Ужасней всего то, что заключенный не имел права даже защищаться от нападающих на него а в особенности ударить чем нибудь собаку, какого смельчака сразу же пристреливал конвоир или НКВД-ист. Вот как обращались коммунисты не только с заключенными, но и с теми мирными жителями Советского "рая", которые, как думали коммунисты, враждебно относились к Советскому режиму.
Но могу умолчать об ужасном случае, когда был убит смельчак, который решил защитить заключенного от полицейской собаки - овчарки. Этот случай произошел во время работ бригады заключенных.
Какой то красный начальник натравил свою овчарку на заключенного. Овчарка сбила его с ног и начала кусать где попало. Из рабочей бригады неожиданно выбежал мужчина средних лет, довольна крепкого телосложения, сильными руками схватил собаку за шею и разодрал ей пасть. Не успел смельчак выбросить собаку из своих рук, как раздался выстрел и наш смельчак и защитник слабого своего брата заключенного упал на землю мертвым, а рядом с ним упала и дохлая собака. Вот как расправляется диктатура красного пролетариата со всеми теми, кто мешает ей насадить коммунизм на всем земном шаре.
Осенние картинки гор. Прокопьевска
Очень жаль, что так быстро пролетело теплое лето и нам не пришлось страдать от холода. Страдали, как и всегда, от голода и тяжелого и изнуряющего физического труда. Лето, как мимолетное явление, как быстро явилось, так быстро и ушло. Осень начала вступать в свои законные права. Солнце уже не так горячо греет, как грело в июле и половине августа. Оно все дальше и дальше уходило к югу. Лучи его более косо падают на землю и не так сильно греют, как грели раньше.
Осенний ветерок все чаще и чаще играется с пожелтевшими листьями деревьев, кустарников и травы. В свободное от работы в колхозах и совхозах время, жители спешат в поле на свои огороды, чтобы собрать свои урожаи.
До наступления морозных дней спешат убрать урожай. Вечером возвращаются уже с поклажей. Одни несут картофель в мешках или торбах. Мешками нагружены все и старые и малые. Всем есть работа.
Другой тянет сам повозку, нагруженную мешками с картофелем или тыквами. Кто сам, взявши оглобли в руки тянет повозку, как коренник а лети, вцепившись за веревки, изображают пристяжных.
Повозка движется и то довольно быстро. Иной в свою повозку запрет корову, а за этой повозкой ползет нагруженная дышловая повозка, которую тянет сам хозяин и его телка. Длинный обоз медленно движется к Прокопьевску. Жители везут свой дорогой корм.
Каких только печальных картин к чудес мне не пришлось видеть в Советском союзе? Когда теперь вспоминаю о них, то дыбом волосы становятся на голове. Вот до чего довели людей богатейшей страны, красные строители "земного рая".
Возвращение на "Тырганские уклоны"
Осень приближается к концу. "Смерш" закончил свои допросы. Большая часть офицеров была отправлена по тюрьмам. Наши квартиры должны быть освобождены для большого числа и более свежих заключенных. Нам приказано было приготовиться к выступлению. Мы забрали свои скудные пожитки, построились в колонну по четыре, в ожидании дальнейших приказаний. Подошел многочисленный конвой, окружил нас и по команде старшого конвоя, мы отправились на свои старые квартиры на "Турганские Уклоны".
Возвращение для нас было крайне неприятным. К месту назначения прибыли через час. Ворота знакомого нам "база" широко были открыты. Вошли и по группам разместились по землянкам.
Зима
Невольно пришлось вспомнить слова из басни Крылова "Стрекоза и муравей". Оглянуться но успела, как зима катит в глаза". От непосильных работ и полуголодного питания а так же от бесчеловечного к нам отношения ко было времени думать о зиме.
