Громовая Балка
Всю ночь наш батальон находился на ногах. Наши патрули следили за передвижениями противника. Мы были совершенно уверены, что атака неизбежна.
После падения деревни, защищаемой эсэсовцами, мы оказались в одиночестве на открытом пространстве площадью около 15 квадратных километров. Красные рвались отомстить, они намеревались отбить долину реки Самара, из которой их выкинули две недели назад.
Они не жалели усилий, чтобы добиться решающего успеха. Их артиллерия, сосредоточенная на высотах, обрушилась на нас, их наблюдатели отслеживали малейшее шевеление в деревне, превратившейся в кучу развалин.
Наши солдаты походили на призраков.
В полночь была объявлена первая тревога. В 06.00 новая тревога позвала солдат на позиции. Почти немедленно на нас со всех сторон обрушился пулеметный огонь.
* * *
Я лежал на двух досках в нашей избе, в 40 метрах от ледяных фортов, обращенных лицом на восток. Я с тревогой вслушивался в шум битвы. Внезапно крыша вспыхнула и затрещала, солома загорелась.
Прыгая на одной ноге, я добрался до окна, огромное число пехотинцев стремительно приближалось.
Сначала я подумал, что это хорватские добровольцы, они имели почти такие же темные шинели. Снаряды рвались среди них, немецкая артиллерия, которая была придана нам, открыла огонь почти в упор по этой толпе людей.
Они выскочили из оврага и бросились к центру деревни, атакуя позиции наших рот с тыла. Можно было подумать, что здесь проходят учения, настолько беззаботными они выглядели. Они развернулись в цепь, лишь когда подошли на расстояние около сотни метров к моей избе. А затем я увидел 14 советских танков, которые с ревом неслись прямо вперед.
Моя рота была просто раздавлена и откатилась ко второй избе.
Я не мог больше терпеть. Моим сломанным костям требовались еще две недели, чтобы срастись. Разбив гипс, который сковывал мою ногу, я захромал наружу, используя винтовку в качестве костыля. Я намеревался присоединиться к своему отделению.
***
Забыв о своих страданиях, я занял место у своего пулемета. Здесь нас было 12 человек, расположившихся в 20 метрах от второй избы. Я устроился между двумя огромными мертвыми лошадьми, твердыми, как камень. Пули, звучно шлепались об их туши, но звуки получались довольно странными.
Противник разворачивался с востока к северо-востоку против двух линий домов в деревне. Одновременно они атаковали наших товарищей из 2-й роты, которые защищали избы на другом берегу пруда.
Солдаты 2-й роты показали чудеса храбрости, защищая свои позиции, но передовой пост был захвачен противником. Они все погибли почти до последнего человека, но сумели затормозить первый удар красных.
На северо-востоке советские войска, русские и азиаты, проникли за первые избы. Наши отчаянные солдаты и красные дикари убивали друг друга в ходе отчаянной рукопашной схватки.
Неожиданно над битвой воспарила одна из наших старых рексистских песен. В начале войны наши солдаты еще использовали кое-какие приемы старых времен: они пели, поднимаясь в атаку. Уцелевшие солдаты 2-й роты контратаковали красных, пытаясь отбросить их назад. Их командир обер-лейтенант Бюйд, промышленник из Брюсселя, бежал первым с пулеметом в руках. Он перестроил роту за углом дома, и она вышла на свои старые позиции в снегу.
Однако каждый из наших солдат жаждал схватиться с русскими. Советские танки появлялись в критических точках, давя всех и вся. Лейтенант Бюйд вел огонь из пулемета, пока русские не оказались на расстоянии нескольких шагов. В этот момент он получил пулю в грудь и умер, рухнув на свое оружие.
Красные отбили первые хижины на северо-западе. Мы видели, как их танки с грохотом катили за нашими ранеными, настигали их и давали своими стальными гусеницами.
Наше положение было ничуть не лучше. Большевики заняли дымящиеся развалины первой избы и еще несколько соседних зданий. С северо-востока несколько пулеметов "Максим" вели бешеный огонь. С открытого сарая между нами и противником перекрестным огнем сорвало крышу. Он вообще развалился, как карточный домик.
Наши люди падали, пораженные разрывными пулями, которые наносили чудовищные раны. Один из моих товарищей упал передо мной, и его голова превратилась в бесформенную массу. Пуля снесла ему напрочь все лицо.
Красные больше не были перед нами. Избы на нашем левом фланге были захвачены, русские удерживали свои старые позиции на восточном гребне. Оттуда они хлынули в самый центр деревни.
