Потом был торжественный обед. Все гости и наши опекуны обедали с нами и мы могли спокойно рассмотреть их расцвеченные орденами парадные тужурки. Все наши воспитатели - от баталера мичмана Ковина А. Г. до начальника Училища контр-адмирала Егорова В. А. - были участниками Великой Отечественной войны и отмечены большим количеством правительственных наград. Разглядывая других офицеров, мы поняли, что наш Шеф "ого-го" и сразу возгордились, будто его награды распространялись и на наши груди, где ютился комсомольский значок в компании со знаком "Готов к труду и обороне СССР". Дотошный Юра Андерсон ухитрился подсчитать количество орденов и медалей у Шефа и другого Героя, заместителя начальника Училища Константина Казачинского. "На один орден и одну медаль у нашего Шефа больше", - сообщил он, и мы удовлетворенно закивали, словно иначе и быть не могло. Слов нет, мы гордились своим Шефом. Число желающих стать торпедистами возросло. Ведь на факультете были и классы минеров, и противолодочников, и прибористов. Правда, минеров очень быстро остановил легендарный минер капитан 1-го ранга Гейро Абрам Борисович, заявив, что будь ты минером или торпедистом - все равно. Букву "р" он не выговаривал, заменяя её, на "г". Фраза вошла в историю. Со временем.
Настал день возвращения в Училище. Метро в Ленинграде тогда не было, и мы с Финляндского вокзала двинулись пешком отработанным шагом с песнями про соленую воду и флибустьеров. Начались учебные будни, перемежаемые караульной службой, парадными тренировками, парадами, стажировками и практиками. Шефа мы видели то во главе парадного полка, то обходящим факультетские помещения. Он ходил по факультетскому коридору, чуть наклонившись вперед, как форштевень эскадренного миноносца, в сопровождении командиров рот и политработников.
Те суетились за ним, как пчелы в рою, желая быть поближе, дабы не упустить руководящих указаний из первых уст. Личных аудиенций у Шефа "удостаивались" только нарушители воинской дисциплины и "академики". Звание "академика" в Училище получить было не сложно. Достаточно схватить пару двоек за неделю или одну на экзаменах. Правда, при большом их количестве было не до шуток: следовало упаковывать чемодан и дальнейшую службу завершать на флоте. Так, за два первых года мы потеряли троих торпедистов. Часто пребывали в звании "академиков" наши Игорь Борзов и Валерий Воронин, но беседы с Шефом пошли им на пользу. Эмоциональный и непосредственный, Игорь подробно рассказывал нам о своих пребываниях на ковре у Шефа, всякий раз повторяя: "Это не Жора, Шеф любит меня и помогает мне". Валерий так не говорил. Ему помогал папа. Но это правда, Шеф заступался за нас, тем более, что Игорь лучше всех тянул ногу на строевых занятиях. Мы, торпедисты, Шефа знали, конечно, лучше других. Дело в том, что среди нас учился его сын Гриша Свердлов, отличный товарищ и большой пижон. Порой он находился в центре внимания из-за принятия нестандартных решений, что заставляло Шефа проявлять себя строгим отцом. Чтобы быть неотразимым, Гриша хотел иметь прическу "канадка". Жора требовал "бокс". В уставе написано, что прическа должна быть короткой и аккуратной, и Жора считал, что это только "бокс". Гриша не был с этим согласен. Тогда в моде был кок, без которого, как мы считали, на танцах делать было нечего и потому каждый по-своему маскировал его от всевидящего Жоры. Гриша хотел ходить с коком всегда. На месяц мы получали по два талона для бесплатной стрижки. Гриша был выгодным клиентом. На первом заходе за элегантную "канадку" он отдавал оба талона. Получив приказание Жоры укоротить прическу, Гриша на втором заходе для ликвидации скобки на шее выкладывал собственный рубль. Но этот Гришин финт у Жоры не проходил. Внимательно осмотрев Гришину голову, он говорил ему, что в парикмахерской его обманули, ничего не срезали. Красный от обиды и гнева, Гриша высказывал Жоре все, что думал о нем. Дальнейшие события разворачивались в кабинете Шефа. Получив от отца увесистую оплеуху в качестве индивидуальной воспитательной меры, Гриша, с трудом сдерживая слезы от унижения и боли, сгоряча шептал, что все расскажет матери, но на исходе часа, отпущенного ему отцом для исполнения приказания, послушно пошел в парикмахерскую и разрешил делать с собой, все что угодно, избегая смотреть на себя в зеркало. Мы все сочувствовали Грише, но понимали, что он в душе надеялся, что Жора не доведет конфликт до отца, отступится. Тот не отступался. Ну, а рассчитывать на поддержку Шефа, оказалось, надеяться было нечего. Шеф вырос в наших глазах.
