Завод фактически был разбит, уцелели только топки и трубы а потому работ там не могло быть никаких, но к великому удивлению завод начал яко бы работать. Задымились трубы, которые из своих утроб выбрасывали массу черного дыма и от этого дыма по всей окрестности, к большому ужасу людей, распространялся смрад горелых человеческих тел. Дым из заводских труб выходил довольно продолжительное время.
Из этого смело можно вывести заключение, что более опасные для красных офицеры были выделены в отдельную группу и, после отхода поездов с офицерами, были расстреляны, а их тела брошены в топки. И так, красные палачи не смогли скрыть свои зверские расправы над обезоруженными офицерами. Если бы нашлась такая смелая власть, то она бы свободно могла открыть эти страшные злодеяния кровожадных московских приспешников и через печать довести до сведения всему миру, что на свете есть звери в образе человека, т. е. двуногие чудо-звери.
Красный дракон наслаждался муками свободолюбивых борцов, отнимая им жизни и тела их сжигал в топках, чтобы скрыть следы ужасов. На последнее они способны, а жителей Юденбурга отравляли дымом горевших человеческих тел. О, англичане, англичане да будет и вам так.
В товарных вагонах тепло и ужасно тесно. Приходилось большую часть времени стоять, а не лежать или сидеть. У всех лица довольно угрюмые, и на чем то сосредоточенные. Кто тоскует молча, кто разговаривает, стараясь время убить, кто развеселяет себя и других а кто с горя и песни поет, но всех беспокоит одна и та же мысль: как избежать жестокой расправы. Некоторые офицеры предложили скрыть свои офицерские чины и записаться рядовыми. Один из офицеров Войск. Старш. К… громогласно заявил: "Кто скроет свой чин я первый его выдам".
После такого заявления все сразу приуныли и сделалась полная тишина, и только монотонный стук колес на стыках рельс, в вагоне нарушал воцарившуюся тишину, но слегка убаюкивал переутомленных физически, голодом и душевными переживаниями несчастных жертв.
Нас довезли к железнодорожной станции города Граца.
Город Грац - Австрия
Наш поезд стоит на железнодорожной станции. Вечерние сумерки уже окутали окрестности города. Поезд остановился после неприятного скрипа ржавых пружин, стука буферов и нескольких довольно чувствительных толчков, от которых несчастные жертвы, подобно морскому прибою, ударяющему о береговые камни, волнообразно ударялись о стены скотских вагонов.
Звенят и скрежещут отмыкаемые замки и со скрипом открываются двери. Слышна команда: "Вылетай пулей". Выскакиваем из вагонов.
Из мрака выглядывают силуэты советских солдат, построенных густыми шпалерами вдоль дороги к тюрьме. Всматриваясь в солдат, мы увидели, что они были вооружены винтовками, автоматами, пулеметами, ручными гранатами на поясах. Уверен, что где то вблизи находились орудия и танки. К сожалению, была темная ночь и мы всего не могли видеть.
Все это было приготовлено против обезоруженных казачьих офицеров. О, какую большую честь советы оказывали нам? Как они боялись нас? Какими опасными врагами мы являлись для "красного рая?"
Построились в походную колонну и двинулись к тюрьме.
Выкрики угроз, площадной ругани превратились в сплошной звериный рев, который доносился к нашим ушам со всех сторон от красных солдат и красноармеек. Последние визжали в темноте подобно диким зверям и домашним животным. Площадная ругань и гнусные предложения наполняли ночной воздух, нарушая ночную тишину и ночной покой жителей чужого города.
Какое то тяжелое чувство овладело мной. В груди, что то мешало мне свободно дышать. Невольно напрашивается вопрос: За что, за что все это? - за то, что жертвенно любили свою Казачью Родину и жертвовали всем, что имели, отдавая свою жизнь, защищая не только свой Казачий Край, но и всю Империю Российскую.
