О. Павел Флоренский выписывает знаковый смысл буквы "і", ""і" - образ обнаружения мощи: знак духовной длительности, вечности, времени всех идей…"
Вот чем мешала буква "і"! Вот что потеряли мы, утратив ее из языка. Меняя знаковую систему, меняем историю.
О. Павел вникает в суть имен русских, и французских, и цыганских. Процитирую из неопубликованной части рукописи: "Для Николая наиболее характерно действие, направленное вовне. Он слишком рассудителен, чтобы прислушаться к подземному прибою в себе, и слишком принципиален, почитая деятельность своим долгом…" Думаю, противостояние Гумилева и Блока имело за собой и противостояние смысла Николая и Александра.
Еще языковеды Р. Якобсон и К. Тарановский проследили, как имена поэтов подсознательно проступают в текстах. Так, ученые А. Яншин и А. Яблоков входят в поэтику яблонь, зерен, окской мучимой воды, спасая природу от пестицидизации. Ныне время профессионалов. Надоели всеобщая мазохистская самобрань, заклинания дилетантов. Имя - зерно гармонии, сочетание Вечности и личности. Попробуем найти зерна гармонии в знаках языка. Войдем в интерьеры слов, в интертекст, в рифмы имен.
В Ахматовой, такой чуткой к своему имени, закодирован "акмеизм".
В имени Цветаевой серебряной подковкой цокает царственное "Ц". "Что же мне делать, певцу и первенцу?" И в ее автопортрете "Царь-девица" слышится то же позвякивание. Цветаева? Ева цвета?
Духовность, особенно в нынешнем столетии, являет себя визуально. Не случайно на всех канонических иконах - и православных, и католических - Св. Дух изображается только в виде ока.
Еще Пушкин работал визуальным знаком. Почему "Пиковая дама"? Почему знак пик?
Германн - носитель черного, как сказали бы сейчас, аномального начала, это убивец старушки, маленький Наполеон по авторской характеристике. Пиковый знак - это маленький чугунный бюст Наполеона в шляпе, роковой силуэт. Герой хочет поглядеть в туз пик, как в крохотное зеркальце.
В слове "береза" проступает стон "Сережа" - плач, предчувствие своего поэта. Сквозь "Есенин" просвечивает его весенняя, вешняя, повешенная судьба.
В двух овальных отверстиях букв "о" имени "Moore" уже зияли знаменитые дыры его будущих скульптур.
А как в "Заболоцком", певце "Столбцов" и земноводных, - позвякивает над болотом "ЦК" - цепями заточения!
Великий реалист - Л. Н. Толстой в повести "Отец Сергий" так описывает явление духа герою: "Красный, белый, квадратный, раздирающий душу…" Следующий шаг - квадрат Малевича.
Дух светлый ли, аномальный ли является нашему сознанию в виде видения. В новых работах, которые называю "ВИДУХИ", я пытаюсь постичь духовное через видео. В случае портретов человеческих судеб называю их - ВИДЕОМЫ. Пригодились архитектурные навыки.
Думаю, неосознанно для архитекторов Лужников выходы на стадион спроектированы в виде бетонной буквы "П". Начиная с 30 ноября 1962 года зрители через это "П" входили в Поэзию. С тех пор это стало традицией, тем новым, что наша страна внесла в этом веке в мировую культуру. С поэтическими чтениями боролись, запрещали. Сегодняшний интерес в мире девяностых годов к шестидесятым объясняется тоже зрительно - тень от шестерки становится девяткой.
Визуальность близка новой сегодняшней поэзии. Новая поэзия, как и страна, децентрализуется.
Искусство - священные черепки, черепки будущего.
Несколько лет назад, когда трещины еще не трещали, а лишь угадывались, я начал рисовать видеомы, и лишь потом я понял, что это осколки, черепки смысла и распадающейся цивилизации.
Перечти черепки.
Применим ли метод видеом не только к авторам нашего столетия, но и к классической отечественной поэзии прошлых веков?
Когда-то во время моей краткой поездки в Нью-Йорк владелец отеля "Челси", загадочный Стэнли, поместил меня в знаменитый номер 822. Он славен уникальным древним скульптурным камином из белого мрамора с медной инкрустацией. В его мраке и разглядел я видение Баркова. Классик российской словесности среди нравов современности видится наивным со своим патриархальным и целомудренным порно. Пушкин воспитан Ариной Родионовной, Державиным, французами и Барковым.