Наших солдат осаждали маленькие кучки красных, которые яростно дрались, не желая уступать.
Мы сражались в основном винтовками, стараясь экономить боеприпасы, тщательно выцеливая большевиков перед каждым выстрелом. Противник продолжал наступать с ослиным упрямством. Прекрасное золотое солнце поднялось над снегами позади атакующих. Русские занимали наши позиции в снегу, и теперь их силуэты превратились в прекрасные мишени. Каждая голова, которая осмеливалась подняться над нашим старым бруствером, тут же получала пулю.
Но мы тоже несли тяжелые потери.
Через час я остался единственным из своей маленькой группы, зажатый между двумя лошадиными тушами, оказавшимися прекрасной защитой. Пули с визгом рикошетировали в разные стороны. Одна из них, пролетев рядом с моей щекой, сделала глубокую борозду в прикладе моей винтовки. Часть русских обошла меня слева, и там собралось не менее 30 противников всего лишь в 10 метрах от меня. В этот момент я почувствовал, что кто-то дергает меня за ногу. Молодой капрал из моего отделения Генри Беркманс, видя, что я могу погибнуть, подполз ко мне и оттащил меня назад, словно я был санками.
Столь необычное путешествие длиной 20 метров привело меня на порог избы, крытой соломой, где оборонялись остатки нашей роты. Увы, моему героическому спасителю повезло меньше, чем мне. Взрыв гранаты раздробил ему ступни ног, и он умер в страшных мучениях.
Это произошло, вероятно, около 09.00. Советские танки, которые ворвались в деревню с северо-запада, теперь оказались в нескольких сотнях метров позади нас. Они продолжали свою ужасную охоту за людьми, разъезжая вокруг домов и находя явное удовольствие в том, чтобы давить моих товарищей одного за другим, даже безоружных и раненых. Мы поняли, что вскоре сами будем окружены и уничтожены этими стальными гигантами, тем более что на северо-восточный сектор пришлась основная тяжесть советской атаки. Дело в том, что русские собрали перед деревней все силы, освободившиеся после уничтожения эсэсовского гарнизона.
Мы также подвергались сильному артиллерийскому обстрелу. Лед вокруг нас разлетался на сотни крошечных осколков. Каждый из нас старался укрыться, как мог - за крестьянскими санями или оконными ставнями.
Старый солдат, ветеран Первой мировой войны по фамилии Стеенбрюгген особенно рвался в бой. Он получил пулю в заднюю часть шеи, упал, но поднял правую руку и закричал: "Прощайте, товарищи. Король победит!" Мы подумали, что он умер. Однако через 15 минут тело село и произнесло: "Однако, слава богу, я не умер". Наш старый солдат вернулся к жизни! Он остался жив, несмотря на пулю в голове! Он даже смог сам приползти на перевязочный пункт. Так как шея у него была необычайно толстая, он оправился от своей раны.
Но наше счастье быстро улетучилось. Советский танк решил покончить с нашим сопротивлением и пошел через замерзший пруд прямо на нашу избу.
***
Танк навел на нас свою пушку. Мы только и успели, что броситься на пол избы. Три снаряда, нацеленные очень точно, разнесли всю переднюю стену. Мы были похоронены под обломками развалившейся стены. Соломенная крыша загорелась. Несколько человек истекали кровью, у одного из них оторвало левую руку.
К счастью, один из этих снарядов пробил брешь в задней стене дома примерно метр высотой. Мы сумели вытащить раненых через дыру и выползти сами.
Чтобы добраться до следующего дома, нам следовало пересечь около 30 метров открытого пространства. Люди, которые пытались бежать прямо, были безжалостно убиты. Чтобы обмануть противника, который пытался целиться, необходимо было пробежать самое большое пять метров, затем броситься на землю, снова пробежать пять метров, снова броситься на землю и так далее. Снайперы противника, сбитые с толку такой тактикой, принялись искать менее увертливые цели.
Один из наших молодых солдат укрылся за трупом. Охваченный паникой, он даже не смотрел, кто это. Внезапно он увидел прямо рядом с собой человека, смотрящего мертвыми глазами в небо. Этот мертвец был его отец, отважный портной из Брюсселя.
***
Мы укрылись в соседней избе. Теперь уже ее крыша загорелась у нас над головами. Нам пришлось прижаться спиной к порогу здания, укрывшись за желтым ледяным валом застывшей мочи.
