Жуков уехал к Чибисову за указаниями. А у того на руках полученный только что приказ командующего 9-й армией об отводе 8 июля войск (в том числе и зачисляемых в Приморскую группу) от Прута и Дуная к Днестру. И Чибисов, уже как начальник, дает разрешение Жукову снять заднестровские батареи. Командующему флотом пошла телеграмма – подтвердить снятие батарей. Мы приготовили два отряда кораблей для этого дела. Прошла ночь. Ответа из Севастополя нет. Приказ об отводе войск не отменен, но приморские войска и Дунайская флотилия не отходят и продолжают бои на границе. Значит, и наши батареи должны продолжать действовать и даже прикрыть отход флотилии. Считая это само собой разумеющимся, начальник штаба и я, доложив обстановку на суше и море, никаких предложений о снятии или оставлении батарей и не вносили.
То ли Жуков не доверился нашим сведениям, то ли усомнился в способностях своего штаба правильно оценивать обстановку и вносить дельные предложения, но, выслушав нас, скомандовал, как отрезал:
– Начальник штаба, приказываю в тринадцать ноль-ноль кораблям выйти для снятия батарей. Вам и Деревянко проверить готовность сил и средств и своевременный выход.
Мне нравился Жуков за быстрые и смелые решения. Но это его решение показалось скоропалительным. Безусловно, командиру надо было заслушать мнение штаба, а штабу быть инициативнее, вносить свои предложения, если они, конечно, есть, и отстаивать их. Принятое без всестороннего осмысления решение является волевым и часто ведет к неудачам. Мы оба – и начштаба, и я – оказались в роли послушных молчальников. И не утруждая себя угрызениями совести, бросились усердно выполнять приказание. Это была ошибка – и командира, и наша.
Уже отвинчивали гайки оснований пушек, когда Чибисов сообщил Жукову, что отход левофланговых дивизий фронта отменен. Мы вернули корабли, о чем Жуков донес Октябрьскому. А у того оказался характерец, я вам доложу. Узнав, что без его приказания собирались снять батареи, разразился таким взрывом, что рикошетом прошло и по исполнителям.
– Зайдите, – услышал я в трубку.
У Жукова сидели начальник штаба и начальник политотдела и усердно изучали какой-то документ.
– Хотя вашей фамилии там нет, но присоединяйтесь. Полезно поучиться, – угрюмо произнес Жуков.
Это была телеграмма Октябрьского, похоже, лично им писанная. Привожу ее, чтобы показать, как уже в самом начале войны ставился вопрос стоять насмерть. И опускаю только тяжелые обороты и самые крепкие выражения, характерные, как потом я уяснил, для стиля Октябрьского.
"Жукову. Вы эвакуируете батареи… Легко сдаете завоеванное… Наши бойцы должны драться до последнего снаряда и, если нужно, погибнуть смертью храбрых, чем действовать по вашему методу. Вся Бессарабия наша, а Жуков уходит. Не надо конфузиться. Батареи оставить. Если их будет окружать враг, взорвать, а личный состав взять на корабли. Прочитайте телеграмму Иванову и Дитятковскому. Октябрьский. Кулаков".
У меня горели уши, гудела голова. Я не смел глянуть в глаза рядом сидящим. Ранее смутно представляя ошибку, теперь ясно видел всю неприглядную картину нашей позорной затеи. И хотя моей фамилии в телеграмме не было, я посчитал себя полноправным соучастником этой бесславной "операции". Это же относилось и к начполитотдела. Вот почему две фамилии и оказались в тексте телеграммы. Октябрьский – умный человек, он был прав, но тон телеграммы обидный. Впрочем, и многие другие телеграммы, написанные лично Октябрьским в подобных ситуациях, были весьма резкими. Он страстно, не сдерживаясь, обрушивался на непорядки, просчеты и ошибки и их носителей. Мы это все испытали на себе сполна. И надо было обладать большой выдержкой, чтобы молча сносить эти резкости, тем более что Октябрьский почти всегда был прав и отстаивал высшие интересы дела, а если и обижал незаслуженно, то искал пути загладить свою вину А это уже величайшая добродетель, и ее надо уметь ценить.
Жуков не смолчал и дерзко ответил. Горячность его в принятии решения обернулась неприятностью. Сгоряча он послал и ответ.
Вообще горячность и волевые решения – слабое место в деятельности Жукова. Хотя это и не снижает его заслуг как способного организатора и руководителя обороны Одессы.
