135-й год, весна
1 марта в Золотой подписной палате праздновали день ангела царицы Евдокии Лукьяновны. К государеву столу были приглашены патриарх и бояре Михаил Борисович Шеин, князь Даниил Иванович Мезецкий и окольничий Артемий Васильевич Измайлов. В тот же день "выезжий литвин" Андрей Бермацкий был назначен в приказные люди к архиепикопу суздальскому и тарусскому Иосифу. Тем самым решались сразу две проблемы: помимо того, что был устроен Андрей Бермацкий, получил отставку прежний приказной человек Иван Петрович Ленин, не пожелавший служить у епископа владимирского и берестейского Иосифа, назначенного в Суздаль. В октябре 1626 года Ленина даже посадили в тюрьму на неделю за то, что он поехал в Суздаль только "после архиепискупа, чрез государев указ", о чем была сделана запись в книгах Московского стола. Поведение Ивана Петровича, ослушавшегося государева указа, отражало нежелание русского служилого человека быть в приказных людях у "иноземцев", которыми в Московском государстве считали киевское духовенство. Хотя, может быть, сказались и некоторые личные особенности характера архиепископа Иосифа Курцевича, "прославившегося" впоследствии многочисленными ссорами со своею паствою и в конце концов, отлученного от суздальской кафедры.
В марте каждого года приходила пора расписывать по местам службы воевод Украинного разряда. Обычно Боярская дума подбирала кандидатуры, наблюдая за тем, чтобы не ущемить чью-нибудь местническую честь. На самом деле очень редко обходилось без споров. Так случилось и на этот раз, когда 7 марта были расписаны воеводы князь Федор Семенович Куракин и князь Иван Федорович Шаховской в большой полк в Тулу, князь Иван Федорович Татев и Степан Лукьянович Хрущов в передовой полк в Дедилов, Андрей Осипович Плещеев и Иван Владимирович Благово в сторожевой полк в Крапивну, князь Фома Дмитриевич Мезецкий и Максим Петрович Крюков в прибылый полк в Мценск, князь Федор Борисович Татев и представитель рязанского "выбора" Василий Петрович Чевкин в Переславль-Рязанский, князь Иван Петрович Засекин и выборный рязанский дворянин Федор Злобин Лихарев в Михайлов, Василий Никитич Пушкин и мещерянин Алексей Смирнов Чубаров в Пронск. Уже "у сказки" начались челобитные о местах: первый рязанский воевода князь Федор Борисович Татев бил челом на первого воеводу Большого полка в Туле князя Федора Семеновича Куракина. В свою очередь на князей Татевых бил челом первый воевода сторожевого полка Андрей Осипович Плещеев, вызвав ответное челобитное от них на Плещеевых. Князьям Татевым вообще не повезло в этот раз, потому что оскорбленным посчитал себя и ярославский князь Иван Петрович Засекин, назначенный в Михайлов. Второй воевода Большого полка в Туле князь Иван Федорович Шаховской просил защитить его от возможных претензий первых воевод передового и сторожевого полков, ссылаясь на прежнее "уложенье". К этому для полноты картины надо добавить челобитную Василия Никитича Пушкина на Андрея Осиповича Плещеева, которому теперь приходилось искать "случаи" и на князей Татевых, и на Пушкиных, челобитную второго воеводы сторожевого полка Ивана Владимировича Благово, других вторых воевод Тульского разряда и, наконец, споры рязанских воевод (и рязанских дворян) Федора Злобина Лихарева и Василия Петровича Чевкина. Всего, таким образом, на имя царя и патриарха поступило шесть челобитных, по которым боярами был дан суд.
Некоторые челобитные прямо нарушали изданные указы и давно разработанное "уложенье" о службе. В разрядных книгах содержится известие о том, как 21 марта царь Михаил Федорович "велел воевод послати к сказке". Обычно такие "сказки" - решения царя и Боярской думы давать или нет суд по местническим делам, объявлялись на Постельном крыльце. Думный дьяк Федор Лихачев выкликивал имя челобитчика, стоявшего в толпе собиравшихся в Кремле свободных от дел членов Государева двора и жильцов, и обращался лично к нему. Кто-то получал разрешение на суд после того, как служба "минется", другим отказывали, иногда грубо, случалось и с рукоприкладством, отправляя докучливых челобитчиков, явно нарушавших местнический порядок, в тюрьму. На этот раз не повезло Андрею Осиповичу Плещееву. "Андрей Плещеев, - говорил ему думный дьяк, - Государь тебе велел сказать, бил ты челом на князя Ивана Татева, что ему указано быть в передовом полку, а тебе в сторожевом полку; и государево уложенье давано с собору, что сторожевому полку до передового полку дела нет, ни чести, ни безчестья; а хотя б тебе велели с родным его братом быти или хуже тебя, кто в передовом полку, и ты б, ведая государев указ, государева указа не нарушивал, и государя тем не кручинил".