Работа нам была к тому же противной, ибо мы работали не на себя а на своих мучителей. Пришлось даже поразиться, как быстро пролетели лето и осень. Спряталось теплое солнышко и не желает нас ласкать своими теплыми лучами. Злой ветер с яростью всюду гуляет и старается кому нибудь и где нибудь сделать хотя бы небольшую неприятность. Небо заволоклось темными тучами и начал вскорости падать большими хлопьями мягкий снег: "И отверзошеся хляби небесные для снега. Морозы, как на наше зло, с каждым днем усиливались и мы всё сильное и сильнее мерзли; наша одежонка была не для сибирской зимы.
Земля в точении короткого времени была покрыта снежным покровом толщиною в один метр. Заключенные быстро стали худеть от непосильного труда, полуголодного питания и от сильных морозов.
Превратились мы в скелеты, обтянутые только кожей. Силы наши с каждым днем слабели а так же с каждым днем заметно уменьшалось, наше количество. Почти все заключенные лагерного отделения начали болеть а от недоедания и опухать. Из 350–400 человек заключенных на работу выходило не больше 50 человек.
Благодаря только доктору Абрамову обессиленных от недоедания начали подкармливать а тех опухших, у которых была признана "Дистрофия", начали посылать в больницы на лечение. В числе последних был и я.
Сначала нас везли поездом а потом "черным вороном", но в какую больницу нас везли, мы не знали. В больнице многие из нас не смогли сами снять с опухших ног валенки. Санитары должны были валенки разрезать, чтобы освободить не в меру опухшие ноги.
На лечении в больнице мы пробыли больше месяца а по выздоровлению нас отвезли в нашу старую группу заключенных, которая из лагерного отделения "Тырканские Уклоны" были переведены в лагерное отделение "Абагур".
Лагерь "Абагур."
О, Абагур, Абагур. Все те заключенные, которые были в этом лагере, никогда но забудут тот ужасный хлеб, которым нас кормили. Хлеб по своему цвету и вкусу сильно напоминал землю с примесью опилок и незначительной доли муки.
Надо быть не человеком, а зверем вообрази человека, чтобы приготовлять для заключенных такой хлеб. Во рту во время еды ощущался не хлеб, а грязь с какой то примесью и песком. На зубах что то трещит, глотать противно, но голод заставляет глотать.
От такого хлеба начались страшные боли в желудке. Голод заставлял заключенных искать в земле клубней, чтобы утолить свой голод. Были очень обрадованы, когда в мочарной земле нашли клубни, похожие на клубни картофеля. Обрадовались такой счастливой находке. Кое как клубни очистили и начали есть. Находка оказалась очень опасной. От съеденных этих клубной мы почувствовали в желудках страшные боли. В санчасти сделали анализ тех клубней, которые были нами съедены. Они оказались клубнями растения, которое называется "туби-роза", и очень ядовитыми.
Переход в Байдаевку - Зыряновку
В Абагуре мы прожили около месяца и этого уже было достаточно дня того, чтобы нас, заключенных, перегнали на другое место работ. День был солнечный и не особенно холодный. Зима ушла. Следы снега скрылись, оставив много воды во рвах и разных низких местах. Земля местами начала подсыхать. Вокруг лагеря серела прошлогодняя трава. Вывели нас из лагеря и приказали располагаться на сухой траве и кочках у самого проволочного заграждения. С удовольствием сажусь на кочку, покрытую сухой травой. Паже и сухая трава манит к себе несчастного заключенного, который соскучился по волюшке и природе.
Подставляю свое исхудалое лицо под дуновение весеннего ветерка и солнечных лучей, смотрю на нежную зелень молодой травки, которая начала вылезать из влажной земли и предаюсь своим мечтам о своей далекой жизни, об отобранной воле, о прошлом и о дорогих лицах родных и знакомых утерянных, возможно, навсегда.
Охрана (конвой) не была так вооружена, как всегда при охране нас во время работы или переходов. Часовые не держали свои винтовки на изготовку. В нескольких шагах от нашей группы, сидело два начальника и вели между собою разговор. Вблизи начальников лежали на траве мои приятели заключенные. Каждый из них напрягая свой слух, чтобы подслушать их разговор.