В июле стали поступать вести одна горше другой. Всякая война начинается с приграничного сражения. Оно было проиграно нами. 28 июня пал Минск, 1 июля – Рига, 9 июля – Псков, 10-го бои завязались на реке Луге, а это уже под Ленинградом. 11 июля вражеские танки прорвались к дальним подступам Киева, на реку Ирпень. 16-го пал Смоленск. Враг вклинился на 600 километров в глубь страны. Обозначилась смертельная угроза трем великим городам: Ленинграду, Москве, Киеву. И промышленному югу Украины. Вот когда защемило сердце. Впереди у нас еще будет много испытаний, но каждый воевавший скажет, что самое тяжелое мы пережили первым военным летом. Оно было трагическим, но и самым героическим для нас – тогда стал рушиться немецкий "блицкриг".
16 июля Красная Армия оставила Кишинев. Наши левофланговые дивизии оказались как бы в "мешке", в юго-западном углу территории страны. Их надо было выводить. И 18 июля командующий Южным фронтом приказал Приморской армии отойти от государственной границы на реках Дунай и Прут к реке Днестр и "во взаимодействии с Черноморским флотом не допустить прорыва противника в направлении Одессы, удерживая последнюю при любых условиях". Это была первая постановка задачи на оборону Одессы.
Как раз в эти дни Одессой занималось и гитлеровское командование. В дневнике начальника германского Генштаба Гальдера есть запись за 18 июля: "Согласно указанию фюрера, теперь следует приступить к операции по овладению Одессой. Для выполнения этой задачи предназначен корпус Ганзена и большое количество румынских дивизий".
Дунайская флотилия, сняв наши десанты с вражеского побережья Дуная, прорвалась с боем и под прикрытием огня 717-й береговой батареи капитана Гуппала по Килийскому гирлу в море и к 20 июля сосредоточилась в Одессе. Через день она направилась на Южный Буг, а позже перейдет на Днепр, чтобы артиллерией своих мониторов и бронекатеров наносить удары по вражеским войскам. И теперь ее уже можно было называть Днепро-Бугской флотилией. А мы тем временем благополучно сняли свои заднестровские батареи.
На совместном заседании Военного совета Приморской армии, бюро Одесского обкома и горкома партии и командования Одесской базы было решено форсировать строительство оборонительных рубежей вокруг города. Одесская партийная организация направила все свои усилия на подготовку города к устойчивой обороне. На строительство рубежей ежедневно выделялось более 12 тысяч человек. Коммунисты возглавили рабочие отряды. На рубежах часто можно было увидеть первого секретаря горкома партии Н.П. Гуревича. Совершенствовалась местная противовоздушная оборона (МПВО) города, которую возглавлял председатель горисполкома Б.П. Давиденко. Под руководством обкома и облисполкома формировались истребительные батальоны и отряды ополчения, в которые вступили все коммунисты непризывного возраста.
Усилиями областных и городских партийных и советских органов Одесса быстро становилась фронтовым городом. Одесская партийная организация считала себя мобилизованной в интересах фронта.
Приморская армия не имела бомбардировочной авиации, и командарм обратился к Жукову за помощью. Но наша авиация бомбила объекты противника по приказанию командующего флотом. Однако становилось очевидным, что это дело второстепенное. Для всех нас главная угроза шла с суши. Дела нашей армии осложнялись с каждым днем, и пришла пора нам, морякам, переходить к боевой помощи армии огнем. И Жуков, не запрашивая разрешения, приказал направить авиацию базы для нанесения ударов по целеуказанию штаба Приморской. И донес об этом командующему флотом.
21 июля впервые морские летчики обеих эскадрилий базы пошли за Днестр бомбить войска противника, наседавшие на арьергарды наших отходивших частей. Вражескую пехоту прижали к земле, а это уже передышка для наших подразделений. Самолеты вернулись с пробоинами. За ночь их отремонтировали, а утром снова в бой.
Вы думаете, нашим пилотам просто давалась война на суше? Морской летчик обучен бомбить корабли и базы. А пехоту, окопы бомбить надо по-другому. И пришлось переучиваться на ходу. Командарм поблагодарил наших авиаторов. Пехоте понравилась помощь моряков, и тогда летчики стали делать по два-три вылета в день. Полет бомбардировщика СБ в зону действий вражеской истребительной авиации уже сам по себе является героизмом, а благополучный исход боя с нею – это высочайшее искусство. Таким мастерством и большой отвагой владели лейтенанты А.А. Куксин, Г.С. Сидоренко, П.И. Монахов, С.Г. Отинко, Н.С. Хохлов, А.И. Егоров, В.А. Изотов. Они надежно поддерживали свою пехоту. А водил их в бой майор Н.И. Земцов, большой мастер бомбовых ударов.