На "Онегина" повлияла легкость барковской интонации. Как сказывают, поэт скончался, залезши с головой в камин, выставив наружу свой голый фундамент, с воткнутым в него последним стихотворением. Изумленные лакеи, крестясь, развернули последние стихи барина: "Жил грешно и умирал смешно".
Чтобы воссоздать мемориальный образ, я объездил уйму антикварных лавок и секс-шопов, пока не нашел в Виллидже, на Кристофорстрит, в лавочке под мистической вывеской "Абракадабра" симметричное подобие призрака. Полдня сусальным золотом я выводил на мраморе строки поэта.
Инициальное барковское "Б" - "В", как он подписывался по-французски, и славянское "в", завершающее его фамилию, - обрамляли его образ. Цвет вызвал дискуссии. Камин требовал огненного. Часть посетителей, как, например, историк Артур Шлессинджер, Жаклин Онассис и художник Валерио Адами с семьями склонялись к королевскому пурпуру, многие русские ценители ратовали за торжественное червонное золото. Искусствовед Джоан Бак интересовалась, как я буду вывозить с собой камин.
В арендуемом мной переделкинском кабинете есть кирпичный, попроще.
Но на заокеанском мраморе навеки остались золотые строки поэта.
Первая выставка "Видеом" состоялась в ноябре - декабре 1991 года в нью-йоркской галерее "Спероне-Вестуотер".
Я радовался как в детстве - это не какие-то там стадионы, это полоса "О видеомах" в "Нью-Йорк таймс" самого Джона Рассела! Наш жанр признали. Мы горды. Мы лопаемся от восторга. Один известный критик сказал мне: "Теперь вам бы еще, чтобы какой-нибудь дурак проскрипел, что ему не нравится… Это закрепило бы успех жанра". Потом выставка переехала в Париж.
Сейчас термин "видеомы" вошел в обиход. Выставки состоялись и в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, и в Париже, и в Берлинской академии. А в пермском темном театральном зале, где было много молодых пермяков, каждой видеоме хлопали, как стихотворению.
И что сообщает о них небесам в свое переговорное устройство Полунощный Спас с поднятой древесной ладонью?
В Новый год в заснеженном переделкинском ящике я нашел подарок - письмо без почтового штемпеля. Это значит, что отправитель его, Юрий Федорович Карякин, философ, страстотерпец мысли, сам дотопал до моих ворот и самолично опустил конверт в ящик. На конверте странный гриф: "Администрация Президента".
На письме дата: 2 января 1998 года, 7 утра. И под этим - "Андрею Вознесенскому на Новый год".
* * *
Что мучило русского мыслителя под утро в новом году?
Читаем: "Кажется: нет ничего банальнее банального, проще такого простого: живопись, графика, архитектура - ГЛАЗ; музыка - УХО; литература (особенно поэзия) - борьба уха с глазом, борьба, в которой глаз несправедливо побеждает ухо…
Но вот два вопиющих исключения из этого правила.
Первое - Гойя.
Второе - Чюрленис.
Гойя, начиная с "Капричос", - небывалый, все нарастающий крик, вопль, плач.
Его не просто видишь. Его начинаешь слышать. И начинаешь едва ли не глохнуть от этого крика.
Эту особенность Гойи удивительно, потрясающе точно угадал и выразил (наверное, неосознанно, но тем более убедительно и неотразимо, великолепно) Андрей Вознесенский.
Вот уж поистине победный реванш УХА над ГЛАЗОМ.
И - буквально - с первой строки:
Я - Гойя!..
Здесь у него, у Вознесенского, эта феноменальная, кажущаяся кому-то едва ли не патологической, способность, страсть к звуковой игре перестала быть самоцелью, "формой", но абсолютно слилась с "содержанием". Абсолютная взаимозависимость. Абсолютная взаимопроницаемость, взаимопроникновение. Это, как у Мандельштама, - Silentium…
И здесь, в "Гойе": "Она и музыка и слово". И здесь - слово в музыку вернулось.
В "Гойе" - "и дышит таинственность брака в простом сочетании слов".
Потом у него, у Вознесенского, звукопись будет часто перебивать и даже забивать звукомысль, звукосмысл. Но тут, повторяю, абсолютная "таинственность брака", брака ЗВУКА и СМЫСЛА.
Не "шарада":
"Мы - ямы…"
Мы - я - мы…
(Это он, Юрий Федорович, упоминает рефрен моего, посвященного ему стихотворения. Не нравится оно ему, не понимает. Пока.
