Но как только началось применение указа, правительство столкнулось с валом коллективных челобитных от всех землевладельцев уездов об облегчении этих норм. Уже 17 апреля 1630 года в Поместный приказ поступила коллективная челобитная из Мосальска, который положили в живущее по самому тяжелому окладу: "по 2 крестьянина да по 3 бобыля в четверть". Ничем, кроме обычного для бюрократов плохого знания своей страны, решение написать Мосальск в одном окладе вместе с Тулой объяснить нельзя. Сами мосальские землевладельцы имели все основания считать, что их оклад должен быть ближе к разоренным, а не благополучным, хорошо охраняемым уездам: "А по государеву де указу положены в живущее украйные разареные городы: Мещеск, Медынь, Вязьма, Ржева, Ноугородцкие пятины и Белоозеро, по 12 человек крестьян да по 8 бобылей в четверть, а Мосалеск де ближе тех всех городов к литовскому рубежу и разорен без остатку". Думный дьяк Ефим Телепнев пометил на этой челобитной решение царя Михаила Федоровича: "Государь пожаловал, велел, выписав, доложить себя государя, х которым городом приверстан". 3 августа 1630 года челобитную царю Михаилу Федоровичу подали брянчане, также жаловавшиеся на близость к литовскому рубежу: "Из одной пролуби с литовскими людьми во многих местех воду пьют". Спустя несколько месяцев брянчане подали новую челобитную, указав на начало очередного этапа в работе писцов: "И ныне, государь, им письма своего и меры книги писать, в живущем положить". Брянчане описывали тяжелую ситуацию в уезде из-за близости к Речи Посполитой, осуществлявшей политику переманивания крестьян из государства в государство, и просили облегчить дворовое число по примеру другого порубежного города - Торопца. "И наши, государь, вотчинки и поместейца от войны литовских людей и крымских и от руских воров запустели, - жаловались челобитчики, - а которые, государь, от войны крестьянишка остались, и мы, богомольцы и холопи твои, теми своими поместейцы и вотчинками мало владеем, потому что на литовском рубеже на серпеском, и на смоленском, и на рословском, и на крычевском, и на почепском, на трубческом рубеже, обаполь всего Брянского уезда обошла Литовская земля, и крестьянишка, государь, наши до писцов и после писцов, которые имены писаны в писцовых книгах, слыша прелесть литовских людей, выбежали из-за нас за рубеж к Литве; а литовские люди прельщают: людем и крестьяном нашим дают льготу на 15 лет, а иным на 20". На обороте этой челобитной имеется помета о решении царя Михаила Федоровича: "Государь пожаловал, будет им в том указ не учинен, и по тому делу велел доложить себя государей". 13 октября 1630 года челобитная была взята "к делу", которое стало быстро пополняться. За два месяца число таких коллективных просьб достигло девяти. Царю Михаилу Федоровичу били челом дворяне и дети боярские калужских и тульских служилых "городов" - Лихвина, Воротынска, Перемышля, Каширы, Тулы, Алексина, пограничных с Литовской украйной - Зубцова, Торжка, Ржевы Пустой, разоренных от крымцев "польских" уездов - Воронежа и Ливен. Воронежцы, например, говорили о частых татарских приходах и пленении своих крестьян и бобылей: "и пущи, государь, нам, худые земли". Так, начиная с 10 ноября 1630 года служилые люди смогли добиться от царя Михаила Федоровича уступок в обложении, которые продолжались и дальше, пока указами 18 января и 21 апреля 1631 года нормы дворовой четверти не были унифицированы и составили в основном два разряда: 12 (8 крестьянских… 4 бобыльских) - 20 (12 крестьянских… 8 бобыльских) дворов в служилых землях и 9 (6 крестьянских… 3 бобыльских) - 15 (9 крестьянских… 6 бобыльских) в монастырских и церковных. Все это было далеко от намерений начала 1620-х годов и хорошо показывает, что правительство в своем стремлении обложить живущие земли по самому выгодному окладу, упустило время. Сработали главные принципы налоговой системы Московского государства: положить на население столько тягла, сколько оно вынесет, а на уступки идти только в том случае, когда требовалось обеспечить его лояльность.