22 июля противник начал бомбить порт и город. Одессу прикрывала 15-я бригада ПВО в составе двух зенитно-артиллерийских полков и дивизиона под командованием полковника И.Т. Шиленкова (комиссар И.Ф. Подколзин, начальник штаба Н.И. Хоровец). Наш морской зенитный артполк, которым командовал майор Л.С. Гассель (комиссар А.М. Кисляков, начальник штаба П.М. Сологуб), был включен в общую систему ПВО для прикрытия порта. 69-й авиаполк истребителей И-16 под командованием майора Л.Л. Шестакова предназначался для ПВО города.
В первый же вражеский налет зенитная артиллерия (начальник артиллерии бригады ПВО майор Т.И. Ростунов) и истребители показали, что они старательно обороняют Одессу с воздуха. Был сбит один вражеский самолет, остальные беспорядочно сбросили бомбы. Корабли не пострадали. К вечеру – второй массированный налет. Вода в акватории порта "кипела" от взрывов бомб, и по кораблям прошлись осколки. Это побудило Жукова приказать вывести военный транспорт "Аджария" на внешний рейд. На этот раз начальник штаба и я хотя и робко, но возражали. Не помогло. И наутро она была повреждена бомбой. Потеря судна была на нашей совести.
Штаб базы размещался в особняке на взгорье, над портом. С группой офицеров я вышел на площадку, с которой виден порт. К нам подошел Жуков и, увидев наши напряженные лица, завязал отвлекающий разговор. В беседу ворвались гром залпов зенитной артиллерии, свист и разрывы бомб. Взметнулось пламя пожара в порту. А когда после пронзительного свиста летевших бомб за штабом раздались два мощных взрыва, зазвенели стекла, заколыхалась земля, я не то что побежал, а потянулся к двери. Видно, у необстрелянных нарушаются центры управления в таких ситуациях, и они делают глупости. Жуков тихо, укоризненно бросил вдогонку:
– Ты куда, Деревянко?
А я и сам не отдавал себе отчета: куда и зачем? Получилось так: я, не дослушав Жукова, бросил его под бомбами, а сам – в укрытие. Выходило, я предал его. Пристыженный, быстро повернулся и возвратился. Жуков стоял с непокрытой головой и улыбался. Даже если это бравада, то и она была прекрасна. Жуков был великолепен. Он нисколько не потерял самообладания.
– Это война, и худшее впереди, – сказал он.
Мне было стыдно за минутную слабость. Готов был назвать себя трусом, хотя для меня это – первое испытание.
– Запомни, бравировать не надо, но и не от каждой бомбы прятаться следует. И еще: не забывай, рядом могут оказаться подчиненные. Учись подавлять страх усилием воли, ведь поначалу все испытывают страх. Приказывай себе находиться там, где требует обстановка. Но когда нужно, не стесняйся падать на землю, укрываться, ибо потери на руку врагу, – наставлял Жуков.
Бомбы рвались вблизи. Колыхалась земля. А я не шелохнувшись слушал Жукова и пытался проникнуть в его духовный мир. Я так понял его: в момент опасности каждым человеком овладевает врожденный инстинкт самосохранения, чувство страха за жизнь, но его надо учиться подавлять.
Эти несколько минут с Жуковым под бомбежкой для меня были академией мужества. Гавриил Васильевич преподал мне первые и запомнившиеся на всю жизнь нравственные уроки. Такое не забывается. Я искренне полюбил Жукова. И если я критикую его недостатки, то так повелевает мне долг пишущего – история не разрешает и не прощает замалчивания, ибо оно уже является лжесвидетельством.
Я и мои товарищи обязаны Жукову первой боевой закалкой. И вообще всем нам в Одессе сильно повезло: было кому подражать, тем более что в тот лихой час особо ценилась отвага. Тогда же я поклялся, что никогда под ударами врага не пригнусь на виду у людей, не побегу в укрытие впереди подчиненных. И за всю войну не нарушил этот зарок. Но это потом. А тут во дворе штаба взорвалась бомба, вынесло все стекла. Я отряхнулся от осколков стекла и продолжал выполнять срочное задание. А в щели этим же взрывом убило матроса.