С такими сложностями происходило назначение воевод, которым был указан срок "стати по местом" 1 апреля. К этому дню на службе должны были уже находиться дворяне и дети боярские украинных городов, расположенных рядом с центрами сбора полков Тульского и Рязанского разрядов. Дворянам и детям боярским замосковных городов, чья дорога к месту службы вместе с вооружением и запасами не была такой простой, был назначен традиционный срок выхода на службу - 23 апреля, "Егорьев день". Пока служилые люди находились на службе в полках, у них была льгота - отсрочка в любых судных делах. В записных книгах Московского стола отметили, что 13 марта "посланы памяти по приказом, а велено для службы в судных во всяких делех отсрочить дворяном и детем боярским, и князем, и мурзам, и татаром, и атаманом, и казаком украинных и северских и полских и замосковных городов обеих половин".
После решений, связанных с организацией службы в Украинном разряде, наступало время больших праздников. Традиционно во дворце был стол 14 марта, "на празник Пречистые Богородицы Федоровские". Это день, когда царь Михаил Федорович в Костроме дал свое согласие занять престол. Не случайно в числе приглашенных были те люди, которые много сделали для царского избрания: боярин Федор Иванович Шереметев, возглавлявший в 1613 году посольство земского собора к Михаилу Федоровичу в Кострому, и боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский. На 18 марта пришлось Вербное воскресенье, а на 25 марта - Пасха. Оба эти дня праздновались столами у царя и патриарха, а также многочисленными пожалованиями. В Вербное воскресенье в московские дворяне было пожаловано 23 человека; почти всех, кто перешел в новый чин из стольников, пригласили на праздничный "стол" к царю Михаилу Федоровичу. Кроме того, еще 6 человек получили чин стольников и 10 человек - стряпчих. На Пасху пожалования продолжались, и Государев двор пополнился десятью стольниками и семью стряпчими. Возможно, на такую щедрость в пожалованиях повлияло совпадение праздников Пасхи и Благовещения - так называемая Кириопасха, случавшаяся крайне редко и потому отмечаемая с особенной пышностью. 25 марта в виде особой милости было допущено 40 человек дворян московских, которые "государю челом ударили в комнате", то есть поздравляли царя Михаила Федоровича с Пасхой и обменивались с ним подарками. Завершал череду этих праздничных столов прием по случаю нового праздника "Ризы Господней", приходившегося на "вторник на Светлой неделе".
Перечисление праздничных "столов" может создать иллюзию, что вся записная книга наполнена только одними перечнями приглашенных на них членов Государева двора. На самом деле продолжались рутинные отсылки в приказы служилых людей "московского списка", их назначения на воеводства и по другим службам. К 11 апреля относится еще одно "опальное дело": по указу царя и патриарха подьячий Алексей Шахов был послан с приставом в Уржум. Правда, это была "мягкая" опала, потому что Шахова посылали служить подьячим воеводской избы, но при этом "без своего государева указу переменяти и ни в которой город переводить ево не велели". Все обстоятельства этого дела изложены туманно и остаются неизвестными: подьячий сидел "за вину", а "то дело, по государеву указу, ведают боярин князь Иван Борисович Черкаской да думной дияк Федор Лихачев". Скорее всего, речь идет о "слове и деле государевом". В этом случае разбирательство поручалось одному из бояр, который докладывал царю о серьезности объявленного дела.
16 апреля царь Михаил Федорович поддержал коллективную челобитную, поданную архимандритами и игуменами и "всякими служилыми и жилетцкими" людьми Дмитрова. Этот город оказался одним из немногих, где с функцией воеводы успешно справлялся губной староста дмитровский дворянин Федор Васильевич Чаплин. Его и просили оставить управлять в городе, на что царь Михаил Федорович ответил согласием и "указал" ему "быти в Дмитрове и ведати губные и татинные и всякие государевы дела и четвертные доходы сбирати и посадцких людей судить". Все перечисленное было шире функций губного старосты, поэтому Федора Васильевича Чаплина отправляли как воеводу из Устюжской четверти, а не из Разбойного приказа, если бы он оставался на прежней должности губного старосты.
