Борис Смысловский избежал выдачи Советам, в отличие от многих тысяч других, - причиной стал взаимовыгодный обмен. И как ни странно, это не был единичный случай. В своих воспоминаниях Марина Левшина сообщает, что еще в 1920-м часть ее родственников "была выкуплена у чекистов" и переправлена из Ялты в Турцию. Так же действовали американцы с англичанами во время Второй мировой войны. Однако не у всех пленных или интернированных русских были деньги.
А что же князь Юрий Михайлович? Прежде чем оценивать дальнейшие его поступки, хотелось бы разобраться в политических убеждениях, в том, как соотносились в его мировоззрении любовь к Отечеству и забота о семье. Вновь обратимся к письмам Кире Алексеевне и ее мужу и постараемся понять, что же за люди их писали. Как говорится, скажи мне, кто твой друг…
И вот письмо от Ольги Николаевны Галаховой, дочери помещика Орловской губернии, камергера Высочайшего Двора и вице-губернатора. Надо признать, что, несмотря на высокое положение отца, Ольге Николаевне как-то не везло с мужьями. Один вскоре после свадьбы погиб. Другой… Но предоставим слово современнику:
"Это - человек большого роста, с военной выправкой, стремительными движениями, широким шагом. На открытом, крепком лице - веселые светлые глаза под черными косматыми, точно усы, бровями, и, как всегда в русском лице, вся энергия в глазах, лбе, в круглом черепе. Помню, он входит, как всегда в военной форме без погон, с портфелем, из-под косматых бровей блестят веселые глаза".
Веселые глаза - это за месяц-полтора до падения царизма. Тоска, надежды, разочарования, бегство из России - все это потом.
И вот уже эмиграция, Париж, 1928 год:
"Василий Васильевич требует вас на рю де Сез. Он не может, видите ли, обедать один. Вот барин-то! И эмиграция его не берет… Вы уж на такси, голубчик, поезжайте, а то он опять будет звонить и кричать на всю линию. Удивительный человек. А голос-то, голос, Господи Боже мой…"
Да, да, 6, rue de Seze, Paris 9 - это все о нем, о втором муже Ольги Николаевны. Барин обедает в Париже, а жена лежит в сырой земле, где-то на погосте, под Орлом. Спасское, Клейменово… Чудесные, благословенные места, связанные с именами Тургенева и Фета. А рядом неухоженная, всеми забытая могила.
Еще один штрих к портрету человека с веселыми глазами:
"Было у Василия Васильевича свойство, которое ни один масон, знавший его, не станет отрицать: приверженность к духовной свободе… Василий Васильевич органически не способен был понять иное отношение к жизни и людям. Ничто его так не возмущало, как отказ признать, что каждый человек имеет право думать и жить по-своему, предоставляя это право и другим".
Так вот и получилось, что в своем стремлении к свободе, желании жить по-своему бросил Василий Вырубов и жену, и малых детей на растерзание восставшей "черни". Впрочем, детей стараниями Греты фон Гебел, жены старшего брата Ольги Николаевны, вскоре после окончания Гражданской войны будто бы удалось выкупить у большевиков за большие деньги. Но вот о чем свидетельствовала дочь Ольги Николаевны, Ирина, уже гораздо позже:
"Уехала я из России весной 1923 года, с братьями Василием и Николаем Вырубовыми, дедом Николаем Галаховым, бабушкой Ольгой Галаховой и с тетей Кирой Галаховой. До отъезда мы все жили в Петрограде. Россию покинули легально, с паспортами. Ехали поездом через Ригу и Берлин до Парижа. Там мы поселились у моего отца".
Если жили легально, в Петрограде - зачем понадобилось выкупать? Возможно, 50 тысяч марок заплатили за то, чтобы получить паспорта и разрешение на выезд. Но дело тут не в деньгах, не в выкупе, а совсем в другом.
Разные люди, разные судьбы и радикально отличающийся подход к заботам об Отечестве и о семье. Казалось бы, следуя той самой, милой сердцу Вырубова свободе, каждый вправе выбирать свой путь. И все же не представляю, как можно в смутное время бросить на произвол судьбы жену и малых детей, а самому отправиться сначала в армию Колчака, затем с важной миссией в Америку, потом в Европу. Кто-то скажет, что долг перед Родиной для патриота должен быть превыше всего. Однако жертвовать семьей ради благородной цели вряд ли допустимо. Тем более что все старания "спасти" Россию с помощью Антанты оказались тщетны. Можно ли было рассчитывать, что жену соратника Керенского, сестру ротмистра конного Кабардинского полка Дикой дивизии "карающий меч революции" пощадит? Надо же помнить, что вслед за кровавым левоэсеровским мятежом в Рыбинске и Ярославле вспыхнуло восстание именно на Орловщине, в Ливенском уезде.