Понуря головы, усталые с разбитой душой, измученные бессонницей и забыв о том, что уже двое суток не было во рту никакой пищи, идем, сопровождаемые нелестными комплиментами и пожеланиями. "Господи, прости им, они и сами не знают, что творят". Темная масса. Они, безусловно, и не понимают, что творят, не понимают, что делают, но дешевая пропаганда - агитация коммунистической партии все же делает свое дело. (Так казак всегда прощал обиды всем своим врагам, поработителям, находя для них оправдание, но только не для себя а потому и всегда страдал).
Их устами орет безумец, опьяненный чрезмерными посулами коммунизма и доведенный до идиотизма до такой степени, что он готов продать или убить своего родного отца или брата, не отдавая себе в этом отчета. Не мы ли, бывало спасали своими телами, спасая их отцов от разгрома и уничтожения немецкими полчищами с 1914–1918 г., до полного развала русских армий и превращения их в банды дезертиров, отдавших свою страну немцам без всякого сопротивления? И не мы ли первыми восстали спасать их от коммунистической нечисти.?
Не мы ли первые стали ему на пути, стараясь воспрепятствовать его распространению по всей территории, не только Казачьих краев, но и их городов и сел. Неужели они настолько одурманены, что и в настоящее время еще не могут отрезветь. Неужели этот дурман еще не выветрился из их бараньих голов? И, вот, мы в их руках.
Наш путь - "Его путь, когда евреи кричали" распни Его, распни Его. Такие пожелания из мрака этой беснующей толпы неслись к нам.
В тюрьме города Граца - Австрия
Вогнали нас в тюремный двор и сразу же за нами были закрыты ворота. Прощай волюшка, прощай свободушка и может быть навсегда.
О, как тяжело мириться с такими черными мыслями. Так, как тюрьма не смогла вместить такое большое число заключенных, то больше двухсот человек должны были разместиться для ночлега во дворе вокруг тюремного здания. Как только мы разместились, то была подана команда "не расходись".
Сначала мы расселились, а потом поддаваясь действию всесильного и магического сна, начали склоняться к земле и друг к другу. Усталость взяла свое и мы сладко заснули. Сон наш не был продолжительным. Около полуночи, заблудившийся дождь нашел нужным, подкравшись в темноте, омыть слезы многих. Капли его ударялись по лицам и разбудили нас и прервали чудные, не к месту, сновидения.
Чуть ли не все были одеты по летнему, что заставило нас плотнее прижаться друг к другу и попробовать заснуть снова. От дождя сон улетел и больше не возвращался.
Ну вот и утро и день. Среди нашей среды начали шнырять подозрительные типы, в том число и 12-ти летний мальчик с чекистами, а этот мальчик к большому прискорбию был любимцем нашей офицерской среды а теперь водит чекиста и указывает на офицеров с указанием, кто он и чем был и какую должность занимал.
Не можете себе представить с какой злобой все мы смотрели на этого юного ребенка-Иуду. На будет Господь ему судья.
В Граце нас задержали несколько дней, составляли список в алфавитном порядке и составляли большую группу для эшелона, который должен был отойти в первой (в конце) декады июня м-ца в СССР
Приготовления окончены. Передают нас конвою. Погружают в вагоны по 40 человек, забивают окна и замыкают двери. 13 скотских вагонах никаких удобств для перевозимых людей нет, кроме лотка из жести, выведенного наружу под вагон, который для арестованных является уборной. Ни нар, ни полок не полагается.
Через полчаса сигнал. Два паровоза перекликнулись гудками "готов, готов" мол и зашипев, рванули состав. Вагоны от сильных рывков бросались на своих колесах вперед, но ударившись о передние буфера, под действием сильных пружин, отскочили назад, отбиваясь и сбивая с ног людей, находившихся в вагонах. Вновь рванулись, отскочили назад, опять рывок, а люди падая и качаясь внутри проклинали машинистов и всех советских приспешников. Но вот опять рывок, но не особенно сильный и вагоны следуя за паровозами послушно покатились по рельсам, влачимые двумя черными чудовищами, длинной толстой гремучей змеей.