18 апреля, с наступлением сухого весеннего времени, были приняты меры к защите Москвы от пожаров. Эта традиционная мера состояла в назначении "объезжих голов", в задачи которых входило "береженье от огня и от всякого воровства". Объезжие головы назначались "в старом в Кремле городе", "в Китае городе", "в Белом городе", "за Яузою в остроге", "за Москвою рекою в остроге", "за Каменным городом в слободах". Московские улицы - Никитская, Покровская, Пятницкая, Тверская, Сретенская, а также городские ворота должны были постоянно "патрулироваться" объезжими головами, ездившими в сопровождении назначенных с ними людей, решеточных приказчиков с Земского двора и выборных, взятых "в тех местех, где ездят, с 10 дворов по человеку". То, что такие охранные меры были нелишними, должны были напоминать остававшиеся пепелища от пожара 3 мая 1626 года.
Но в эти дни у царя Михаила Федоровича оставалось немного времени для плохих воспоминаний. В Кремле готовились к появлению первенца в царской семье. 22 апреля, как мы уже знаем, родилась царевна Ирина Михайловна. Единственный раз в связи с этим в записной книге появляется имя "великой государыни, иноки Марфы Ивановны", которая уже на следующий день после родов приказала с царицыным истопничим "прислать в верх" к Федору Стрешневу какого-нибудь "дворянина московского или из города сына боярсково". Зачем он понадобился на двор царицы Евдокии Лукьяновны именно в этот момент, можно только догадываться; скорее всего, ему было поручено распоряжаться всем, что необходимо для родившейся царевны. 25 апреля 1627 года был стол "в Золотой болшой в Гроновитой полате на ево государскую радость, на роженье царевны и великие княжны Ирины Михайловны", куда, конечно, был приглашен отец царя и самые приближенные бояре: князь Иван Борисович Черкасский, Михаил Борисович Шеин, князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Имя девочке выбрали со смыслом - "имянины ее и празнуют ангелу ее мая в 5 день, святыя мученицы Ирины" - это напоминало имя другой царицы, Ирины Годуновой, жены "дяди" царя Федора Ивановича. 6 мая, в воскресенье, царевну крестили в Чудовом монастыре, и в этот день был еще один "стол" "в Золотой в меншой палате".
Таким образом, мы "прожили" один год с царем Михаилом Федоровичем, вникая в подробности тех дел и событий, в которые последовательно пришлось вникать и ему, от страшного разорительного пожара 3 мая 1626 года, до рождения и крещения царевны Ирины Михайловны 6 мая 1627 года. Конечно, никакой, пусть даже очень важный и подробный, документ не может служить исключительным пособием для составления летописи царских занятий. Не случайно сведения записных книг московского стола приходилось постоянно перепроверять записями разрядных книг и другими источниками. Удалось или нет такое летописное хронологическое повествование, - судить читателю, но теперь он по крайней мере введен в курс повседневных государственных забот царя Михаила Федоровича.
Глава девятая
"Государевы дела и земские"
Писцовые описания. - Торговые люди. - Смета русского войска
После прекращения деятельности земских соборов в 1622 году "государевы дела и земские", ранее решаемые царем Михаилом Федоровичем вместе со "всей землею", стали прерогативой двух великих государей - царя и патриарха, а также Боярской думы. Люди Московского государства, занятые собственным обустройством, легко отдали возможность участия в делах управления в руки центральной власти, освященной избранием ее представителями всех сословий. Но и власть действовала не вопреки земскому "миру", а с оглядкой на его интересы. Что это означало на деле, можно понять, проанализировав внутреннюю и внешнюю политику России накануне Смоленской войны 1632–1634 годов. Ибо почти все, что делалось во второй половине 1620-х годов, имело дальний прицел - новую войну с Речью Посполитой.
