Самолет, скрипя всеми своими костями и суставами, проскакивает за кормой атакованного транспорта, опустившись ниже его палубы. Выравниваю направление полета. И вовремя… Там, где в следующие мгновения должен был оказаться мой "Бостон", пронеслась огненная трасса… Успел. Тут же резко бросаю самолет влево… Так зигзагом и уходишь от цели… При этом любая, даже мало-мальски ничтожная ошибка может оказаться фатальной. Самолет-то ведь летит не выше десяти метров над морем, чуть ли не цепляясь винтами за воду…
– Ваня, – вызываю Федоренко сразу же после того, как машина выскочила из опасной зоны, – Солдатенко на месте?
Несколько секунд, в течение которых мой стрелок-радист оглядывает заднюю полусферу, кажутся для меня вечностью.
– Здесь он, командир, – прозвучал вскоре радостный голос Ивана, – метрах в ста за нами…
Это краткое сообщение стало, наверное, самым радостным событием этого дня…
…Однажды, уже после войны, ко мне подошел молодой летчик.
– Товарищ командир, – попросил он, – покажите, пожалуйста, как вы выходили из боя после сброса торпед.
Сначала я отшучивался от него: "Подрастешь, мол, потом покажу!" Но парень проявил завидную настойчивость, заставившую меня уступить. И вот во время учебно-тренировочного полета на "спарке" я опустился на тридцать метров и начал "демонстрацию". А руки-то несколько поотвыкли от таких маневров, да и нервы тоже… В общем, бросил машину в сторону, как многократно делал это во время войны… И сам испугался своих действий… А ведь всего пару лет назад… В общем, еле удержал машину в руках…
– Видел? – спросил я после посадки.
– Видел, товарищ командир, – ответил он.
– Только сам так не пробуй делать. Упадешь…
…Теперь остается лишь вновь собрать свою группу и повести ее домой. Задача, между прочим, не такая простая, как может показаться на первый взгляд. Ведь в горячке боя каждому экипажу приходится выкручиваться самостоятельно, поэтому говорить о согласованном выходе группы из атаки не приходится. Выскочил впопыхах, а потом начинаешь осматриваться по сторонам. Увидел кого-то – хорошо. Пристроился к нему и уже вместе ищешь остальных. Кто ведущий, кто ведомый – неважно. Потом разберемся. Главное, чтобы все нашлись.
К сожалению, в тот день мы недосчитались одной машины. Сразу же на душе стало как-то неуютно и тоскливо. Тягостное ощущение случившейся беды свинцовой тяжестью легло на сердце. Конечно, всегда остается надежда на то, что экипаж просто слишком далеко оторвался от остальных и ему удастся, пройдя незамеченным вражескими истребителями, вернуться домой. Именно в этом каждый из нас пытается убедить себя всю обратную дорогу. Но увы… При разборе полета выяснилось, что экипаж младшего лейтенанта Ковалева погиб, сбитый корабельными зенитками…
Наконец мы дома. Поставив свои самолеты на места, постепенно собираемся возле полкового КП. Вылет оказался для нас очень успешным – потоплены два транспорта и сторожевой корабль. Но радостных возгласов и сбивчивого, через край наполненного эмоциями обмена впечатлениями совсем не слышно. Сказывается горечь понесенной потери и накопленная за все предыдущие дни усталость.
А вот и Солдатенко со своим штурманом. Сегодня они отлично справились с заданием, ставшим для них настоящим боевым крещением.
– Ну что, – спрашиваю я у Солдатенко, – рассказывай, что видел!
– Нечего, товарищ командир, – спокойно говорит он, – только ваш самолет. Я вот только не понял, вы же говорили, что бить будут – мало не покажется… А ведь они почти и не стреляли…
– Не стреляли?! – со всех сторон раздались удивленные возгласы.
– Потом к самолету своему подойдешь, дырки на нем посчитаешь, – улыбнувшись, отвечаю своему ведомому. – А так – молодец! Все правильно сделал.