Сложная история введения дворовой чети показывает, что описательные работы в уездах породили немало толков и разговоров. Там, где дело касалось общих интересов, жители уездов отстаивали их коллективно. На такие обращения власть смотрела как на законные, в отличие от частных челобитных, грозивших авторам серьезными карами за "докуку", если они не будут признаны достойными внимания власти. Е. Д. Сташевский разыскал и опубликовал одну из таких челобитных - некоего Федора Федоровича Уварова патриарху Филарету Никитичу о составлении "земляного списка", рассмотренную в августе 1630 года. В обоснование своего обращения челобитчик ссылался "на многую непрестанною в народех молву", о которой он и решил донести: "што все бутта не пожалованы, а ваша государскоя жалованя, поместья и вотчины за собою скрывают, а иныя туды ж такают". Чтобы исправить предложение, Уваров предлагал составить "земленой списак, сколка за кем поместей и вотчин и сколко за кем крестьян". Получив в руки такой документ, московское правительство, по мысли Уварова, могло бы противостоять толкам и умерить аппетиты служилых людей, утаивавших свои поместья и вотчины: "и тогды, государь, от такия молвы престанут и служит неоплошна и безсловна станут, доведетца, государь, будет на иных и на сомих взят, а не токмо дати".
По указу царя и патриарха рассмотреть дело было поручено боярину князю Ивану Борисовичу Черкасскому и думному дьяку Федору Лихачеву, однако государей интересовало не совсем то, что автора челобитной. Им нужно было знать: "какая молва и от ково именем и какими обычеи, ис чево зделат земляной список и иное за ним какое дело есть ли, то б все сказал имянно про што в челобитной в твоей написано скрытно". В расспросе Уваров мало что мог добавить к тому, что он уже написал. Предложение Уварова патриарха тогда не заинтересовало, потому что противоречило существовавшей практике: "не по писцовым книгам и не по дачам земляново списка наперед сево не делывали, а толко по ево скаске земляной список велет делат, и в том будет смута и им государем в челобите болшая докука".
Федор Федорович Уваров, именуя себя в "сказке" "тмотысячным холопом" и соглашаясь на "злую смерть", в случае, если решат, что он писал об этом "для своей чести или пожитков", видимо, сумел соблюсти необходимый политес в обращении к власти. Во-первых, его выслушали, а во-вторых, хотя и пожурили, но не сильно, "што он то извещал не делом". Его идея была реализована царем и патриархом через пару лет, в 1631–1632 годах, в указах о сборе сказок о землевладении с московских дворян и жильцов.
Пожар 1626 года и последовавшее за ним приведение в порядок учета земельных владений, подтолкнуло решение и другой застарелой проблемы - организации суда, тем более что значительная часть судебных дел была связана со спорами помещиков и вотчинников между собою. 28 декабря 1627 года состоялся указ по одному частному делу, в соответствии с которым запрещалось пересматривать дела, решенные "до пожару". Судебная система Московского государства основывалась на нескольких основополагающих принципах, выработанных Судебником 1550 года и приговорами о разбойных делах 18 января 1555 года, татебных (воровских) делах 28 ноября 1555 года и губных делах 22 августа 1556 года. Когда после Смуты приводили в порядок дела в московских приказах, в 1616/17 году была составлена так называемая Вторая указная книга Разбойного приказа, нормы которой в значительной мере повторяли предыдущую указную книгу, написанную при царе Иване Грозном.