Но какая радость, праздничный подарок, что тебя поняли, хотя бы в одном! Я очень люблю глубокое, интуитивное достоевское прямо мышление Карякина.
С понятной радостью читаю дальше…)
Я - Гойя!
Глазницы воронок мне выклевал ворог,
слетая на поле нагое.
Потрясающе: тут вольно или невольно, осознанно или неосознанно ощущение, желание, требование - слышать, слушать. Тут ГЛАЗА нет. Глаз выклеван.
Повторю, обнажу - повторю не слова, обнажу - МЫСЛЬ: великолепный реванш звучащего слова, великолепное - на мгновение - второе пришествие Слова.
Многие, очень многие любили, а потому и понимали Гойю, Гойю - живописца, графика, Гойю молчаливого, молчащего, Гойю беззвучного. Понимали, любили Гойю - глазами. Но никто не понял так точно Гойю кричащего. Голос Гойи. Колокол Гойи. Горло Гойи. Никто не услышал так точно - и не передал нам так точно - Гойю звуком. Никто его так не открыл нашему УХУ, уху нашей души, уху нашего сердца.
Парфен - князю Мышкину: "Я голосу твоему верю…""
Я рад безмерно подарку, и такому! Но все же на радостях замечу: мне кажется, не может быть победы - глаза над ухом, носа над большим пальцем, наших над чеченцами или наоборот.
Ведь он живопись услышал, какая ж тут победа над живописью?
"Письмо - как письмо. Беспричинно. Я в жисть бы таких не писал", - вспоминаются строки поэта.
* * *
Вместо ответа заклеиваю обратно в его конверт свою книжку "Casino Россия", предварительно нарисовав на ней вместо посвящения большое ухо, вернее, акупунктурную схему его. В мочке уха находится - точка, заведующая зрением. Там я рисую глаз и точку зрачка.
Глазухо.
И подписал: "Юре, чтобы глаз не глох, а ухо не слепло".
Услышать через глаз - это общая победа и музыки и живописи.
Заклеив конверт, я иду до дома Карякина, на улицу Тренева, 6. Там я когда-то раньше жил.
С Новым годом, Юра, спасибо.
С новыми прозрениями тебя.
Есть русская интеллигенция?
Думается, что для России самым серьезным в минувшем веке явилось изменение менталитета интеллигенции.
Генетически интеллигенция - это одиночки, чей интеллектуальный путь озарен состраданием.
Есть русская интеллигенция?
Вы думали - нет? Но есть.
Не масса индифферентная,
а совесть страны и честь.
Почему в глухие 70-е годы нельзя было опубликовать эти наивные строчки ни в одном из периодических изданий? Только в "Новом мире" стихи эти набрали, а потом выбросили из верстки. Пришлось прятать в книгу среди других стихов.
Термин "русская интеллигенция" тогда был запрещен. Интеллигенция могла быть только советской. Или гнилой, выражавшей официальный тезис, что "интеллигенция - это говно".
Над городами висел всегда умилявший меня слоган: "Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи". А тут не говно, а честь и совесть.
Но все это, и даже строчки:
…есть пороки в моем Отечестве, -
зато и пророки есть…
лишь внешние мотивы запрета, понятные запретителям.
Главными пороками стихотворения были имена пророков: Рихтер, Аверинцев. Это не входило ни в левые, ни в правые ворота. "Поэтом можешь ты не быть, а гражданином быть обязан". Бездарные советские поэты и бездарные поэты антисоветские пылко прикрывались этой "гражданственностью". Но дело в том, что истинная гражданская роль поэта заключается в том, чтобы быть прежде всего п о э т о м, витамином духовности.
Бесчестно называться поэтом и писать посредственные стихи. Бессовестно называться экономистом и проваливать экономику. Бесстыдно брать власть и не просчитать на два хода вперед. Политизировавшись, интеллигенция наша теряла главное свое качество, свой смысл для общества - интеллектуальную профессиональность.
Интеллигенция,
как ты изолгалась!
Читаешь Герцена,
для порки заголясь…
И до сих пор у нас царит совковый подход: если раньше интеллигент был плохой человек, то теперь интеллигент - любой хороший человек. Послушайте: рабочий - лучший интеллигент, крестьянин - лучший интеллигент, отзывчивый на боли мира, урка с мировыми связями - лучший интеллигент. Прачки, сторожа, официанты - тоже лучшие интеллигенты. Эта умиленность унижает, ведь рабочий - это прежде всего хороший рабочий.