Люди немного успокоились а кое кто из удачников прильнул, к случайно найденной скважине в стене вагона, с жадностью впивается глазами в чужие просторы полей, лесов и гор Австрии, а потом: ровные, ровные, чуть ли не бесконечные степи, прекрасные степи, подобно нашим черноморским, донским и украинским.
Прекрасные степные озера раскинулись во всю свою ширь, подобно зеркалам, громадных размеров, отражающие в себе все движения в небесной выси, и самые далекие голубые небеса.
А вот и горы приближаются к нам. Нагота их одета пышными лесами, которые спускаются до подножий гор и переходят в кустарники. Какая прелесть эти поля, озера, леса и горы, это красота и гордость Венгрии. Но, дыхание Марса и игра его с мечем и огнем оставили свои следы всюду, - на протяжении всего пути от Граца.
Простреленные и изгоревшие танки виднеются стоя одиноко или группами по 5, 8–10 штук, чернея издали, но уже не грозными, наводящими ужас, смертельный страх на все живое. Остатки подбитых и изуродованных орудий и машин уже никому не нужных, выглядывают из выросшей густой высокой травы и кустарников, свидетелей пирушки холодной смерти, вершившей свою жатву, жертв, в этих полях.
Города и села мчатся нам навстречу и уходят в даль, оторвавшись от хвоста нашего поезда. Своей чистотой и опрятностью, как много они напоминают нам наши родные станицы Кубани и Дона.
Обитатели их в своих живописных нарядах, особенно женщины, заставляют тебя перенестись в наш родной Казачий край.
Осталась и Венгрия позади со своими прелестями, не почувствовавшие еще прикосновения руки, замазанной кровью, московского коммунизма и знаменитых колхозов и совхозов, закабаляющих несчастных свободных людей. Въезжаем в пределы Румынии. Картина резко меняется. Эта страна более бедна. Поля ее не так уже обширны и богаты, как в Венгрии. Местность более пересеченная, чаще встречаются горы, покрытые лесами. Города, села и хутора уже не так чисты, опрятны и богаты. Народ, особенно простолюдины, одеты не богато, а скорее бедно. Нечистоты виднеются повсюду. Бедность и отсталость проглядывают отовсюду. С очень редкими и малыми остановками, наш эшелон спешит вперед все дальше и дальше на восток, изнурял свои жертвы все больше и больше голодом и бессонницей. От пары сухарей не можешь быть сытым в течении 24 часов, беря еще во внимание их малую величину.
Спать не давали. Старались изнурять бессонницей. На остановках делаются проверки. Заходит в вагон человека три чекиста и заставляют нас бегать в вагоне с одного конца в другой. Обратно по одному пулей. Если, чья либо физиономия не понравилась чекистам или недостаточно быстро перебежал, палки пускаются в ход и удары сыпятся на тебя, где попало. Чтобы мы в вагонах не спали, конвоиры деревянными колотушками или молотками били нас с неимоверной силой. Колотили, били о стены вагонов, бегали по крышам, создавал страшный грохот, чтобы не дать нам спокойно заснуть, хотя бы на короткое время.
Усталость овладевает истощенными и истомленными телами, а о состоянии нервов не приходится и говорить. Полусонными глазами смотришь в щелочку и наблюдаешь как меняются картины.
Вот уже и Румыния осталась позади. Перекатились и через границу "земного социалистического рая" ночью. Монотонно стучат колоса вагонов о стыки рельс. В щелях вагонов мелькают телеграфные столбы, придорожные редкие деревья и разные красивые пейзажи Украинской земли.
