям ГДР. Такой расклад (фактическое присоединение Западного Берлина к новому, искусственно созданному социалистическому государству) для западных политиков был неприемлем, и они намеревались сохранить город любой ценой. В конце концов Хрущев отказался от своего ультиматума, но в целях усиления контроля за границей между Восточным и Западным Берлином была воздвигнута знаменитая Берлинская стена.
Во вторых, события, предшествовавшие Карибскому кризису, который разразился на следующий год. Молодой президент‑демократ Джон Фицджеральд Кеннеди, пришедший в Белый дом в январе 1961 года, решил вплотную заняться "кубинской угрозой". После недолгих раздумий он благословил план высадки на Кубу враждебных революции сил. 17–19 апреля 1961 года в бухте Кочинос на южном берегу острова произошло сражение, которое окончилось неудачей наемников, подготовленных и вооруженных США. Это больно ударило по престижу Соединенных Штатов, тем более что накануне русские произвели успешный запуск на орбиту первого космического корабля с человеком на борту.
Как видите, международная обстановка к 16 июня 1961 года была далеко не спокойной. С одной стороны - Советский Союз, готовый, если потребуется, броситься в рукопашную, отстаивая свои интересы. С другой стороны - Запад (включая Америку), не желавший уступать давлению Москвы. И тут вдруг какой‑то танцоришка предает свою коммунистическую родину и просит убежища на Западе!
Для Запада спонтанная авантюра Нуреева была необыкновенна хороша. Газеты всего мира смаковали эту потрясающую историю: молодой советский артист вырывается из лап КГБ и совершает "большой прыжок к свободе"! Ах, вас не интересует политика? Тогда знайте - он сделал это ради прекрасных глаз одной парижанки в трауре; все популярные газеты обсуждали историю его любви с Кларой Сен. Британская "Дейли Экспресс" так и озаглавила свою передовицу от 17 июня: "ПРЫЖОК К СВОБОДЕ". Ниже шел подзаголовок: "Девушка подтверждает, что русские преследовали ее друга". (Большая фотография Клары Сен, а рядом - фото Нуреева в полный рост.) "Дейли Мейл" (Лондон) также дает снимок Клары, а под ним - маленькое фото танцовщика. Заголовок гласит: "Советская звезда уходит". Подзаголовок еще ярче: "Новый Нижинский кричит: "Я хочу быть свободным!" Русские в Париже пытаются его удержать". Американская ежедневная газета "Интернешнл Геральд Трибюн" (парижский выпуск) помещает на первой странице статью "Звезда советского балета рвется к свободе", снабдив ее фотографией молодого артиста в театральном костюме.
Почему Клара, а не Рудольф (на фото, я имею в виду)? В аэропорту ни один фотограф не успел запечатлеть Нуреева, немедленно увезенного полицией в Париж. Но зато оставшаяся Клара Сен отвечала на вопросы журналистов (которых оповестил Оливье Мерлен, позвонивший в "Пари Матч") под непрерывными вспышками фотокамер. Репортеры имели время вернуться в Париж и проявить свои пленки, тогда как раздобыть фотографии танцовщика было гораздо труднее.
Через несколько дней за Нуреева принялось телевидение. Однако сюжеты оказались скупы: молодой человек, очень красивый и очень уверенный в себе, на неважном английском твердил, что его поступок не имеет никакой политической подоплеки.
Как ни странно, но в Соединенных Штатах побег Нуреева не вызвал большого резонанса. До такой степени, что деловой еженедельник "Тайм" в двадцатых числах июня на странице, посвященной России, поместил портрет Екатерины Фурцевой, министра культуры СССР, и в статье, восхваляющей ее успехи, коротко указал на "единственный промах" сановной дамы (кажется, бывшей ткачихи) - бегство "молодого артиста". Причем статья сопровождалась фотографией… Юрия Соловьева с подписью: "Перебежчик Рудольф Нуреев: "Хорошо, что полицейские оказались рядом"".
Западные средства массовой информации резюмировали поступок Нуреева двумя словами: "поиск свободы". Политической свободы, разумеется. Этого было достаточно, чтобы оскорбленный Советский Союз выразил официальный протест, указывающий на недопустимость "задержания советского гражданина". Однако Франция через свое Министерство иностранных дел ответила, что "речь шла о предоставлении убежища по просьбе самого Нуреева".
Как бы то ни было, муссирование в прессе этого "большого прыжка к свободе" (на фоне сложной международной обстановки) сразу же превратило Нуреева в героя, "вырвавшегося из коммунистического ада". А ведь он был не единственным артистом балета, покинувшим Россию. В сороковые - пятидесятые годы многие советские люди, попав за границу, оставались на Западе, и пресса не сходила с ума в связи с этими фактами. Почему же бегство Нуреева так завладело умами?
По мнению Владимира Федоровского, бывшего политического советника Горбачева в Париже, "Нуреев был первым выдающимся советским артистом послевоенного периода, посмевшим дезертировать". Поимка такой крупной рыбы очень льстила западному сознанию.
Возможно, для Нуреева все бы обошлось более‑менее благоприятно (с точки зрения реакции советских властей), если бы не еще одно "но". В 1958 году Нобелевской премии по литературе был удостоен Борис Пастернак. Годом раньше роман "Доктор Живаго" был опубликован за пределами СССР, поэтому присуждение премии вызвало резкую критику в советской печати. Пастернак был исключен из Союза писателей, а от Нобелевской премии он вынужден был отказаться. Кремль, однако, почувствовал, какой силой может быть художник, творец в разгар "холодной войны". Отвергаемый "советскими людьми", в "стане врага" он становился иконой, "жертвой борьбы с коммунизмом". Пастернаку "позволили" умереть на Родине (он умер от рака легких в мае 1960 года), а вот Нуреев автоматически становился изгоем. Кроме того, оскорбление, нанесенное "танцоришкой" сотрудникам КГБ, сделало из него лицо, особо ненавидимое в недрах этой организации. Гонения продолжались более четверти века - до 1987 года, когда Нуреев вернулся в Россию. КГБ так и не удалось устранить его физически, но эта всесильная организация изрядно попортила ему жизнь на Западе. В канцеляриях и правительствах он всегда вызывал большое недоверие.
В тот день, когда Нуреев устроил демарш в аэропорту Бурже, и западные, и восточные секретные службы были приведены в готовность номер один. Кто этот молодой артист‑дезертир? Шпион? Если да, то чей? Агент КГБ, если предположить, что он "ненастоящий диссидент"? Агент ЦРУ? А может, во время гастролей в Париже его завербовала французская разведка? Не спешите улыбаться, в начале шестидесятых годов подобные домыслы воспринимались со всей серьезностью.