И разве интеллигенция виновна в кровавых разборках нашей страны? Расстреливали образованцы, а не Менделеев, не Булгаков. Русскую интеллигенцию кто только не уничтожал, и она сама не отставала в самоуничтожении. Может быть, в этом сказался некий русский мазохизм - кто, кроме нас, вопит на весь мир о своих язвах? Хлыстовство какое-то.
"Вы не член Коммунистической партии, вы хотите партию беспартийных создать", - искренне возмущался мой кремлевский оппонент. Но дело в том, что любая партия, любой благородный Конгресс нивелирует смысл интеллигентов - прежде всего одиночек, личностей.
Именно аполитичностью стихи эти вызвали статью "Феномен Вознесенского" в посттвардовском "Новом мире". Автор благородный, героический, но политизированный человек, недавно сокрушенно извинялся: "Андрей, тогда такое время было, я так думал".
Ныне идет возвращение к генетическому коду, задуманному в нас Богом - честному, бескорыстному, конкретному служению делом. Не нам понять, как спасется человечество. Это не в нашей компетенции. Но мы можем постараться быть такими, чтобы было кого и из-за кого спасать.
На наших глазах происходит рождение всеобщего и всепроникающего сознания, названного "ноосферой", как православным Вернадским, так и католиком Тейяром де Шарденом. Как всегда, этот процесс начинается с интеллигенции. Наши приближаются к интеллектуалам западного типа, профессионалам духовного дела.
И будто наоборот, западные заметно интегрируются, становятся похожими на русских, становятся совестью, состраданием нации - таковы Аллен Гинсберг, Гюнтер Грасс, Арт Миллер и т. д.
Но вернемся к стихотворению, к его главному герою:
Такие вне коррозии,
ноздрей петербуржскою вздет,
Николай Александрович Козырев -
небесный интеллигент.
Я довольно близко знал Николая Александровича, когда тот, не профессор, не академик, а простой научный сотрудник Пулковской обсерватории, приезжал в Крымскую обсерваторию отдохнуть от нападок, прочитать лекции о своей возмутившей академический мир теории - тяжести времени, поочаровывать местных дам. Бывший лагерник, упомянутый в книге Солженицына, он не выносил уголовников и романтичности по отношению к ним. Не высвеченный политическими прожекторами, он почти не рассказывал об ужасах заключения. Его интересовала одна страсть - его теория, что время имеет тяжесть. Одновременно он открыл лунотрясение и высчитал ветра на Марсе.
Вольноотпущенник времени возмущает его рабов -
Лауреат Сталинской премии, тех довоенных годов,
ввел формулу "тяжести времени". Мир к этому не готов.
То, что время имеет напряжение, ускорение, что оно то замедляет, то ускоряет ход, было мне понятно. Его же экспериментальная часть, когда на вакуумных весах он взвешивал звездный свет, олицетворявший для него почему-то время - все это вызывало у меня, темного, недоверие. Но магнетизм и страсть этого опрятного человека притягивали.
Сейчас видно, как Николай Александрович плутал, ошибался, но оказался прав в направлении пути - в напряжении времени. С каким бешеным ускорением мчится оно сейчас, прессуя годы в мгновения. "Бог избрал безумие мира, чтобы посрамить мудрых", - говорит апостол Павел.
Достоевский любил историю про кувшин Магомета. Ангел, провожая Магомета к Богу, опрокинул кувшин, тот стал падать. После путешествия к Богу и по разным временам, они вернулись. Кувшин все еще продолжал падать.
В этом кувшине спрессовалось наше время, когда за миг проносятся века.
Впрочем, может быть, эпизод проходил в космосе, и кувшин медленно парил в состоянии невесомости.
На наших глазах ход истории убыстряется, время как бы сжимается и несется к точке схода. Сначала была бесконечность. Затем две тысячи лет Древней истории. Затем тысяча лет Средневековья. Затем пятьсот лет позднего Средневековья. Затем триста лет Новой истории. Затем сорок лет Новейшей истории. В секунде сегодняшнего дня сжаты столетия. Отсюда переизбыток информации, секунда становится клипом. Мы проживаем за день то, что наши предки за полвека. Время несется к точке схода. С. П. Капица считает, что точка схода находится в 2007 году. Учитывая последние исследования о неточности даты рождения Христа, приблизительно девять лет, эта точка может колебаться.
Вероятно, после точки схода людей ждет - если они выживут - гармоничная перспектива. И может быть, римское начертание XX века дает график двойной перспективы - реальной и виртуальной. И вдруг в этом надежда избежать механического апокалипсиса?
Сущное постигается лишь через видимое.