В вагонах тесно - ни сидеть, ни лежать. Духота ужасная и кажется, что весь воздух поглощен людьми и нечем дышать, а к тому же наружная температура (средина июня), накаленные солнцем железные крыши вагонов, усугубляют се. Хочется спать, но новью машинисты или неучи или на зло несчастным жертвам, ведут эшелон грубо, делая сильные рывки или толчки сопротивления, отчего люди качаются подобно волнам бушующего моря, сбивая друг друга с ног, падая на своих соседей. Громко высказываются проклятия по адресу всех заправил Советского рая.
На продолжительных остановках, вдали от станций, измученные бессонницей, люди начинают быстро засыпать в различных позах: стоя, сидя и лежа, но предаться сну, "крепкому и продолжительному сну, не удается.
Новые конвоиры, ревностные исполнители воли красных владык, очень часто, как нам казалось, злоупотребляли данными им правами, а возможно и имели специальные задания, а потому с новым пылом, как бы стараясь перещеголять друг друга и как можно больше изнурить свои жертвы, с неимоверной силой били молотками о бока и крышу вагонов, что сон, подобно испуганной птице, улетал, оставляя в душе боль и горечь, а в теле новое острое потрясение.
Удары молотками не прекращаются до тех пор, пока наш эшелон не тронется и но привезет нас в те места, где нас ожидает гибель.
Дизентерия в вагонах
Если не полный, то больше чем полуголодный паек и жажда одолевали несчастных, а начавшаяся дизентерия сопутствовала им.
У лотка образовывается большая очередь людей, которых мучили приступы дизентерии. Со свистом и шипением, обдавая соседей брызгами зловонных испражнений, освобождаются желудок и кишечник больных. Здесь уже не было ни стыда ни стеснений, а еще находились шутники и остряки, которые делали увеселительные минуты.
Так капитан артиллерист Гд-нов, заболел дизентерией. Как более изнеженный, в сравнении с казаками, он не в силах был долго терпеть и сразу бежит к лотку. Лейтенант сов. службы помогает ему, смеялись остальные, и подавал команду "правее" но он не был прав, ибо его правая сторона для артиллериста, была левой и не успел он отменить свою команду, как наш артиллерист, помимо своей воли, выпустил заряд свой не в лоток, а левее в стену вагона, ударившись о которую, заряд, чуть ли не весь, угодил в стоящих и сидящих по соседству. Эти неприятные картинки и переживания продолжались не днями, а неделями. Создавалось такое впечатление, что мы обитаем не в вагонах а в загаженных уборных, в которых не было выводных труб и вентиляторов.
Невольно обращаешься с молитвой ко Всевышнему: "Господи, до чего могут доводить людей красные палачи и владыки. Помоги не только нам, но и всем людям избавиться от земного коммунистического рая". Насколько они жестоки, что никто из бывших тиранов не может сравниться с их тираническими, садистическими и зверскими обращениями с людьми? Иногда удавалось на жел. станциях выпросить воды. Люди с жадностью набрасывались на воду, вырывая друг у друга кружки, стараясь утолить жажду и заглушить голод водой, но вода не всегда была доброкачественной, что еще больше усиливало господствующую дизентерию.
Вагоны замкнуты. Сигнал, после постоянных рывков и толчков, мчится дальше, в щелках вагонов меняются виды. С трудом наблюдаем через небольшие щели красивые и незабываемые, манящие к себе, пейзажи, а они меняются и меняются без конца.
Дни проходят тоскливо в напряженном и выжидательном состоянии.
В ожидании, но чего, смерти или бесконечных страданий в далекой и холодной Сибири, а колеса все стучат "тик так, тик так" и стучат без конца, не давая ответа.
Проехали много. Уже не одна граница осталась позади. Много плохих и прекрасных картин пронеслось перед нашими глазами, зрящими сквозь жалкие скважины вагонов. Все осталось позади. И, вот, перед нами расстилаются широкие степи восточной Украины, с полуразрушенными городами, селами и хуторами, что является свидетелем того, что в этих местах, еще не так давно бушевал ураган войны в продолжении 3-х лет.