Скорее всего, по окончании следствия Ольгу Николаевну должны были освободить. Как-никак у нее на руках было трое малых детей. Но вот случилось, что в Орловской тюрьме она заболела тифом. Стал ли причиной смерти тиф или, как утверждают, заражение крови из-за грязного шприца, которым ей кололи камфару с кофеином, - не столь уж важно. Важно лишь то, что если бы смог Вырубов предвидеть столь трагический исход, если бы отдал силы не сомнительной идее "спасения Отечества", а спасению семьи, тогда и Ольга Николаевна могла бы жить да жить.
И вот приходится признать, что не так уж примитивен был муж Киры Алексеевны, как мне казалось поначалу. Что у него было в голове, по-прежнему не берусь судить. Но своей судьбой и судьбой своей семьи он распорядился более чем разумно. Не думаю, что понимал обреченность Белого движения с самого начала. Нет, видимо, интуиция сработала. Или Кира Алексеевна мужу подсказала…
Увы, разгром Белого движения прежнюю российскую элиту ничему не научил. Вместо анализа причин поражения и поиска ошибок - оголтелое "ату большевиков!", замалчивание "подвигов" белых варваров в захваченных городах и тиражирование рассказов о зверствах ВЧК. Вот и один из известных эмигрантов не удержался от того, чтобы сообщить общественности свой диагноз:
"В ЧК идут по природе жестокие люди, идут садисты".
Каким образом "садистам" удалось переиграть нормальных людей - этот вопрос остался без ответа. Речь и о разгроме белогвардейского подполья, и о проникновении в центры белой эмиграции агентов ЧК ОГПУ. Трудно поверить, что такова природа человека - садизм оказывается сильнее интеллекта, а честность пасует перед лицемерием. Впрочем, что толку удивляться - бумага и не такое стерпит.
Судя по воспоминаниям Ермолинского, фантазии зарубежных авторов и Булгакова тоже возмущали. Вот фрагмент из его беседы с Ильфом, возвратившимся из поездки в США:
"Но что они там про меня пишут! Будто я арестован, замучен в ЧК, помер… Послушайте, вы объяснили бы им, что так нельзя! А вы заметили, что они приходят в возбуждение не от литературы нашей, а лишь от тех писателей, кто у нас хоть чуточку проштрафился?"
Как тут не вспомнить Вениамина Тарсиса - о нем шла речь в одной глав "Дома Маргариты".
И все же хотелось бы понять, что было сделано не так, существовали или нет объективные причины для падения монархии и последовавших затем событий. Этот вопрос волновал и одного из основателей "Союза 17 октября" Дмитрия Николаевича Шипова. Монархист и, как считается, умеренный либерал, он так оценивал ситуацию накануне Февральского переворота: "Что такое знаменитая русская застенчивость? Это и есть отсутствие воли… Государь наш был болен тем же".
Вот и Михаил Стахович, соратник Шипова по "Союзу", в своих воспоминаниях 1921–1923 годов писал примерно то же о другом царе, предшественнике последнего самодержца на Руси. Последнего ли?
"Больше 40 лет я очень близко стоял к русской общественной жизни, следил за ней и участвовал в ней. Теперь стариком и удалившись от деятельности, но обдумывая все то, что я так близко знал, я прихожу к заключению, что фактическим виновником теперешнего ужаса, исходной его причиною является - честнейший, чистейший и до самозабвения любивший Россию, может быть, самый русский из царей после Петра Великого, - Александр III. Он невольный виновник наших несчастий. Это был добрый и чистый человек (он женился девственником и никогда в жизни не имел любовниц(ы); правдивый, он никогда не сказал неправды даже в области дипломатии; на службе и в обиходе всегда прямой, он, словом, мог бы громко и всенародно исповедоваться на Красной площади. Но, будучи неограниченным самодержцем, он был очень ограниченный человек, не хотел царствовать и совсем не понимал назначения Верховной власти…"
Один не хотел царствовать, другой вроде бы хотел, однако для царствования ему, к несчастью, не хватало воли. Ах, если бы дело было только в том! Воля нужна для претворения в жизнь единственно нужного решения. Но если в умах государственной элиты нет единства, что может сделать даже наделенный волей царь? Умеренные либералы настаивали на выкупе помещичьих земель и передаче их крестьянам, а консерваторы отчаянно сражались за сохранение помещичьей собственности на землю, за свой типично шкурный интерес. Это противостояние продолжилось и во Временном правительстве. Нужное решение так и не было принято, результатом чего стал Октябрь.
Казалось бы, случись так, что верх взяли сторонники умеренного "либерала" Шипова, тогда события начала прошлого века смогли бы развиваться совсем иным путем. Но вот как представлял себе это развитие Дмитрий Шипов, само собой надеясь, что у нового монарха найдется соответствующая воля:
"В сохранении в государственном строе монархического начала… я вижу условие, предупреждающее борьбу общественных классов за власть".