Наш класс был дружным. Все революционные праздники мы проводили вместе, на квартирах тех ленинградцев, где можно было разместиться холостой компанией либо в усеченном составе с девушками. Часто мы собирались у Гриши Свердлова, точнее у Шефа, еще точнее - у хозяйки дома Галины Анатольевны. Мы скромно брали поначалу одну-две бутылки водки, несколько бутылок портвейна "Три семерки". Шеф всегда садился с нами, активно участвовал в начале торжества, а затем, по тайному знаку Галины Анатольевны, уходил в другую комнату, дабы не форсировать передачу нам флотского опыта по части употребления спиртных напитков. Мы просили Шефа рассказать нам о торпедных атаках, о войне без прикрас. Он отделывался односложными ответами и курил "Беломор".
Он знал наши некоторые тайны и при встречах в коридоре, когда мы становились во фронт, вдруг, например, говорил: "Ну что, корифей?" Корифеями мы стали называть друг друга со второго курса. Словечко это мы прихватили от преподавателя марксизма-ленинизма. Он к месту и без оного, вплоть до XX съезда КПСС, пользовался им, как только речь касалась И. В. Сталина. "Корифей науки товарищ Сталин", - говорил он, - "учит нас давать отпор всем антинаучным теориям". Словечко нам понравилось. И пошло-поехало. Все стали корифеями, Шеф знал об этом и подшучивал.
К 1958 году флотские реорганизации стали касаться и нашего Училища. Ракетный факультет убыл в Севастополь, химики отправились в Баку. Здание наше кому-то очень требовалось, и потому мы готовились к переезду на Охту. Демонтировались лаборатории и кабинеты торпедных атак. Проводились форсированные тренировки, мы выходили в торпедные атаки, топили надводные корабли, подводные лодки, торпедировали конвои, уклонялись от ответных ударов, заделывали пробоины в отсеках тонущего корабля, ползли по трубам ТА. Подошло время тренировок по выходу в атаку торпедных катеров. Занятия проводил Шеф. В центре небольшого зала стояла рубка торпедного катера, справа торпедный аппарат. Кругом фанерное зелено-голубое море. Построив нас в одну шеренгу, старшина класса Валя Верещагин доложил Шефу о готовности к занятиям. Шеф прошел вдоль строя, разглядывая каждого, словно видел впервые. "Немного вас осталось, товарищи торпедисты, двенадцать человек. А сколько вас было вначале? Двадцать?" - "Стараниями Георгия Борисовича", - сказал Коля Пирожков, но Шеф не поддержал. "Вашими стараниями, товарищи торпедисты" - и стал, к нашему удивлению, на память называть фамилии списанных курсантов и причины их списания:
- Чиненов, Боков, Савров, Вещев - коллективная пьянка, Харламов, Демичев, Плешанов - низкая успеваемость.
- А Серегу Мыльникова Жора списал! За что? Кружка пива на четверых, это что - коллективная пьянка? - встрял Гриша, но Шеф уже не слушал.
- Давай, Борис Костыгов, ты правофланговый, училищный знаменосец, выходи первый в торпедную атаку. В свое время вы почти месяц стажировались в Палдиски. Покажите, чему научились. Тот не вояка, кто не был в атаке. Все ясно?.