Танки обходили нас. Сотни русских пулеметов расстреливали нас почти в упор. Прямо позади нас соломенная крыша рухнула на землю, как огромный факел.
Танки почти завершили свой рейд позади нас. Мы теперь почти не стреляли, так как старались беречь каждый патрон. Конец неумолимо приближался. Наш командир роты положил мне руку на плечо. "Если ты погибнешь, я тебя не переживу", - сказал он.
Однако никто из нас не хотел умирать. Внезапно мы услышали рев моторов в небе. Танки красных взрывались! Избы взрывались! Вся толпа красных взлетела в воздух, точно игрушки!
Прибыли немецкие пикировщики!
С невероятной точностью они поражали советские танки и уничтожали по-дурацки сгрудившегося противника. Вражеские танки поспешно бросились врассыпную, пытаясь укрыться от пушечного огня пикирующих самолетов. Пехота побежала следом за ними.
Наш командир батальона немедленно бросил в контратаку последние силы, которые он сумел собрать. Эти солдаты пробежали мимо нас. К полудню Валлонский легион полностью отбил Громовую Балку и даже вернул первые избы по обе стороны пруда. Тела русских лежали повсюду. Мы захватили большое количество пленных. Монголы, уродливые, как обезьяны, киргизы, сибиряки - все были удивлены проявлением столь высокого духа. Они непрерывно повторяли, щуря свои маленькие желтые глазенки: "Бельгийски карош! Бельгийски карош!"
К несчастью, все наши раненые были уже мертвы, раздавленные советскими танками или убитые ударами штыков.
Завершив свою потрясающую атаку, немецкие самолеты улетели. Русские перегруппировались, их танки снова выдвинулись вперед. Все начиналось сначала.
Мы были беспомощны против их танков. В то время панцер-фаусты еще не существовали, а мы не имели противотанковых пушек. У нас не было даже мин.
С самого начала этой невероятной борьбы немецкая 100-я пехотная дивизия, которой мы были приданы, обещала нам свою помощь. Танковая колонна была направлена к нашей деревне, но была перехвачена группой русских танков. Последовал бой в степи, который затянулся на несколько часов, и в результате подкрепления из 100-й дивизии к нам так и не прибыли.
Нашим солдатам снова пришлось вести оборонительный бой за каждую избу, за каждый сарай, за каждый холмик. К 15.00 они снова оказались прижаты к последним домам перед вишневым садом на юго-западной окраине деревни. Если их выбьют из этого последнего убежища, они окажутся в степи, плоской как стол, без единого кустика, где во все стороны на много километров тянется лишь глубокий снег.
Мы были вынуждены что-то предпринять, чтобы не оказаться в безнадежном положении. Наш командир капитан Паули собрал остатки рот и с гранатой в руке первым бросился в контратаку с нашим старым кличем: "Король победит!" Весь личный состав батальона, все, кто еще мог двигаться, включая оружейников, поваров, посыльных и водителей, последовал за ним. Последовала безумная схватка. Красные и валлоны убивали друг друга даже в домах, стреляя сквозь щели в дверях, разносили черепа выстрелами в упор.
Русские танки, которые испытывали нехватку снарядов, бросились вперед, пытаясь давить наших солдат, которые метались от избы к избе. Советские пехотинцы, испуганные и измученные, сначала заколебались, а потом начали отступать. В разгар рукопашной с запада появились кое-какие немецкие подкрепления. После этого противник обратился в бегство. В третий раз мы отбили деревню.
Красные снова поймали сами себя, так как некоторое время гонялись за нашими солдатами. Но наши танки, выигравшие бой в степи, в свою очередь показались на склоне холма. Через полчаса советские танки и пехота исчезли в голубых снегах на северо-востоке.
Приближалась ночь. Тела семисот красных лежали на снегу, на льду прудов, возле развалин домов. Но во время этой яростной 12-часовой схватки погибли или были ранены также 250 наших товарищей.
Через час немецкие танки ушли на другой участок фронта, где также сложилась угрожающая ситуация. От изб в Гремящей Балке не осталось ничего, кроме тлеющих углей, чье свечение медленно угасало в ледяном вечернем мраке.
Ледяной фронт
Вечером 28 февраля 1942 года дымящиеся остатки Гремящей Балки были в наших руках. Однако было необходимо смотреть фактам в лицо: позиция стала незащитимой. Деревня была разрушена. Кроме того, она находилась на дне впадины. Со склона на востоке противник мог следить за всеми нашими передвижениями.