Позиция довольно странная. Борьба общественных классов неизбежна, пока есть неравенство в правах и в уровне доходов. Однако за что бороться, если не за власть? Бороться за влияние на монарха? Но так ведь дело и до поножовщины, чего доброго, дойдет. И августейшему монарху придется железною рукой некоего аналога ВЧК приводить мнения оппонентов к приемлемому знаменателю. Именно так поступал и Сталин.
Да, мягко говоря, странная позиция. Но еще более удивительно то, что Шипова до сих пор называют завзятым либералом. Вот разъяснения его сына на сей счет.
Оказывается, бывший камергер считал, "что власть имущих классов должна быть уничтожена". Ему только претили методы, которые использовали большевики. Как можно "небольшевистскими" методами лишить власти тех, кто владеет значительным богатством? По-прежнему остаюсь в недоумении. Но это еще не все.
Оказывается, бывший статский советник полагал, что "капиталистический строй… с точки зрения высшей правды… несомненное зло", хотя и неизбежное в определенных обстоятельствах. Вот вам и либерал! Снимите шляпу перед своим обожаемым предтечей, либеральные потомки.
Впрочем, сын умалчивает или же просто не догадывается, в чем причина столь негативного отношения отца к имущим классам, к капиталу. А ларчик открывался просто - в молодости Дмитрий Шипов "прогорел", своими неумелыми действиями нанеся жестокий удар по благосостоянию семьи. Имея на руках доверенность главы семейства, во время отсутствия оного Шипов-младший выдал своему дяде Дмитрию Павловичу гарантию для получения банковского кредита в размере миллиона рублей под залог шиповских заводов. Увы, сделка, ради которой был взят кредит, оказалась неудачной.
Из воспоминаний Ксении Боратынской, внучки поэта, брат которой был женат на дочери Дмитрия Павловича Шипова:
"Шиловы при жизни их отца Дмитрия Павловича были очень богаты и имели свои пароходы на Волге. Но в данное время они были совсем разорены".
По счастью, до разорения Николая Павловича Шипова дело так и не дошло, однако семейство Шиповых потеряло и миллион, и несколько своих заводов.
Вот так неудачи в бизнесе способствуют неожиданному просветлению в умах. Переосмысливая прошлое, Дмитрий Николаевич Шипов искал способ избавления от тяжких мук совести, которые не давали ему покоя всю последующую жизнь. А если бы не "прогорел", какую мог поддержать партийную платформу? Да уж, наверное, не социалистов-революционеров и даже не кадетов. Кто знает, сохрани богатство, стал бы шталмейстером при Высочайшем Дворе. А тогда никакие партии даром не нужны, и катись они со всеми своими либералами и демократами!
Но было в роду костромских Шиповых и еще одно темное пятно. В дальнем родстве с Дмитрием Николаевичем состоял помещик Чухломского уезда, отставной подпоручик Петр Федорович Шипов, с которым связана пренеприятная история. Подробности ее историкам остались неизвестны, однако сохранилось свидетельство, что помещик был судим "за подговор дворового человека Федосея Васильева убить жену дворового Серапиона Степанова, Анну Григорьеву". Скорее всего, Петр Федорович от наказания откупился.
А несколькими годами позже в Москве на Лубянской площади построили новый дом, названный со временем по имени своего владельца "Шиповской крепостью". Здание возвели как раз напротив Политехнического музея - там, где сейчас расположен сквер.
Историки признают, что личность хозяина "крепости" была весьма таинственная - что-то вроде графа Монте-Кристо на российский манер, но более мелкого масштаба. Одни его считали камер-юнкером, другим он представлялся камергером. Сам Гиляровский называл его не иначе как "генерал". А между тем хозяин был еще тот оригинал:
"Он не брал со своих жильцов плату за квартиру, разрешал селиться по сколько угодно человек в квартире, и никакой не только прописки, но и записей жильцов не велось".
Рискну предположить, что владельцем дома был Петр Федорович Шипов. Уж очень все на этом господине сходится. После скандала в Чухломе самым логичным для него решением было перебраться от греха подальше в большой город, например в Москву. На деньги, вырученные от продажи своего имения Михайловское, он и построил дом на Лубянской площади - этот участок земли близ Новой площади принадлежал семейству Шиповых еще в 20-х годах XIX века. Родственные связи "генерала" с Дмитрием Николаевичем подтверждает тот факт, что в 1862 году дом на Лубянке был во владении его отца, Николая Павловича Шипова, действительного статского советника.
