Уже в первые часы боя на левом берегу Невы был захвачен плацдарм шириной 5 и глубиной 3 километра между Шлиссельбургом и рабочим поселком № 2. К 18 часам саперы навели переправы по льду Невы для тяжелых танков. Схватка шла очень трудно. Немцы сопротивлялись яростно и активно контратаковали. В районе "Невского пятачка" гитлеровцами была отбита атака 45-й гвардейской и 46-й стрелковой дивизий.
Неудачей закончились атаки 86-й стрелковой дивизии через Неву на город Шлиссельбург. Но опыт прошедших лет не прошел для наших бойцов даром. В этот же день 86-я стрелковая дивизия была снята с фронта и введена в захваченный генералом Симоняком плацдарм, откуда и ударила по Шлиссельбургу с другого направления.
Одновременно немцев атаковали войска Волховского фронта, которыми командовал генерал армии К. А. Мерецков. На острие главного удара фронта действовала 2-я ударная армия под командованием генерал-лейтенанта В. Г. Романовского. 372-я и 256-я стрелковые дивизии этой армии сразу прорвали немецкую оборону и продвинулись на 2 километра.
В последующие дни, опасаясь окружения, фашисты начали выводить свои войска из Шлиссельбурга и прилегающих районов, но ударами нашей артиллерии и авиации они были в основном уничтожены.
Несмотря на столь тщательную подготовку, семь дней потребовалось двум фронтам, чтобы на жестоком морозе и сильном снежном ветре буквально метр за метром прогрызать оборону немцев и продвинуться на 14 километров, то есть один километр в сутки на фронт. Отражая яростные контратаки, круша все новые и новые оборонительные сооружения врага, наши воины стояли насмерть на завоеванных позициях и продвигались дальше к заветной цели.
Наконец, 18 января 1943 года воины 86-й стрелковой дивизии ворвались в город Шлиссельбург. И в 9 часов 30 минут утра этого же дня 123-я стрелковая дивизия 67-й армии Ленинградского фронта и 372-я стрелковая дивизия Волховского фронта соединились в районе рабочего поселка № 1. Через час 136-я дивизия генерала Симоняка заняла рабочий поселок № 5.
Фашистская блокада Ленинграда была прорвана.
Сохранились свидетельства очевидцев об этом волнующем событии. Первыми в рабочий поселок № 1 ворвались бойцы одного из батальонов 86-й стрелковой дивизии. Вдруг им навстречу вырвались люди в прожженных, прокопченных полушубках и ватниках. Все остановились друг против друга, еще не веря своим глазам. В таком случае требовалось запросить пароль. "Победа!" – закричали ленинградцы. "Смерть фашизму", – ответили воины 372-й стрелковой дивизии Волховского фронта. И только теперь бойцы поняли, что именно в эти минуты произошло великое событие, которого так долго ожидали миллионы людей, что сквозь огонь, гром, потери и страдания они первыми пришли к великой победе – прорыву гитлеровской блокады Ленинграда. Раздалось громовое "Ура!", солдаты бросились обниматься, качать командиров. Однако до полного разгрома блокадного кольца оставался еще целый год.
Сразу после прорыва блокады на освобожденной полосе за 18 дней в труднейших условиях были проложены 33 километра железнодорожной ветки с мостовым переходом через Неву. Благодаря этому восстановилось сухопутное сообщение Ленинграда со всей страной, что в свою очередь позволило накопить силы для окончательного разгрома захватчиков на Ленинградской земле в январе 1944 года.
Бывая в Ленинграде, я обязательно посещаю музей-диораму "Прорыв блокады Ленинграда". Музей размещается внутри грандиозного моста через Неву, воздвигнутого как раз в том месте, где проходило направление главного удара Ленинградского фронта при прорыве блокады. Сама диорама выполнена на полотне размером 40 на 8 метров. Это замечательное творение ленинградских художников, в котором очень выразительно показано величие подвига воинов Ленинградского и Волховского фронтов. Я горячо рекомендую посетить этот выдающийся музей всем, кто этого не сделал до сих пор.
Нежданный приезд отца
Как я уже упоминал, наш детский дом-интернат был предназначен для детей офицеров Ленинградского фронта. Мы уже больше года жили своим маленьким, бедным мирком в этом вятском селе, скучая по родителям, по Ленинграду, мечтая, как вернемся домой после окончания войны. Все наши детские разговоры были об этом. И вдруг в один из летних дней 1943 года по интернату разнеслась весть, что к нам прибыл офицер из штаба Ленинградского фронта.
Все воспитанники и воспитательницы очень заинтересовались этим сообщением, всем хотелось увидеть фронтовика-ленинградца, расспросить, как дела на фронте, как держится наш любимый город.