Между прочим, подобные случаи нередко встречаются в практике боевых действий. "Ухватился" изо всех сил молодой пилот за хвост своего ведущего, а все остальное вообще не замечает. И это – абсолютно нормально. Ведь главные задачи первого боевого вылета – удержаться за командиром, выполнить атаку и, самое важное, остаться в живых – он успешно выполнил. А все остальное придет с опытом. Обязательно придет…
Не прошло и нескольких часов после нашего возвращения, как меня и Иванова срочно вызвали в штаб дивизии. Поскольку такое происходило нечасто, мы с Колей всю дорогу перебирали всевозможные варианты, пытаясь выяснить, что же хотят от нас в столь высокой инстанции, но так и не смогли однозначно прийти к какому-то единому мнению.
– Наверное, на разведку пошлют, – предположил я.
– Да не должны, – резонно возразил Коля, – мы же только вернулись…
Заходим в штабное помещение и сразу же по всей форме докладываем о своем прибытии. Командир дивизии М. А. Курочкин приглашает нас подойти поближе к большому столу с разложенной на нем картой, вокруг которой сидят несколько старших по званию офицеров. И только в этот момент я замечаю стоящих рядом ведущего группы 51-го полка Башаева и его штурмана.
– Я вот для чего вызвал вас, – начал комдив. – Судя по докладам, ваши экипажи атаковали один и тот же транспорт. И оба его потопили. Так что давайте разбираться, кому победу записывать. Шишков, что скажешь? – спокойно спросил он.
Тут я вспомнил, что, уходя от конвоя, близко разминулся с "Бостоном", направлявшимся мне навстречу: "Вот, значит, кто это был!"
– Товарищ командир дивизии, – отвечаю без малейших колебаний, – точно установить, чья торпеда попала в цель, невозможно. Поэтому я не буду возражать, если этот транспорт запишут 51-му полку.
После меня то же самое почти слово в слово, с разницей лишь в номере воинской части, повторил и Башаев.
– Ваше мнение мне понятно, – возразил Курочкин, – но наобум святых такие вопросы не решаются. Давайте-ка посмотрим в записи штурманов. Там же точно должно быть зафиксировано время сброса обеих торпед. Вот и решим вопрос.
Оказалось, мой экипаж опередил Башаева не более чем на полторы минуты.
– У меня время точное, – уверенно заявил Иванов, – по Москве проверял…
В итоге этот транспорт все-таки отдали нам…
Вряд ли я сильно погрешу против истины, если скажу, что самыми опасными противниками торпедоносцев были боевые корабли. Маневренные, хорошо оснащенные зенитными автоматами, они, прикрывая свои конвои, всегда встречали нас плотным заградительным огнем, заставляя наши самолеты буквально проходить сквозь него. Правда, задача атаковать непосредственно корабли охранения нам никогда не ставилась, нашей главной целью являлись сопровождаемые ими транспортные суда. Поэтому, если позволяла ситуация, мы старались сблизиться с неприятелем, держась как можно дальше от его эскорта, состоявшего в основном из сторожевиков, тральщиков и эсминцев, наличие и количество которых не являлось величиной постоянной и в похожих ситуациях могло отличаться весьма существенно. А вот такие "морские чудовища", как тяжелые крейсера, нам вообще никогда не встречались. Но однажды…
– Получен приказ утопить "Лютцов" и "Принц Ойген". Наша пехота к морю вышла, а эти крейсера по ней долбят всеми калибрами, – вызвав меня на КП, сообщил Кузнецов. – Вокруг каждого из них – целая свита эсминцев и сторожевиков. И они тоже бьют по пехоте из всего, что у них есть… – Здесь командир немного помолчал, а затем продолжил: – По данным разведки, оба крейсера сейчас находятся в Данцигской бухте. Штаб авиации флота решил нанести по ним удар. Вначале пойдут "пешки", за ними 51-й полк и мы. Для выполнения задачи приказано задействовать все готовые к полетам "Бостоны". Экипажи 1-го Гвардейского поведешь ты…