Губная реформа 1627 года, призванная улучшить дело сыска разбойников и рассмотрение дел по мелким преступлениям, показала намерения правительства царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета Никитича привести старое законодательство в соответствие с изменившейся структурой форм собственности в уездах и населения в них. Когда речь шла о несложных делах, в которых истцами и ответчиками выступали жители одного посада или уезда, то губное дело помогало суду воевод, пришедшему на смену наместничьему суду. Однако когда речь заходила о челобитных служилых людей городовых чинов и московских дворян друг на друга, или об исках к патриаршим и дворцовым крестьянам, имевшим судебные льготы, то суд переносился в Москву. Общим правилом в этом случае было решать дела в том приказе, суду в котором был подведомствен ответчик. Не случайно главы приказов в это время назывались судьями.
Вопрос о совершенствовании суда рассматривался 11 января 1628 года, когда было принято особое "уложенье". 17 ноября 1628 года царь и патриарх еще раз вернулись к рассмотрению статей о суде, представленных судьею Челобитного приказа окольничим князем Григорием Константиновичем Волконским. В этих законодательных актах речь шла как о судах воевод, так и о судах в Москве, руководствовавшихся одними нормами организации процесса. Царь Михаил Федорович и патриарх Филарет Никитич решали, как поступать с истцами и ответчиками, если они не приезжали на суд, давая повод искам о "проести" и "волоките", что делать с отдельными категориями истцов и ответчиков. В частности, для городовых дворян, которым почти каждый год давали отсрочку для службы, существовала норма, по которой они обязаны были "стать на Москве к суду, как воеводы с конь ссядут, месяц спустя". При этом многие игнорировали это правило, поэтому было принято решение дополнить его посылкой специальных грамот о вызове к ответу в московские приказы. У служилых иноземцев была другая проблема, они отводили повальный обыск ("а иноземцы шлютца в обыск в послушество") в своих спорах с боярами, окольничими и московскими дворянами, полагая, что население поддержит не их, а "сильных людей" и "всяк по них скажет". Здесь царь и патриарх не стали отказываться от повального обыска, как от давно утвердившегося способа следствия в спорных делах о беглых людях и недвижимом имуществе. Участие нескольких десятков, а то и сотен местных жителей, связанных клятвенными обещаниями говорить правду, лучше помогало решать проблемы, чем приказной суд.
Ряд статей, рассмотренных в 1628 году, касался сыска беглых крестьян и холопов, возмещения нанесенного ими ущерба, организации правежа по кабальным искам и по делам, решенным судом. Более подробно было расписано, как организовывать крестное целование, правеж по большим искам "во сте рублех и больше". Срок правежа в таких исках был установлен в месяц, а если ответчик не платил деньги, то у него отписывали дворы и лавки в Москве. Сложнее было с помещиками и вотчинниками из разных городов, так как поместье давалось в обеспечение службы, а вотчина жаловалась "в род" без права изъятия, кроме царской опалы. Царь и патриарх приняли компромиссное решение и не согласились на выкуп вотчин "по цене" в обеспечение иска, предложив взамен взыскивать деньги на крестьянах ответчика.
Статьи, принятые в 1628 году, были разосланы из основных судебных приказов - Разбойного, Московского судного - "в городы, которые по государеву указу в котором приказе где ведают… к воеводом и к приказным людем, чтоб тот государев указ и в городех был ведом". Следовательно, еще за двадцать лет до принятия Соборного уложения 1649 года было разработано достаточно подробное процессуальное законодательство. Как и в случае с земельными описаниями, разработка его пришлась на продолжавшееся время земского "устроенья" во второй половине 1620-х годов.
Торговые люди
Торговля и таможенное дело имели ключевое значение для бюджета Московского государства. До времени совместного управления царя и патриарха в основном осуществлялась нехитрая политика изъятия запросных и пятинных денег, обескровливавшая торговлю. Посадские люди страдали из-за отсутствия достаточных оборотных средств. Еще и поэтому такой остротой отличались конфликты людей, торговавших на посаде. Те, кому это положено было делать по статусу, платили тяжелые налоги, а осуществлявшие торговую деятельность монастырские крестьяне и закладчики сохраняли и приумножали свои капиталы. Правительство царя Михаила Федоровича только продвигалось к идее прикрепления к посадам их жителей по торговле и промыслам, реализованной в Соборном уложении 1649 года. Для фискальных целей не столь уж и важно было, где и как торгует тот или иной человек, главное, чтобы его товары проходили по учету через внутреннюю таможню и чтобы он платил налоги за торговые места.