По этому случаю нас всех собрали в самой большой комнате. И вот вместе с директором интерната в комнату вошел офицер. Он с интересом и любопытством начал всматриваться в наши лица, и представьте мое потрясение, когда в этом подтянутом военном в новой форме я узнал своего отца! Я просто потерял дар речи и с трудом смог сдвинуться с места, когда он протянул мне навстречу руки. Вслед за мной к отцу с воплями бросились мои братья Вася, Володя и Гена.
Когда все немного успокоились, отец начал расспрашивать воспитанников, как нам здесь живется, чем мы занимаемся, а потом постарался доступно ответить на множество детских вопросов. Затем вместе с директором интерната они обошли спальни, комнаты для занятий и пообедали в столовой. Всем увиденным он, похоже, остался доволен.
Бесконечно счастливые и гордые, мы не могли оторваться от отца. Так и ходили, держась за его китель, на зависть всем другим ребятам. Хотя отец выглядел молодцом, но я видел, что груз военных забот заметно состарил его. На лице появилось много новых морщин и складок, выражение глаз было очень усталым. А ведь ему исполнилось тогда только 34 года.
По просьбе отца меня и братьев отпустили с ним в деревню к маме и Ларисе. Впервые я не шел пешком один по лесной дороге, а ехал на машине, которую отцу выделила местная власть. Всю дорогу мы, не веря своему счастью, не давали отцу ни минуты покоя, расспрашивая его обо всем на свете, и предвкушали реакцию мамы, когда мы нагрянем к ней, как снег на голову. Реакция мамы, как и ожидалась, была очень бурной, с морем счастливых слез. Семья впервые собралась в полном составе после перенесенных страшных испытаний. Над головами было мирное летнее небо, не завывали сирены и не рвались снаряды. Мы все были живы! Все пятеро детей и мама с папой! Это было абсолютное счастье, которое только можно было вообразить в разгар войны.
Прежде всего отец заинтересовался нашей младшей сестренкой Ларисой, ведь он видел ее совсем крохой. Рожденная в страшную блокадную зиму, увезенная из Ленинграда в грудном возрасте едва живой от голода и страданий, она стала бойкой, очень привлекательной полуторогодовалой девочкой. Сказались здоровый деревенский воздух и обилие молока. У нее оказались огромные голубые глаза и светлые кудрявые волосы. Она постоянно вертелась, прыгала и щебетала на своем детском языке. Отец не мог на нее налюбоваться, нянчил и игрался с ней.
Дело в том, что мои родители всегда хотели иметь девочку. Во имя этого они одного за другим произвели на свет четверых сыновей. И лишь в суровую военную пору судьба, как бы испытывая на прочность, одарила их дочерью.
С ее рождением наша семья стала семьей в классическом понимании – семь человек, семь "я", четыре сыночка и лапочка-дочка.
Нам, старшим детям, отец устроил смотрины и одновременно проверку школьных знаний. Я к тому времени закончил второй класс (первый класс я закончил еще перед войной, затем год учебы пропустил в период блокады), учился с большим удовольствием, и моими школьными успехами отец остался вполне доволен. Порадовал отца и шестилетний брат Вася. Он хорошо выглядел и успешно отчитался перед отцом о подготовке к первому классу.
Однако Володя и Гена беспокоили родителей. Блокада, голод, перенесенные стрессы и страдания как-то очень болезненно сказались на их физическом здоровье и эмоциональном состоянии. Четырехлетний красавчик Гена имел явные признаки рахита, плохо рос и на фоне других детей был как бы слегка заторможенный. Несомненно, что ему требовалось серьезное медицинское обследование и лечение, но для этого не было никаких возможностей.
Не без потерь для здоровья обошлась блокада и для Володи. Он был младше меня всего на два года, мы были очень похожи внешне и по-братски близки. Володя был сама доброта и скромность. Но тяготы блокады наложили на его очень эмоциональную душу неизгладимый отпечаток и не позволили сформировать достаточно сильный характер. Поэтому он не мог постоять за себя в детском коллективе, был очень ранимым, волновался и переживал по любому поводу.
Отец внимательно нас слушал, искренне радовался любому успеху, о котором мы ему рассказывали, каждому нашел доброе слово и дал совет на будущее.
Мама, чтобы нас поддержать, приводила примеры нашего хорошего поведения. Затем отец вручил нам подарки, кому блокнотик, кому перочинный ножичек, кому книжку.
Вечером во дворе нашего дома собрались соседи. В те дни все советские люди жили делами на фронте. Отца забросали вопросами: когда закончится война? Когда победим фашистов? Почему союзники не открывают второй фронт? Не встречал ли он их родственников, которые находятся на фронте? Когда будет снята блокада Ленинграда?
Особенно всех интересовало только что закончившееся сражение на Курской дуге. Тогда впервые прозвучали залпы победных салютов в честь воинов, освободивших города Курск и Орел.