Эта новость буквально сбила меня с ног. Мысли и чувства, словно сухие осенние листья, захваченные ветром, тут же завертелись в хаотичной круговерти извечной борьбы человеческих страстей. "Собьют к чертям и имени не спросят…" "Но я же солдат… И должен выполнять приказ…" "Вот и все… Отлетался…" "Чему бывать – того не миновать! Мне и так слишком долго везло!" "А ведь до Победы совсем немного!" "Я ничем не лучше своих погибших друзей! Коли Соловьева… Коли Шарыгина… Феди Шипова… Да и любого пехотинца! Все они хотели жить не меньше моего…"
Последний довод здорово качнул весы в сторону смирения с неизбежностью, и вскоре способность здраво рассуждать снова вернулась ко мне, заставив посмотреть на ситуацию несколько с другой стороны: "Ведь приказано атаковать всем полком, значит, вся ответственность полностью на плечах ведущего. Кузнецов понимает это и хочет переложить ее на меня! Понятно, что крейсера эти мы все равно не потопим, просто через заградительный огонь не прорвемся… Ну ладно, погибну я, мертвому все равно… А если вернусь? Кто вел полк? Шишков! Вот на меня всех собак и повесят. А Кузнецов, значит, в стороне останется… Борзов, тот сам бы повел всех, он крутой мужик…"
– Товарищ командир, – решительно произнес я, – прошу не назначать меня ведущим группы. – И в ответ на вопросительный взгляд Василия Михайловича продолжил: – Вы не хуже меня знаете, что потопить крейсера наличными силами не удастся, поэтому скажу прямо – я козлом отпущения быть не хочу. – Услышав эти слова, Кузнецов на мгновение отвел взгляд в сторону. Это молчаливое признание правоты моих предыдущих умозаключений не могло остаться незамеченным. – Я готов лететь рядовым пилотом и нести ответственность лишь за экипажи своей эскадрильи, но исполнять обязанности командира полка… не считаю возможным…
Удар оказался, как говорится, не в бровь, а в глаз. Кузнецов сразу же вспылил и, конечно же, пытался настоять на своем, но в его словах и поведении не чувствовалось силы и непоколебимой уверенности. Понимал, видимо, что не прав. Я же продолжал держаться прежней тактики.
В качестве арбитра, поставившего точку в этом споре, выступил наш комдив М. А. Курочкин.
– Кузнецов, ты полком командуешь – тебе его и вести в бой! – таким был окончательный и не подлежащий обжалованию вердикт старшего по званию и по должности офицера. Пришлось Василию Михайловичу подчиниться.
Правда, и мне довелось пережить в тот день немало неприятных минут. Дело в том, что Кузнецов оставил меня на земле, не включив в список ударной группы. Может, обиделся сильно, а может… В общем, гадать о причинах бесполезно, тем более что сам командир мотивы своего решения не объяснил, а мои возражения пропустил мимо ушей…
Один за другим взмывают в небо "Бостоны". Вот они, сделав несколько кругов над аэродромом, собрались в строй и под присмотром истребителей сопровождения поворачивают к морю. Еще немного времени, и мерный рокот могучих моторов окончательно растворяется в естественной тишине окружающей природы.
Боевые товарищи ушли на задание… А я остался дома… Подобная ситуация никогда не в радость, но сегодня – особенно. Вроде бы и не виноват, что так вышло. Но с другой стороны… Да уж… Положение, скажем прямо, совсем непростое, требующее времени на обдумывание. Сунул в зубы сигарету и хожу взад-вперед вдоль опустевшей полосы, еще и еще раз мысленно возвращаясь к произошедшему инциденту.
"Может, зря я на принцип пошел? – терзает душу сомнение. – Может, не нужно было с Кузнецовым спорить?"
"Но комдив принял мою сторону, причем без колебаний, – тут же находится не менее веский контраргумент, – и вообще, я ведь совсем не хотел от задания уклониться!"