В едином Московском государстве существовал давний механизм создания привилегированных корпораций гостей и купцов гостиной и суконной сотен, выделявшихся своими капиталами и размахом торговли от всей массы посадских людей. Гостей и купцов "гостиной сотни" часто путают, ставя между ними знак равенства. На самом деле это не так. В древности гости делились на "сурожан", торговавших с Востоком, и "суконников", чей интерес был связан с рынками Западной Европы. Торговые люди "гостиной" и "суконной" сотни появились позднее, в царствование Ивана Грозного, и первоначально набирались из числа жителей Москвы.
Гости и купцы гостиной сотни - это элита купечества всей страны, отделенная тяглом от посадских людей и когда-то выделенная для уплаты в особую "гостиную соху". В царствование Михаила Федоровича по всем делам их ведал Казенный приказ. Об их статусе красноречиво говорит то, что только гостям было позволено владеть вотчинами наряду со служилыми людьми. Гости постоянно участвовали в деятельности земских соборов, присутствовали на приемах иностранных купцов и посланников в Кремле. Иногда гостей принимали в службу в дьяки. Наряду с преимуществами статуса гостей и купцов гостиной сотни у этих торговых людей были и обязанности службы в таможнях, кабаках и промыслах по назначению государя. Гости и купцы гостиной сотни были крупнейшими частными кредиторами царя, от которого, в свою очередь, зависело их благосостояние.
С возвращением патриарха Филарета Никитича становится заметным поворот в политике по отношению к гостям и остальному купечеству. По патриаршим кормовым книгам заметно, что отец царя приблизил многих купцов, принимая их у себя на праздничных столах. Обычно в этом видят более "декоративную сторону", чем стремление власти устраивать совещания с гостями и особенно посадскими людьми. Однако не стоит забывать, что поводом для приглашения к патриарху Филарету Никитичу не обязательно были деловые вопросы. Так, весьма примечательно, что один из частых гостей на патриарших столах, гость Надея Светешников, в 1620–1622 годах построил первый каменный приходской храм на ярославском посаде, до сих пор называющийся по его имени - церковь Николы Надеина. Это не единственный пример начавшегося по инициативе гостей и торговых людей строительства каменных храмов, открывший замечательную и своеобразную страницу русского зодчества XVII века. Гости и торговые люди известны как щедрые вкладчики в монастыри, заказчики икон, церковной утвари и даже собиратели первых частных крупных рукописных библиотек. Словом, у классического русского меценатства были глубокие исторические корни.
Большая роль иностранных купцов, нередко приезжавших из Англии, Голландии, Швеции и немецких земель не только торговать в Московском государстве, но и исполнять дипломатические поручения, заставляла правительство обратить внимание и на свое купечество. Тем более что русские торговые люди не являлись исключением из общеевропейской практики и также выполняли деликатные поручения московского правительства, а то и прямо собирали разведывательную информацию, особенно в приграничных областях Литвы и Швеции. В 1620-е годы шло последовательное увеличение корпораций гостей и купцов гостиной сотни. В последнюю стали набирать не только москвичей, но и "прожиточных" людей из других городов, вызывавшихся для службы в столицу и выписывавшихся из посадского тягла. Наибольшей численности корпорация гостей за всю первую половину XVII века достигала в 1625–1626 годах. По подсчетам Н. Б. Голиковой, она насчитывала в это время 34–35 человек по сравнению с 15 гостями в самом начале царствования Михаила Федоровича и 28 - в 1619 году. Приписка людей из посадских слобод в гостиную и суконную сотню началась в 1621 году, но особенно заметными были групповые пожалования 1624/25, 1627/28 и 1630 годов. Всего за 1620-е годы в гостиную сотню было записано около 300 человек, а ее общая численность достигала в это время 434–444 человек.