Авось услышат что нибудь для нас приятное. Ужо ходили упорные слухи о том, что суд СССР не нашел веских доказательств о наших преступлениях, на основании которых можно было бы нас осудить как врагов Сов-режима, а потому нас должны были освободить или вернуть в то государство, где остались наши семьи. Один из начальников говорит другому: "а что ты так распустил заключенных, ведь они смогут и разбежаться". А другой ему ответил, что им нечего разбегаться, ибо уже недалек тот день и час, когда они законным путем будут отпущены на свободу. Мои бедные друзья подошли ко мне и сообщили мне приятную новость.
Я таким слухам не верил и предупредил приятелей, чтобы и они не были легковерными. Я знал лучше чем кто либо, что такое русские коммунисты, насколько они кровожадны, жестоки, лживы и сколько они охотились за нами с 1920 года, и теперь только при помощи англичан им удалось прибрать нас к своим рукам. Выпустить нас из своих кровавых лап они так легко не выпустят, пока еще жив их главный кровожадный палач Сталин, А эти ложные слухи всегда распускаются коммунистами, когда возможны побеги заключенных, а в особенности весной, лотом и осенью. Заключенные все же верят этим слухам и с большим нетерпением ожидают того счастливого дня, когда им скажут, что они свободны и смогут вернуться к своим семьям.
В такое счастье я все же не верил. Оно может осуществиться только тогда, когда Сталин умрет или его умрут.
После часового отдыха походным порядком мы двинулись к Байдаевску. Охрана наша состояла из двух человек и то без винтовок.
Только теперь мы почувствовали себя до некоторой степени свободными. Свободной грудью вдыхали в себя свежий весенний воздух. Солнце приятно ласкало нас своими теплыми лучами. Даль степная манит заключенного к себе, вызывая неисполнимые желания. Придорожные кусты мирно стоят, отдыхая от шалуна ветерка, который где то загулялся за пригорками. Как приятно, как хорошо идти свободно, идти без ненавистных вооруженных конвоиров.
Вся природа кажется таком милой и приятной, что не хотелось бы с ною расставаться, но всему приходит край. Вдали уже показалась Байлаевка. Шаг за шагом приближаемся к ней. Вот и она. Как не хотелось бы входить в эту деревню, которая, как нам говорили, наполнена сторонниками Сов-власти. Как хотелось бы остаться в поле, подобно свободному ветру, но охранники нас ведут в деревню. Вошли мы в грязные и пустые улицы деревни Байдаевки. Тротуаров нигде не видно. В центре деревни стоит угрюмая деревянная церковь со скворешницой вместо креста. Церковь приспособлена под какой то склад. Тяжело смотреть на это кощунство.
Проходим через Байдаевку и идем на деревню Загряновку, которая находится в 3–4 км., от Байдарвки. Зыряновка расположена под довольно высоким выступом, который кажется огромной стеной котлована. Над выступом раскинулась беспредельная сибирская степь.
Спешить мы не спешили, но все же, как мне показалось, пришли очень быстро к знакомым нам заборам и воротам с проходной.
После небольших Формальностей лагерная охрана открыла ворота и мы вошли в интернациональный лагерь. Здесь были размещены по-батальонно: поляки, венгры, немцы и мы офицеры (русские и казачьи старой и новой эмиграции. Отвели нам бараки.
Разместились и началась старая наша лагерная жизнь на новом месте, полная невзгод, лишений и приключений. Как я уже сказал, что состав заключенных был интернациональный. Введена была чисто военная муштра. Вечером после работ все должны были заниматься маршировкой, каждый батальон отдельно и с песнями на своем языке,
И вот из-за неприглядных и высоких заборов неслись на сибирские просторы разноголосые и разноязычные команды и песни, большинство которых не были понятны местному населению. Шаг отбивался ослабевшими ногами очень слабо. Из гортаной неслись едва слышные звуки а потому песни не были Соевыми, как когда-то удалых песен, а что то непонятное и получалось, что вместо "ура" вылетало "караул".