"Это правда. А ребята могут подумать совсем по-другому…"
Время шло, а я все продолжал мерить шагами окрестности аэродрома, выкуривая одну сигарету за другой… Но легче никак не становилось. Скорее, наоборот – тяжкий груз неразрешимых сомнений с каждой минутой нарастал словно снежный ком. Даже "сто грамм" – испытанное "лекарство" – особого облегчения не принесли…
– Миша, собирайся скорее! Летим в Каунас! – вывел меня из этого неприятного состояния Коля Иванов. – Абалмасов в тумане от наших оторвался. Делать нечего, повернул назад, но домой добраться так и не смог. Блуданул парень. Хорошо, в район Каунаса вышел. Там и сел, на аэродроме…
Так уж заведено было у нас в полку: "потерялся" молодой экипаж – значит, надо лететь за ним, прихватив с собой кого-то из опытных штурманов, чтобы тот вернул домой "блудных сыновей". Обычный рутинный полет, но вряд ли нужно объяснять, что в тот день он оказался очень кстати. Что лучше неба способно отвлечь летчика от всех бед и забот!
Конечно же, я не стал расспрашивать вернувшихся с задания товарищей о его подробностях. Настроение совсем не то было… Лишь из обрывков услышанных мной разговоров стало понятно, что из-за плотного тумана им не удалось даже сблизиться с целью. Едва различимые на непроглядном сером фоне разрывы снарядов – вот и все, что смогли увидеть члены экипажей топ-мачтовиков и торпедоносцев. Сбросил торпеду лишь один Гурьянов, и то, как говорится, наугад.
…После войны, во время учебы на высших офицерских курсах, я узнал, что для гарантированного потопления тяжелого крейсера необходимо попадание как минимум пяти торпед. Линкору же, чтобы благополучно отправиться на дно, их требовалось не менее десяти… Такая вот арифметика. Правда, тогда, в начале 45-го, все эти данные еще никому не были известны. Их получили уже гораздо позже, в результате обобщения и анализа боевых действий, разворачивавшихся на всех театрах Второй мировой…
А на следующее утро, 9 апреля, я вновь повел на боевое задание группу торпедоносцев и топ-мачтовиков. Но этот день запомнился мне отнюдь не подробностями самой атаки… Начиналось все как обычно: взлет, сбор и построение группы в строй и выход в Балтийское море. Погода в общем благоприятствовала нам – солнечное небо, слегка затянутое легкой сизой дымкой, да небольшие вкрапления похожих на клочки ваты маленьких облачков… Словом, вряд ли удастся врагу уйти незамеченным.
Несмотря на события минувшего дня, настроение у меня было довольно неплохим, и пока позволяла обстановка, я переговаривался по радио с Иваном Голосовым, командиром эскадрильи 14-го Гвардейского истребительного полка, самолеты которого прикрывали нас в то утро.
Не прошло и часа после взлета, как мы вошли в зону возможной встречи с неприятелем. Слева – маяк Брюстерорт, за которым начинается Данцигская бухта. И хотя конвой, указанный нам разведчиками, находится значительно западнее, я принимаю другое решение.
– Коля, – говорю штурману, – давай-ка мы к Пиллау свернем. Если там найдется что-нибудь, атакуем. И истребители с нами все время будут, и до дома ближе…
Подобные вольности довольно часто практиковались в балтийской минно-торпедной авиации, что, в общем, совершенно неудивительно. Ведь с точки зрения боевых действий совершенно безразлично, какой именно транспорт, загруженный вражеской техникой, отправится на дно. Крейсер – это другое дело. Приказано атаковать именно его – значит, никуда не денешься. В остальных случаях "свободная охота" всегда допускалась…
В районе Пиллау погода несколько ухудшилась. Довольно редкие облачка, встречавшиеся нами ранее, здесь начали сгущаться, увеличиваясь в размерах.
В пределах видимости, как назло, все чисто. Никаких признаков "жизни". Спускаться южнее опасно – слишком высоки шансы напороться на портовые зенитки.
– Ваня, – вызываю Голосова, находившегося как раз впереди-выше меня, – здесь никого нет. Поворачиваем обратно.