Остановка нашего эшелона, на маленькой степной жел. станции. Открываются вагоны, чтобы напоить людей, а паровозам набрать воды, а так же дать людям очень скудный продовольственный паек.
После 28-летней разлуки, первый раз смотрю и не могу насмотреться на знакомые поля, на степную даль, бесконечную, на родное бездонное небо, по которому лениво и спокойно плывут белые и редкие облака, свободные, никем не гонимые, не преследуемые.
"О, тучки небесные, вечные странники", вы вольны, вы свободны, но как мы униженные, убитые, лишенные дорогой свободы, воли-волюшки, а в скорости может быть и жизни. А даль степная? - как она манит к себе многообещающе, как ярко напоминает прошлые годы, когда мы малочисленные, но крепкие духом, восстали против поработителей народов. Боролись за свои и др. народов права и вольности, за независимость своей казачьей Родины, от коммунистов.
Не казаки, а с ними даже и но так многие казаки, несчастные, поддались лжи и обещаниям московских красных - брехунов. Восстали против нас и, уничтожая нас, сами, как кролики шли в пасть удава, в объятия красных командиров.
Да, щедро мы поливали эту казачью землю своей юной кровью и не задумываясь, отдавали свои жизни за спасение своего казачьего края и др. свободолюбивых народов. А что получили за это? - изгнание, а теперь-предательство Иуды, трудовые лагеря и смерть - скорую или медленную. Позор тем людям, которые еще и теперь сочувствуют коммунистам и Ко, - и укрываются от борьбы с ними и надеющиеся на других, те мол пускай борются с всеобщим врагом, а в случае победы тогда и мы подоспеем к ним, а на случай поражения, то "моя хата з краю, нычого нэ знаю", как говорят украинцы, а мы останемся целыми, невредимыми, и не в немилости то - варящей комиссаров, которые смогут жестоко расправиться с некоторыми, а мы покорны и нам не грозит никакая опасность.
О, как горько ошибся этот неблагодарный народ, оказавшийся в положении "быдла". Жаль напрасно пролитой крови за неблагодарный народ. Жаль напрасных жертв. Не напрасно ли были брошены перлы под грязные ноги людской массы, жаждущей крови и грабежей.
Стук запираемых вагонов прерывает мысли. Щелкнули замки. Гудок и после обычной встряски, наш поезд сначала, как будто неуверенно, медленно, а потом все больше и больше увеличивает свой ход, оглушая окрестности своим пыхтением и стуком колес, помчался в направлении Москвы.
Снова несчастные узники прильнули одним глазом к вагонным щелям:, хотя бы одним глазом взглянуть на вольные просторы. Замелькали уже русские пейзажи, как в калейдоскопе, сменяя один другого, лаская своей красотой наши усталые взоры. Разбредшиеся по полям березки, как бы гуляющие в одиночку и группами, еще больше придают прелести полям. Смешанные леса стоят гордо одевшись в свои новые зеленые наряды. А вот и речушка, которая спряталась в густых зарослях кустарников и сочной береговой травы. Прозрачные стекляно-зеркальные воды перекатываются легко, едва заметной волной, маня усталого путника в свое лоно, обещая ему освободиться от дневной жары.
О, как бы хотелось окунуться в их прохладу и освежить свое изнуренное тело, изнывающее от дневной жары, чрезмерно накале - иного внутри вагона, тяжелого воздуха, который нас мучает уже не одну неделю и как можно было ожидать, от разных нечистот.
Мечты наши остаются мечтами, а поезд наш спешит вперед и вперед. Многие станции промелькнули перед нашими глазами и вот, усталые паровозы, шипя и пыхтя, подтягивают свою тяжелую клажу к Москве, огибая ее и останавливаются на одной из воен. площадок за Москвой.