- В общем-то ясно, вот только с углом упреждения - не совсем.
- Угол упреждения, - Шеф что-то вспоминал. Потом снял с рубки какую-то загогулину, - вот по этим штырям наводи катер на середину цели, подходи кабельтовых на 4–5 и стреляй. Угол упреждения будет 10 градусов. Ну а если без нее, - шеф положил загогулину на рубку, - то наводи катером на полтора корпуса вперед. Будет в самый раз. Запирающий клапан у торпед должен быть открыт, торпедные аппараты снаряжены патронами с запальными трубками. Потом будет некогда, да и торпедиста могут убить. Все понял?
Борис кивнул и встал за штурвал.
- Понял. Только еще вопрос. Какого образца торпеды загружены в торпедные аппараты?
- Какого образца? 53–38, естественно. Чем воевали. Чем победили.
- Может быть, что-нибудь из современных образцов? 53–56?
- От добра добра не ищут. Все. С началом движения катера на горизонте через некоторое время появятся дымы вражеского конвоя. Твоя задача - атаковать конвой. Ну, командуй!
- Заводи моторы! - негромко скомандовал Борис, - приготовить торпедные аппараты к выстрелу.
Олег Молчанов бросился к торпедному аппарату исполнять функции торпедиста. Секунд через двадцать на горизонте действительно появились дымы приближающегося конвоя.
- Ложусь на курс сближения, - доложил Борис.
Вот уже видны мачты, трубы, корпуса кораблей.
- Боевая тревога, торпедная атака, - опять негромко скомандовал Борис.
- Отставить, товарищ Костыгов! Ты, что же, на торпедных катерах не был?
- Был. Все мы были, - Костыгов не понимал, к чему клонит Шеф.
- А если был, то должен знать что такое 45 узлов на торпедном катере. Там же ничего не слышно: ветер, вибрация, рев моторов, - Шеф отодвинул Бориса с рубки, встал за штурвал. Придерживая его плечом, надел шлем, подтянул ларингофон и прокричал:
- Тутышкин! Воронов! Ко мне! Есть работа в квадрате! Давай! - это он как бы наводил на цель другие катера. Затем:
- Боевая тревога! Торпедная атака! - заревел он так, что две люстры под потолком над его головой закачались. Сидевшие на них мухи взлетели, как бы имитируя то ли вражеские, то ли свои самолеты поддержки. Голуби, сидевшие на карнизе окон, камнем бросились вниз. Шеф левую руку держал на штурвале, правую перенес на кнопку автомата цепи стрельбы, припав к визиру. Когда по приборам дистанция сократилась до 4 кабельтовых, шеф проревел: "Правый торпедный аппарат. Пли!" Глаза у него округлились, лицо покраснело. В головной транспорт условно пошла правая торпеда. Чуть изменив боевой курс, Шеф направил в следующий транспорт вторую торпеду: "Отворачиваю, ложусь на курс отхода! Дым! Дым давай! Скорее дым!" - "Быстрее! Быстрее! Дым давай!" - заорали мы в строю, увлеченные атакой. Шеф уводил катер зигзагами. Головной транспорт был уничтожен. Сначала мигнул черно-красный взрыв у его борта, транспорт задрал корму и исчез в фанерных водах. За ним последовал второй. Впечатление от атаки Шефа было таким ярким, что до сих пор не померкло в памяти. А Шеф посмотрел на нас, улыбнулся: "Ну, теперь все ясно? Сейчас мичман Гаврилов займется с вами. Мне нужно к начальнику Училища", и вышел. Мы даже не успели скомандовать "Смирно!"
И так двенадцать атак. В кабинете сплошной рев. Конвой уничтожен, поднят с грунта и вновь уничтожен, начиная с головного транспорта, и наоборот. Нам все ясно. И если бы когда-нибудь судьба в суровую для Родину пору поставила бы нас к штурвалу торпедного катера, мы, выходя в торпедную атаку, вспоминали бы Шефа и кричали бы в эфир: "Корифеи! Давай ко мне! Есть работа в квадрате! Давай!"