Желудки пусты, сил нот, но петь должен иначе покажут тебе "кузькину мать" и то так, что и десятому закажешь. После часа маршировки, шли мы на ужин. Со звериной жадностью заключенные набрасываются на свои порции в мизерном размере и очень бедные по своей питательности, на столах оставляем вылизанные чашки, а уходя из столовой, все посматривают на окно, через которое выдается горячая пища. Но даст ли повар знак за получением добавки, что случается но очень редко. В 9 часов вечера делается проверка и ложимся спать.
От скудной пищи кишки "играют марш", а потому усталые от работы заключенные не смогут долго уснуть. Болью рабы страдают не только от голода, но и от бессонницы. От голода заключенные опять начали опухать. Желудок требует свое, но напрасны его требования. Советская бесчеловечная власть старается всякими способами избавиться от своих врагов. Одних она уничтожает пулей в затылок, других голодом и бесчеловечным трудом.
В лагерях заключенных нельзя и за деньги достать чего нибудь съестного, чем бы можно было утолить мучительный голод.
Несколько слов о нашем лагере. Лагерь существовал до нашего прихода, но с незначительным количеством заключенных. В ожидании нашего прихода были спешно построены новью большие бараки.
Двор был довольно большой, но третья его часть была покрыта водой и болотными зарослями. За забором лагеря свободно паслись журавли и аисты. Прохаживались по мелкой воде, как английские гренадеры, запуская свои длинные носы в болотною грязь. До нашего прихода эти болотные птицы залетали и в лагерный двор, но с нашим приходом они болотную часть двора оставили для нас.
Наша голодная братия сразу же приступила к обработке болотного участка. Пусть читатель не подумает, что мы решили заниматься огородничеством. Нет, мы решили заниматься том, чем занимаются свиньи т. е. в болотной грязи находить съедобные корни болотных трав или что нибудь другое съедобное, не брезгуя и лягушкой.
Занимались тем, чем и лагере Абагур. В болотной воде росла трава или бурьян на вид георгины с корнеплодами похожими на картофель. С большим усердием начали палками извлекать из грязи эти клубни. Клубни спешно были очищены от грязи и с аппетитом начали поедаться. Быстро радостное настроение от находки сменилось ужасом. В желудке появились страшные боли и многие несчастные повалились на землю. Два человека померло а остальных лагерные доктора спасли. Эти корнеплоды оказались очень ядовитой "Туби-Розы"!
Вся трава в нашем дворе была съедена заключенными. Если бы это на было сделано на моих глазах, то я бы сказал, что траву съели животные.
С наступлением весны начались работы в огородах начальствующих лиц. С завистью приходилось смотреть на тех заключенных счастливчиков, которых начальники брали к себе на работы. Каждый надеялся, что, если начальник не зверь или он имеет сердобольную жену, то накормят ого, но такое ожидание не всегда оправдывалось и 3/ка возвращался в лагерь голодным и уставшими.
Однажды улыбнулось счастье мне и войск, старш. Константину Волкорезу. Начальник взял нас вскопать ему в поле огород. Усердно принялись за работу. Копаем а глаза наши бегают по траве, выбирая какая трава может быть вкусное. Ну вот слава Богу хозяйка разрешила нам отдохнуть пару минут. Мой друг сразу же стал на колени и принялся щупать траву и в рот. Следую и я примеру своего друга, чтобы утолить, хотя бы травой, свой мучительный голод. Вблизи нас паслись коровы, которые враждебно посматривали на нас потому, что мы поедали тот корм, который предназначен для них а не для людей. Это были минуты нашего отдыха.
Подошло время засаживать лагерное поле картофелем. Все с большой охотой соглашаются идти на посадку картофеля. Отбирается бригада заключенных, более здоровых на вид, и под усиленным конвоем отправляемся на поле, предназначенное для посадки огородных; растений. Душа радуется при виде просторных и свободных полей.