В это самое мгновение его самолет полностью окутал черный дым, из которого тут же посыпались вниз бесформенные осколки. Прямое попадание зенитного снаряда… Так, просто и страшно, как и все на войне, погиб Иван Голосов, опытный пилот, на счету которого числились немногим менее восьмисот боевых вылетов и около десяти сбитых немцев… Да и просто хороший парень… До сих пор не могу забыть эту картину…
Пологим правым разворотом со снижением вывожу группу из опасной зоны, и вскоре разрывы остаются позади. Дальше каждый идет своим ходом: осиротевшие истребители – домой, а мы – на запад, искать цель для атаки. Настроение, конечно, препаршивое, боевой дух практически на нуле… Перед глазами еще и еще раз мелькают хаотично падающие обломки "ястребка", а к горлу подкатывается тяжелый ком. Еще немного, и потекут слезы. Удержать их становится все трудней и трудней… Но я же командир! Мне никак нельзя раскисать! Стукнул затылком о бронеспинку сиденья, как во времена длительных крейсерских полетов… Немного отпустило…
Несмотря на довольно яркий солнечный свет, горизонт едва заметен. Чем дальше от самолета, тем сильнее растворяются в дымке морская и небесная стихии, практически полностью сливаясь вдали. Глаза, утомленные длительным поиском цели, немного утратили остроту зрения… Вдруг впереди проступили едва различимые очертания нескольких кораблей, идущих в кильватерном строю. До них не более восьми километров, и вот удача – чтобы выйти на боевой курс, остается лишь немного довернуть влево. Едва успеваю сориентировать на врага свою группу, после чего даю команду: "Атакуем!"
Наш стремительный удар оказался для немцев полной неожиданностью. Мы зашли со стороны солнца, поэтому зенитчики прозевали нас, а когда опомнились, было уже поздно. Первые, довольно вялые по сравнению с обычными, залпы появились лишь тогда, когда мы уже находились километрах в четырех от конвоя. Следующие за ними тоже оказались не намного интенсивнее. Такая пассивность со стороны врага здорово помогла нам прицелиться, и после выхода из атаки мы успели заметить два высоких дымовых столба, вздымавшихся в небо от бортов двух транспортов…
– Я подбит!!! – раздается в наушниках отчаянный крик. – Один мотор не работает! Второй еле тянет!!
Делаю резкий левый разворот. Глаза, словно два зенитных прожектора, ощупывают морскую поверхность. Вскоре в поле зрения попадает одинокий силуэт "Бостона". Так и есть, за одним из движков тянется тяжелый дымный шлейф, машина неумолимо теряет высоту. Экипажу Больдюсова, совсем молодого парнишки, не пробывшего в полку и месяца, остается надеяться лишь на чудо…
Отдав остальным экипажам приказ возвращаться домой, продолжаю кружить вокруг обреченного самолета. Сердце бешено гонит кровь к вискам, дрожащие руки с трудом удерживают штурвал. Еще несколько минут, и трое молодых парней окажутся в ледяной воде… А я, их командир, хоть и нахожусь рядом, но ничем не могу им помочь. Горло так прихватило, что и вздохнуть тяжело, не то что слово сказать… А что тут говорить… Ужас, пережитый мной тогда, к сожалению, никак не удается забыть до сих пор…
Тем временем экипаж приводнившегося "Бостона" уже забирался в трехместную спасательную лодку "ЛАС-3". В отличие от выдававшегося каждому прорезиненного жилета, надувавшегося, так сказать, своими силами, она была оснащена капсулами с литиевым порошком, при попадании в воду быстро наполнявшим ее газом, образовавшимся в результате химической реакции. "Ребята, кажется, не ранены, – подумал я, – может, еще им удастся спастись… Если ветер поможет…"
– Ваня, – вызываю стрелка-радиста, – я сейчас еще разок над ними пройдусь. А ты сбрось им нашу лодку. Мало ли что, вдруг пригодится…
– Хорошо, командир. Только ты пониже опустись.
Федоренко оказался хорошим бомбардиром, и сброшенная им лодка приземлилась совсем недалеко от тонувшего самолета. Больше ничем помочь ребятам мы не могли и, сделав над ними прощальный круг, с тяжелыми сердцами повернули домой…
Редко когда путь от стоянки самолета до полкового КП был настолько угнетающим. Настроение словно после похорон. За всю дорогу никто так и не промолвил ни единого слова, полностью отрешившись от окружающего мира. Все мысли без остатка прикованы к небольшой надувной лодке с тремя нашими товарищами, полностью предоставленными морской стихии…