В условиях массового сокращения Вооруженных Сил после расформирования Училища места Шефу для дальнейшего прохождения службы в ВМФ не нашлось. 16 января 1961 года он был уволен в запас. Ему еще не исполнилось и пятидесяти лет. Этим как бы ставилась точка: война, если ее развяжут, будет совершенно другая, и учиться воевать нужно уже по-другому. Шеф работал старшим инженером в ЦНИИ "Электроприбор", гордясь железным номерком, который вешал на специальную доску при прибытии на работу. Такие номерки выдавались нам при убытии в увольнение, и мы их вешали на доску у дежурного по роте при возвращении. Мы тоже любили такие номерки.
Шеф был выпускником Высшего Военно-Морского училища имени Фрунзе 1936 года. Служил на Тихоокеанском флоте, воевал на Балтике, на торпедных катерах. Звание Героя Советского Союза ему было присвоено 22 июля 1944 года за успехи в операции по занятию Бьеркских островов и островов Выборгского залива. Об этом мы узнали много лет спустя из мемуаров других катерников. Сам он мало говорил о войне и о себе и мемуаров не оставил. В девяностые годы его атаковали репортеры, желая получить что-нибудь "жареное" о войне, о транспорте "И. Сталин". Все-таки он был обижен в конце службы. Шеф остался Шефом.
Его давно уже нет среди нас.
А мы еще живы и изредка собираемся у Гриши. Давно не приезжал Игорь Смушков. Он живет за рубежом, в Киеве. Саша Тутышкин читает его письмо "съезду". Со стены на нас смотрит улыбающийся Шеф, сфотографированный еще в годы войны. Смотрю на него, и всплывает в памяти: "Ко мне! Есть работа в квадрате! Давай!"
3
Гимн "русскому Уайтхеду"
Нет азартнее игры, чем стрельба торпедами
В. А. Калитаев
В конце июня 1959 года наш класс сдал последний экзамен летней сессии четвертого курса. Экзамен был из серии "Наш хлеб" - проектирование торпедного оружия. Сдать экзамен пришлось "по системе". Доверчивый капитан Андрей Борисович Добров не стал тасовать билеты, как карты перед сдачей, а, отделив нижнюю половину пачки билетов, положил ее сверху и разложил их аккуратно в две шеренги. Первая четверка всезнаек, взяв четыре билета, лежавших по углам, вскрыла тайну расклада… Остальные восемь корифеев быстро "разобрали" билеты и принялись не только запоминать рогатые формулы, но и шлифовать убедительную интонацию в изложении ответов на вопросы.
В результате - пятерки, четверки и отличное настроение!
- Сессия! Стало меньше волос, похудел и оброс, зато свободен я! - постанывал наш джазмэн Гарри Борзов и предложил исполнить эту курсантскую песнь в его импровизации. Вечерело. Мы посчитали, что начальство уже разошлось по домам, поэтому вскоре весь класс, насилуя возможности носоглоточного аппарата, наяривал жгучий свинг и демонстрировал пластику и гибкость упитанных на военно-морских харчах тел. В самый неподходящий момент открылась дверь и в класс вошел почти весь состав нашей торпедной кафедры: Дементий Дементиевич Шугайло, Сергей Валерианович Бекренев, Борис Григорьевич Ходырев. Мы быстро привели все в порядок и, приняв виновато-послушный вид, приготовились выслушать положенные нравоучения. Что поделаешь - нервный срыв!
- Веселитесь! Есть чему! Экзамен сдали очень хорошо! Все без исключения. Только на дополнительных вопросах почему-то плавали. Курсант Воронин считал, что перекись водорода вытесняется из резервуара окислителя морской водой, а курсант Борзов запутался в понятии теплоемкости.
Мы-то знали, почему некоторые из нас "плавали" на дополнительных вопросах: их в билетах не было. Но все дружно заверили кафедру, что это от страшного волнения.