Писцовые описания
Вокруг земли в прямом, да и в переносном смысле вращалась жизнь государства и общества XVII века. Все важнейшие решения, все исторические события имели еще одно - земельное - измерение. Земля была не только условием существования многомиллионного крестьянства, но и источником главных богатств в стране, основой служебной и налоговой системы. Знакомясь с дозорами первых лет царствования Михаила Федоровича, мы уже называли две основные проблемы, которые принесло с собой Смутное время в области земельных отношений. Первая была связана с подтверждением прав на поместную и вотчинную землю, а вторая - с устранением неравномерности в налогообложении, существовавшей как анахронизм из-за отсутствия общего описания земель в Московском государстве. Толчком к разрешению земельных проблем, как ни странно, послужило чисто внешнее событие - тот самый московский пожар 1626 года, который уничтожил архив Поместного приказа. К тому времени были испробованы все паллиативные меры, чтобы наладить земельный учет и подготовиться к новому общему описанию: дозорные книги, сыскные приказы, подтверждение жалованных грамот. И все же для решения даже самого рядового дела о спорных пустошах и пожнях требовались челобитные и хождения по приказам в Москве.
Дела по описанию земель хранились в тех ведомствах, которые занимались судом и собирали налоги в уездах и посадах Московского государства. Это финансовые четверти - Устюжская, Новгородская, Владимирская, Галицкая и Костромская, а также приказы Большого прихода, Казанского дворца. Посольский и Разрядный. Такое рассредоточение описаний тормозило деятельность тех приказов, которые уже перешли на новые, общегосударственные основания управления, таких, как Ямской и Стрелецкий, взимавших одноименные налоги по сошному письму. Их значимость подчеркивалась назначением в эти ведомства в конце 1620-х годов первостепенных бояр князя Бориса Михайловича Лыкова и князя Ивана Борисовича Черкасского. Ямской и Стрелецкий приказы не вникали в особенности форм собственности, тягла, ведомственной и территориальной подчиненности, а брали налог со всех, кто обязан был его платить. Но чтобы добиться составления необходимых платежниц по новым писцовым и дозорным книгам, нужно было преодолеть немало сложностей. Особенно это касалось тех территорий, которые существенно поменяли состав владельцев в Смутное время и формы собственности, когда масса дворцовых и черносошных земель попали в частные руки. Получить информацию об окладах для сбора налогов с этих территорий можно было только после их дозора или описания.
Примерно с 1622 года была сделана попытка сосредоточить дело описания частновладельческих имений в Поместном приказе. Это решение было следствием поставленной еще перед земским собором 1619 года задачи обновления сведений о земле: "Указали есмя наше государство все обновити писцами и дозорщиками". Но быстрого результата тогда достичь не удалось, сделанные наспех дозоры вызвали слишком много нареканий, а посылки писцов, начавшиеся с 1623 года, затронули немного городов. С. Б. Веселовский, осветивший в своем исследовании "Сошное письмо" весь ход описательных работ 1620-х годов, насчитал за это время 5–6 описаний, среди которых главной, конечно, была посылка писцов в Московский уезд. Выбор остальных "малых" уездов - Звенигорода, Клина, Перемышля, Ржевы Владимировой, Старицы, мог диктоваться их разорением в Смуту. В это же время еще продолжались отсылки писцов в уезды из других ведомств; так, например, Новгородская четь начала описание Псковского уезда, а Казанский дворец - Алатыря и Курмыша. В следующие годы отсылка писцов продолжилась и затронула в общей сложности около 20 городов и уездов, что составляло "едва четвертую часть всех городов ведомства Поместного приказа". К моменту пожара 1626 года в Поместном приказе находились только писцовые книги части Московского и Клинского уездов.
Сразу после пожара в ведомстве Поместного приказа предприняли работу по учету и описанию оставшихся документов и по сбору тех материалов, которые могли помочь восстановить утраченную документацию: приправочных книг с прежних описаний уездов, выдававшихся для справки писцам, черновых дозорных и писцовых книг. Так были восстановлены, например, клинские писцовые книги, причем подьячему, по его собственным словам, приходилось самому покупать бумагу для этих целей. Общие описательные работы были отложены почти на год, и только в конце апреля 1627 года Поместный приказ взялся за подготовку приправочных книг. О размахе работ свидетельствует тот факт, что приправочные книги изготовлялись сразу же по 42 городам, в большинство из которых писцы были посланы в том же 1627 году. В течение 1628–1629 годов было начато описание почти всех земель ведомства Поместного приказа.