В течение 10 дней мы подвергались сильнейшему нажиму и работали не покладая рук. Мы должны были удержать деревню, хотя нам противостояли 4000 советских солдат и 14 танков, единственно во имя чести нашего народа. Мы все предпочитали умереть, но не отступить.
Бесполезно было начинать эту борьбу на следующий день. Мудрость требовала отступить из низины и создать линию обороны на западном склоне, который господствовал над Громовой Балкой. В этом случае артиллеристам красных было бы куда труднее целиться.
Командир 100-й дивизии генерал Занне приказал нашим батальонам под прикрытием ночи занять позиции на гребне. Наши передовые посты оставались на местах до последней минуты. Русские ничего не заметили. На рассвете они бросились на руины Громовой Балки под прикрытием плотного артогня и обнаружили, что атакуют пустое место.
Теперь настал черед нашей артиллерии сделать жизнь противника в деревне невыносимой. Русским пришлось ничуть не лучше, чем нам ранее. В результате они тоже отошли на холмы к востоку от деревни.
После этого мы следили друг за другом и обменивались пулеметными очередями с гребня на гребень. Деревня стала ничейной землей, лишь несколько закопченных печных труб поднимались над развалинами домов.
Наши новые позиции были поспешно сооружены посреди степи. Температура держалась на отметке минус 30 градусов, и окопы пришлось рыть в снегу и льду.
Вернулись несколько тяжелых немецких танков, фыркая и постреливая. Приземистые, как средневековые бастионы, они обосновались на хребте, а немецкая артиллерия тем временем была выведена из долины на запад.
В нашем расположении не имелось ни единого домишки, ни единого костра. Только ледяные норы, в которых обосновались 200 уцелевших, не имеющих никакого зимнего обмундирования, но им предстояло сражаться с русскими.
Снаряды рвались повсюду. Взлетел на воздух склад боеприпасов. Зубы наших солдат стучали, как кастаньеты, настолько все они промерзли. Некоторые лица стали уже совершенно зелеными. Люди буквально покрывались коркой льда, и следующая ночь была ужаснее предыдущей. Наше положение стало совершенно отчаянным. Держать людей, измученных месячными боями, посреди голой степи да еще при таких температурах, было совершенно неприемлемо. Люди были вынуждены часами лежать неподвижно на снегу.
Наш батальон совершил невозможное, продержавшись до конца. Лишь один человек замерз насмерть. На следующий день Валлонский легион все еще держал свои позиции. Ни русские, ни мороз не могли заставить нас отступить.
* * *
Чтобы как-то облегчить свои страдания, мы сравнивали наше положение с проблемами 150 раненых, которых увезли по степи на десятках саней.
В Г ромовой Балке требовалось дождаться наступления ночи, чтобы эвакуировать наших товарищей, потому что в дневное время советские пулеметчики обстреливали санитаров, несмотря на знаки Красного Креста, и могли просто добить раненых.
Наши сани быстро проходили 7 километров от позиций до деревни Ново-Андреевка. Там они оставляли свой кровавый груз и возвращались.
Дожидаясь санитарного транспорта, мы размещали раненых в импровизированных укрытиях, вроде сгоревших изб. Позднее в случае необходимости на подстилку обдирали уцелевшую солому с крыш. Всю ночь эти несчастные дрожали от холода на снегу, защищенные лишь рваными тряпками и пучком соломы. Их страдания были неописуемы.
В Ново-Андреевке врачи на перевязочных пунктах не знали, куда положить раненых. Они десятками лежали на голом земляном полу в домах. Деревня была всего лишь перегрузочным пунктом. Несчастных еще предстояло эвакуировать на 40 километров в тыл в Гришино. Но вернулась метель, и снова степь заносили крутящиеся снежные вихри.
Саням требовались два или три дня, чтобы добраться до полевого госпиталя в Гришино. Люди с наспех перевязанными ранами и второпях наложенными лубками умирали от холода. Осколки гранат и пули, все еще застрявшие в теле, причиняли им ужасные мучения.
Скопление раненых в Гришино было невообразимым. Туда за пять недель привезли 11 000 человек. Некоторым тяжелораненым приходилось ждать по пять дней, пока им сменят повязки, которые становились черными и жесткими, как железо. Они с трудом могли объяснить, что им нужно, так как большинство не знали немецкого. В своих страданиях они даже не могли рассчитывать на слово утешения. Они достигли самых глубин физических и нравственных мучений.