Дементий Дементиевич охотно согласился и занял место преподавателя, остальные гости присели к нам.
- Но мы зашли к вам по другому поводу. Через два дня вы под руководством капитана 3-го ранга Ходырева поедете на производственную практику. В Феодосию. На пристрелочную станцию.
Этого Дементий Дементьевич мог бы и не говорить. Мы и сами знали, что после четвертого курса практика в Феодосии, что билеты на поезд уже куплены, а места в вагоне давно распределены броском "на морского".
- Я хочу обратить Ваше внимание на соблюдение воинской дисциплины.
Ясно - это после прошлогодней поездки курсантов курсом старше нас. Происшествие случилось уже на обратном пути на станции Джанкой. Дело обычное - небольшая стычка с гражданскими парнями. Разбор этой стычки проводился уже в Системе и носил среди нас название "Анализ джанкойской стратегической военной операции". Ее участники - Игорь Смирнов, Гена Стафиевский, Коля Афонин, Вадим Рыбалко и другие рассказывали, как начальство пыталось установить, что именно и сколько было "взято" с собой. Ответ был однообразным: "Черный хлеб с солью, а на станциях дальше крана с кипятком не ходили. Кто крикнул "Полундра! Наших бьют!" - не разобрал, но на помощь побежал сразу". По результатам расследования наиболее активные штыки слегка задержались с убытием в отпуск и приводили в порядок факультетские помещения под руководством самого Шефа. Вот теперь профилактика…
Тем временем Шугайло перешел к существу вопроса:
- Раньше каждую торпеду после изготовления порой пристреливали не один раз. Не все получалось сразу. То там нужно что-то подпилить, то золотничок рулевой машинки притереть. Торпеда то по поверхности пройдет, то от курса отклонится, а то и в грунт зароется. Водолазы ее достанут, рабочие переберут - и снова на пристрелку. Сейчас, конечно, качество изготовления значительно лучше. Пристреливают почти всегда с первого раза…
Дементий Дементьевич сделал паузу, убедился, что мы - все внимание! - и продолжил:
- Пристрелка обеспечивает проверку соответствия фактических данных торпеды по точности хода по направлению, глубине, скорости и дальности расчетным значениям. Способствует поиску новых технических решений для улучшения технических характеристик.
Далее он сделал экскурс в историю первой пристрелочной станции в Кронштадте и вновь вернулся к Феодосийской.
- Она была организована в 1914 году и получила название "Русский Уайтхед". Вот на этой станции и будет проходить ваша практика. Таких условий для изучения торпед в вашей дальнейшей службе может и не быть. Здесь производится полная разборка торпед, ремонт или замена отдельных деталей, сборка, регулировка. Все рабочие - классные специалисты! Они все вам расскажут и все покажут. Мы надеемся, что вы не упустите своего шанса.
Мы заверили своих учителей в том, что вернемся настоящими торпедистами или не вернемся вовсе!
- И останемся в Крыму до скончания века! - добавил за всех Олег Молчанов.
От железнодорожного вокзала Феодосии до поселка Орджоникидзе, где находилась пристрелочная станция, нас доставил служебный автобус. В Крым мы попали впервые. Мы смотрели на крымский пейзаж: скромные горы, ухоженные виноградники. Ни пальм, ни обезьян! Старая дорога, сделав последний поворот, уткнулась в площадь размерами с училищный строевой квадрат. Справа - море, слева - горы, на горизонте - знаменитый Кара-Даг. Пара двухэтажных зданий: в одном - магазин, в другом - общежитие. Поселок дальше, в зелени его почти не видно. Впереди танцплощадка, по тем временам "сковородка", стадион. Собственно, об этом и многом другом нам было известно по рассказам курсантов старших курсов. Воспоминания излагались под настроение в курилке обычно в конце учебного года, ближе к поездке. Рассказчики сопровождали свои воспоминания закатыванием глаз и легкими судорогами от прошлых восторгов.