Вот и наше уже вспаханное поле. Одной группе заключенных дают мешки с нарезанным картофелем а другой большие сапы, чтобы ими делать ямки. Работа началась. Бросаем картофель в ямки и ногами загортаем землей. Агрономы и конвоиры внимательно следят за работой 3/ка, чтобы мы не ели картофель. Но куда им уследить за голодными: голод сильное их приказаний и угроз. Во время работы нагибаемся так, чтобы никто из наблюдающих не заметил, что многие куски картофеля попадают нам а рот а не в ямку. Это делалось так ловко, что никто не мог заметить и мы довольные тем, что с полными желудками возвращаемся в лагерь. Очень жаль только, что посадка картофеля бывает только раз в год.
Как свеча догорает, так догорала и жизнь и здоровье всех заключенных. Заключенные делались людскими тенями, с большим трудом передвигались и ко всем этим несчастьям страшно опухали. Последнее постоянный спутник голода. От заключенных комендантом лагеря был назначен Вл. Миролюбов, который у лагерного начальства пользовался уважением. Надеясь на последнее, он на собрании заключенных, на котором присутствовало и лагерное начальство, заявил, что заключенный голодают и что необходим но только увеличить рацион, но и сделать ого более питательным, в противном случае заключенные через короткое время сделаются нетрудоспособными, что не в интересах Сов-власти. На следующий день Вл. Миролюбов, за смелое свое выступление в защиту заключенных, был переведен в рабочую бригаду для тяжелых работ. На работе Вл. Миролюбов покалечил пальцы на руке. Комендантом лагеря от заключенных был назначен Василий Лупевко, который, к нашему большому несчастью, оказался ревностным сотрудником начальства и старался ему услужить. Многим заключенным он сильно напакостил.
Многие заключенные уже почувствовали, что жизнь их догорает, что смерть с острой косой стоит за их плечами. Так, однажды, Борис Петрович Колпаков, из Екатеринодара, ярый ненавистник красных владык, чувствуя страшную слабость, сказал мне: "Павел Евтихиевич, Вы вернетесь за границу к своей семье, не забудьте сказать там, что меня коммунисты не согнули, но чувствую, что они меня сломают, как сломали многих". В этом лагере от истощения умерли мои хорошие друзья войсковые старшины Константин Волкороз, станицы Новотитаровской и Гаврыш и многие другие.
Похороны войск. старш. К. Волнореза
Мой хороший друг войск, старш. Константин Волкорез, кубанец, не дождался, бедняга, светлого дня, дня освобождения, и убитый страшным горем и таким же истощением отдал Богу душу в противном лагерном бараке. Отнесли его тело в Сан-часть для вскрытия.
Мы его тело приняли а гробу с распоротым животом и прикрытым простыней. Я с тремя заключенными взяли гроб и понесли к лагерным воротам. У ворот стража нас остановила и приказала гроб поставить на землю. Приказание стражи мы выполнили. Начальник стражи взял в руку специальное копье, по пошел к гробу, приподнял простынь и, не обращая внимания на то, что в гробу лежит труп как из воска с распоротым животом, проткнул копьем несколько раз труп, прикрыл простыней и приказал идти на кладбище.
Взяли мы гроб на плечи и пошли на кладбище. До кладбища не было так далеко и труп мертвого друга не был так тяжелый, ибо от продолжительной голодовки остались только кожа и кости.
Шаг за шагом уносили его на вечный покой. Тонкая струйка сукровицы просачивалась через щель гроба и оставляла след на утрамбованной дороге. Перед нами на возвышенности показалось братское кладбище заключенных, довольно обширное и очень густо усеянное большим количеством могилок. Яма ужо была вырыта. Каждый про себя прочитал молитву, простились с умершим другом и его труп вывернули в зияющую яму. Бросили по горсти земли, взяли гроб с простыней и отправились в санитарную часть лагеря.
Проходя между могилками, невольно в наших головах возник вопрос: А сколько таких обширных братских кладбищ появилось на бесконечных просторах Сибири, где находятся кости миллионов жертв красных палачей.