Отец подробно ответил на все вопросы, а затем сделал по существу целый доклад. Он был умелым рассказчиком, к тому же обладал довольно большим объемом информации. Подробно рассказал о крахе немецкого наступления на Курской дуге, о том, как наши воины обуздали новое немецкое зверье – "тигров" и "пантер", на которые Гитлер возлагал особые надежды, а также о положении на Ленинградском фронте. Не один раз, помнится, повторял, что терпеть ленинградцам до полного слома фашистской блокады осталось недолго. Отца завороженно слушали. Измученные войной сердца радовались и страдали вместе с ним, вместе ненавидели врага и страстно желали окончания войны и всех бед, которые она принесла.
Затем отец долго расспрашивал о положении дел в деревне, о том, сколько односельчан воюет на фронте, заботятся ли о их семьях? Женщины наперебой рассказывали ему о своих бедах и горестях. Мама сидела рядом с отцом, счастливая и гордая.
После небольшого застолья кто-то высоким голосом начал песню. Эта песня была очень грустной, жалобной. Женщины ее пели и плакали одновременно. Потом как-то немного встряхнулись и начали любимую тогда всей страной "Темную ночь". А поскольку на село уже наступили сумерки, освещаемые лишь звездочками с небес, то от слов "темная ночь, только пули свистят по степи, только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают…", кажется, трепетала каждая клеточка тела.
У женщин оказались прекрасные, сильные голоса, особенно им удавались русские народные песни. А потом отец попросил разрешения самому спеть песню, которую сочинил боец Волховского фронта Павел Шубин и поэтому так любимую бойцами Ленинградского и Волховского фронтов. Она называлась "Волховская застольная".
Не могу удержаться, чтобы не привести хотя бы один куплет этой песни: "Выпьем за тех, кто неделями долгими в мерзлых лежал блиндажах, бился на Ладоге, дрался на Волхове, не отступал ни на шаг". Эта песня – замечательный пример слияния глубокого человеческого переживания на войне с патриотическими мотивами, высвечивающими силу народного подвига. В ней такие задушевные, трогающие сердце слова, что она стала настоящим гимном для всех ленинградцев, переживших войну. И хотя присутствующие за столом люди слышали ее впервые, но очень быстро подхватили мелодию и дружно подпевали отцу.
Пожалуй, именно с этого вечера военной поры песня запала в мою душу и стала заметной частью моей дальнейшей жизни.
На следующий день отец уезжал. Перед отъездом решили всей семьей прогуляться по лесу. Был теплый солнечный день, лесные полянки пестрели ягодами. Все дружно лакомились дарами леса. Было радостно и очень грустно одновременно.
Пока гуляли, отец, под предлогом, что ему надо с мамой поговорить наедине на важную тему, дважды обращался ко мне с просьбой забрать братьев и сестру и полакомиться ягодами немножко в стороне, но недалеко. Мне тогда было уже 11 лет и я прекрасно понимал, какие секретные переговоры могут быть в лесу у моих молодых тридцатилетних родителей, не видевших друг друга больше года, и относился к просьбам отца должным образом.
Едва мы вернулись в деревню, как за отцом приехала машина и началось прощание.
Мы со всех сторон облепили его. Первой заплакала мама, за ней, видимо, чувствуя сердцем печаль момента, заревела сестра Лариса, а уж затем плакали все. Помнится, что и отец тоже прослезился.
Он расцеловал нас всех, затем обратился ко мне:
– Боря, ты остаешься за старшего, помогай маме, следи за меньшими братьями. А вы, братья, должны дружить и помогать друг другу.
Нам опять предстояла разлука, а вместе с ней новые переживания и неизвестность. Помню, что отец еще раз дал нам всем напутствия. Просил почаще писать ему. Запомнились его слова:
– Помните, что ваши весточки для меня большая радость.
Пообещал при первой возможности забрать нас в Ленинград. После этого сел в поджидавшую его полуторку, помахал рукой на прощание и уехал вновь далеко, далеко. Уехал на фронт, на войну, до конца которой оставалось еще целых два очень длинных года.
Будни военного времени
Вскоре после отъезда отца мама в очередной раз отпросила меня у директора интерната на целых 10 дней. Приближалась осень, и надо было выполнить много неотложной работы. Начинать пришлось вновь с топлива. Когда возчики привезли на телегах целую гору дров, я пришел в ужас. Но делать было нечего. Вновь поставили козлы, и началась бесконечная распиловка дров. До сих пор перед глазами стоит толстое полено. Пила мучительно долго входит в него. Часто отдыхаем. Нередко маме приходится бежать на истошные крики Лариски, которая здесь же ползает по земле среди кур, петухов, уток, валяющихся в пыли поросят. В один из моментов, когда мы были увлечены работой, Лариса начала хватать за ногу козу, привязанную веревкой к забору. Козе это, естественно, не понравилось, и она боднула Ларису рогами. Лариса подняла такой плач и крик, что коза, испугавшись, начала биться на привязи и блеять. Из дома выскочила бабка. Стали выяснять последствия бодания. К счастью, все обошлось без большого ущерба для здоровья Ларисы. После этого жизнь во дворе продолжалась по заведенному порядку.