Впрочем, библиофил и сочинитель Михаил Лонгинов в 1867 году писал, что дом принадлежал Петру Ивановичу Шилову, происхождение которого Лонгинову было неизвестно. Но вот появились сведения, что это вполне реальная фигура. Отец его служил в адъютантах у адмирала Сенявина, был женат на княжне Варваре Горчаковой, а сам Петр Иванович имел звание камер-юнкера и служил чиновником особых поручений при московском генерал-губернаторе. Надо сказать, не пыльная работа, однако же при чем тут "генерал"? Зато вот брат его, Михаил Иванович, и впрямь имел чин генерал-майора.
Презрение Петра Федоровича Шипова к общепринятым порядкам нетрудно объяснить прежним его конфликтом с представителями власти - богач пережитого им унижения не простил. А вот чем досадила власть Петру Ивановичу - это непонятно. Вполне возможно, что дело тут в его характере, а не обиде. Но есть и другое объяснение - Петр Иванович и Петр Федорович были двоюродными братьями, возможно, жили вместе, в одном доме на Лубянке. Отсюда и некоторые разночтения в званиях владельца дома - то самопровозглашенный "камергер" или "генерал", а то вполне реальный камер-юнкер.
"Шиповская крепость" на Лубянке (справа), 1910-е гг.
И снова предоставим слово Гиляровскому:
"Полиция не смела пикнуть перед генералом, и вскоре дом битком набился сбежавшимися отовсюду ворами и бродягами, которые в Москве орудовали вовсю и носили плоды ночных трудов своих скупщикам краденого, тоже ютившимся в этом доме. По ночам пройти по Лубянской площади было рискованно".
Видимо, вся эта "шваль" была куда любезнее сердцу "генерала", нежели напыщенная публика, фланирующая по Тверской.
Сочувствие к падшим испытывал и Дмитрий Шипов, однако способ им помочь, судя по всему, искал в государственном переустройстве. Для этого и партию октябристов создавал.
Догадки догадками, однако следует признать, что выбор для реализации политических теорий был богатый - в тогдашней Госдуме партий числилось более чем достаточно. А при таком разбросе мнений в обществе, от ультрамонархических взглядов до призывов к экспроприации экспроприаторов, трудно было ожидать от власти осмысленных и решительных действий, которые могли бы исключить Октябрьский переворот и наступившую вслед за ним кровавую, братоубийственную смуту. Но вот в апреле 1919 года главное командование белых войск на Юге России вроде бы нашло единственно правильный путь и обратилось к правительствам союзных держав через их официальных представителей с декларацией. В числе провоглашенных целей вооруженной борьбы указаны были следующие:
- Гарантии полной гражданской свободы и свободы вероисповеданий.
- Немедленный приступ к земельной реформе для устранения земельной нужды трудящегося населения.
- Немедленное проведение рабочего законодательства, обеспечивающего трудящиеся классы от эксплуатации их государством и капиталом.
Блистательно! Не могу удержаться от оваций. Ну и грамотеи! Особенно "немедленный приступ" впечатляет. Но так и хочется спросить давно отошедших в мир иной: куда же раньше-то смотрели, господа хорошие? Почему ничего не сделали за то время, пока в руках ваших была власть? Впрочем, что толку спрашивать, если в ответ могут последовать лишь запоздалые оправдания да скорбные вздохи, что вот, мол, что поделаешь, недоглядели…
Итак, Дмитрий Шипов, как и многие кадеты, либералы, октябристы, власти Советов не признал. И даже более того, вскоре после Октябрьского переворота занял пост председателя "Национального Центра", целью которого была борьба с большевиками. И что же сделало с заговорщиком "кровавая ЧК"?
В ноябре 1919 года Шипова арестовали. Сначала его содержали во внутренней тюрьме ВЧК, затем перевели в Бутырку. Участия в контрреволюционных действиях Шипов не признал. А через два месяца следствия по делу было принято следующее решение:
"Заключить в концентрационный лагерь до окончания гражданской войны".
До осени 1920 года оставалось в общем-то не так уж много. Увы, условия пребывания в Бутырской тюрьме оказались непосильны для больного старика.
Одно из положений, на которых базировалось мировоззрение Шипова в последние годы жизни, состояло в том, что значительный прогресс в судьбе человечества немыслим, "пока не произойдет необходимой перемены в основном строе образа мыслей большинства людей". Вот в этом он был несомненно прав! Однако тех господ, что привлекли старого, больного экс-политика к участию в безнадежной затее, меньше всего интересовали интересы и образ мыслей большинства. Так же как мало беспокоила их личная судьба Шипова. По признанию одного из близких к Шипову людей, он "был важен для инициаторов Национального Центра как человек, пользующийся крупным нравственным авторитетом". Когда политики увлечены соблазнительной идеей, в жертву приносят, как правило, самых наивных, самых честных людей.