Через несколько дней дрова, наконец, были распилены. Затем пришлось долго их колоть, складывать в поленницы. К концу дня от такого труда я сильно уставал, но именно тогда впервые ощутил глубокое удовлетворение от проделанной работы. Меня радовало то, что я сумел помочь маме и она не будет мерзнуть зимой. В начале сентября мне вновь пришлось отпрашиваться у директора интерната и идти помогать маме в уборке картофеля и овощей.
Полагаю уместным более подробно рассказать об условиях жизни, в которых тогда жила мама. В деревне не было никакой системы централизованного продовольственного снабжения. Небольшую помощь ей, как жене фронтовика, оказывал колхоз. Ей привозили дрова и выделяли небольшое количество продуктов, немного картошки, овощей, овсяной муки, ржаного зерна, льняного масла. Но всего этого было совершенно недостаточно для жизни. От отца мама получала денежный аттестат. Но это также была мизерная помощь, поскольку деньги на свободном рынке тогда имели очень малую ценность.
В поисках дополнительного заработка мама что-то шила соседям, выполняла разовые работы в колхозе, распродавала оставшиеся привезенные из Ленинграда вещи.
Но этого крайне не хватало, и в 1943 году мама взялась возделывать довольно большой огород. Посадила она его весной сама, а вот убирать урожай помогали мы с братом Володей. Собрали довольно много овощей. Хозяйка дома дала мешки для картошки, две бочки для засолки капусты и огурцов, выделила для них место в погребе. Работа с огородом оказалась не легче, чем заготовка дров. Труд монотонный, физически тяжелый, требующий терпения. Мама с лопатой подкапывает куст картофеля. Я этот куст поднимаю, обрываю клубни, бросаю их в корзинку, проверяю, не остались ли другие клубни в земле. После этого приступаем к следующему кусту. Володя в это время ссыпает весь выкопанный картофель из корзинок в большие кучи, где он просыхает. В конце дня картофель нужно еще собрать в мешки и отнести в погреб. От той эпопеи в памяти осталась воспоминание о том, как мы с братом Володей рубили капусту и складывали ее в бочку для засолки. Однако благодаря огороду следующую зиму маме с Ларисой жилось гораздо легче.
Однажды там же, у мамы, со мной произошел очень курьезный случай. Мама долго собиралась и, наконец, сшила мне из куска шерстяной ткани, привезенной из Ленинграда, брюки. Этой материей она очень дорожила, но тем не менее пожертвовала ее для меня. Процесс изготовления брюк шел долго и непросто. Она была самоучкой и до той поры не бралась за изготовление столь сложных вещей. Но тут нужда заставила, потому что носить мне было совершенно нечего. Помню, что несколько раз были примерки, распарывания, а затем опять примерки. Наконец, брюки готовы. Начались смотрины. Хозяйка, ее мать, пришедшие в гости соседки одобрили работу. Я ходил гордый и счастливый от предвкушения того, как я приду в интернат и в школу в новых брюках. В то время в условиях жесточайшего товарного голода это было не рядовым событием. В какой-то момент я вышел во двор. Хозяйская собака, большой, лохматый, черный кобель что-то ел из своей миски. У нас с ним всегда были самые дружеские отношения. Но на этот раз без всякого предупреждения он вдруг набросился на меня. Я еле успел отскочить от него, но одну штанину он располосовал на куски снизу доверху. На мой крик из дома выскочили мама, хозяйка, бабушка. Началось выяснение обстоятельств происшествия. Причиной такого агрессивного поведения пса сочли то, что я слишком близко подошел к его миске с едой.
Мама, конечно, сильно горевала по поводу испорченных брюк, но больше радовалась, что собака не повредила мне ногу.
История имела то продолжение, что из остатков моих брюк мама соорудила Ларисе какой-то комбинезончик, а я в расстроенных чувствах на следующий день в своих старых брюках отправился в интернат.
Осень 1943 года запомнилась каким-то особым подъемом, который охватил весь народ после победы под Сталинградом и на Курской дуге. Близкий разгром ненавистного врага, сроки победы над ним постоянно были предметом обсуждения везде, где собирались более двух человек. В конце августа 1943 года Красная Армия перешла в наступление на фронте от Смоленска до Азовского моря. Это сообщение вызвало всеобщее воодушевление.