Как-то шел к судну, с которого разгружали снаряды. Начался артобстрел порта. Впереди разорвался снаряд, и вокруг судна с полными трюмами боеприпасов заплясали разрывы. Что делать? Возвратиться? "Надо подавить страх и делать то, что себе назначил", – так говорил Жуков. Прохожу щель, в которой сидят солдаты, прибывшие на разгрузку снарядов. Я им – ни слова. Только подошел к судну – и они следом. Сила примера. Жуковская академия. Кто с ним рядом повоевал, не мог остаться робким: "Помни о долге и о том, что рядом люди; и если они в полный рост, то и тебе не положено сгибаться; но если нужно, то ползи на брюхе и младшим прикажи". И сам Жуков, приезжая на Жевахову гору, полз к стогу сена на НП нашего корректировочного поста, ибо туда долетали мины.
Мне посчастливилось вместе воевать в Одессе и у Керченского пролива с храбрейшим человеком генералом И.Е. Петровым. Отважнее его нет для меня человека на планете. Спросил я его: "Испытываете ли вы страх под огнем?"
– Поначалу, – ответил он, – сильно боялся, а потом стал подавлять страх, а сейчас некогда бояться, да и долг обязывает. – И добавил: – Если кто вам скажет, что не боится смерти, знайте – перед вами бахвал.
Каким бы храбрецом ни был Жуков, но когда около штаба взорвалась уже пятая бомба, два соседних дома были разрушены и штаб уже дважды остеклялся, у него созрело решение:
– Начальник штаба, к утру ФКП базы перевести на КП 411-й батареи.
Эта новая 180-миллиметровая батарея находилась к югу от Одессы, у Большого фонтана. Как в воду смотрел адмирал. В этот же день – прямое попадание бомбы в бывший штаб.
К 25 июля Приморская армия переправилась на восточный берег Днестра и, выполняя директиву комфронта об удержании Одессы, непосредственно прикрыла ее. Мы можем с полным основанием считать, что с этого дня начались ожесточенные бои за Одессу на дальних подступах – на Днепровском рубеже.
В связи с тем что управление Одесского военного округа должно было переместиться в тыл и заниматься мобилизацией и формированием частей, в Приморскую армию было назначено новое руководство: командующим – генерал-лейтенант Г.П. Софронов, членом Военного совета – дивизионный комиссар Ф.Н. Воронин, начальником штаба – генерал-майор Г.Д. Шишенин, начальником оперативного отдела – генерал-майор В.Ф. Воробьев. Политотдел армии возглавил полковой комиссар Л.П. Бочаров.
Генерал Воробьев, перед которым я отчитывался по оперативной службе, ученый человек, окончил две академии. У него я многое почерпнул по общевойсковым делам. Он охотно делился знаниями. По службе я ежедневно докладывал ему обстановку. Хотя он относился ко мне уважительно, как-то неуютно было с генералом. Потому я чаще общался с его операторами майором Ю.М. Лернером, капитанами И.П. Безгиновым, И.Я. Шевцовым, Н.И. Садовниковым и К.И. Харлашкиным и разведчиком майором В.С. Потаповым. На одном из докладов у Воробьева я познакомился с полковником, которому суждено было стать крупным военачальником, Маршалом Советского Союза.
– Познакомьтесь, – сказал Воробьев. – Мой заместитель.
Я представился.
– Крылов, – ответил полковник.
Отныне я имел дело с ним. Мне понравился Николай Иванович деловитостью и немногословием. Шла жестокая война. Она прессовала время. Длинные разговоры были нетерпимы. Болтуна мы просто считали опасным. А тут появился человек, который больше десятка слов из себя не выжимал, и все ясно. Он обладал огромной выдержкой. Я не слышал от него повелительного тона в мой адрес. Это располагало к сотрудничеству, И мы дружно работали.
Мы быстро сработались и с начальником артиллерии армии полковником Н.К. Рыжи, его начальником штаба майором
Н.А. Васильевым. И начали готовить морскую артиллерию к боям за Одессу.
Мы жили не только частными событиями. Нас интересовала и беспокоила обстановка на других участках советско-германского фронта. В первой половине июля мы находились под тяжелым впечатлением стремительного продвижения врага. Казалось, что нет удержу его натиску. С тревогой мы ждали, что вот-вот враг совершит рывок к Москве и Ленинграду.
Но вот прошла еще неделя-другая. И враг как бы споткнулся. В немецкой военной машине произошел сбой. В Заполярье его остановили 14-я армия и Северный флот на реке Западная Лица. На Балтике военно-морская база Ханко приступила к захвату близлежащих островов противника; Моонзундские острова надежно оборонялись. Части армии и флота остановили противника на реке Луге. У Смоленска развернулось крупное сражение. На оборонительных рубежах Киева шли бои.
На трех главных направлениях – Ленинградском, Московском и Киевском – враг в середине июля был задержан. В его стремительном продвижении наступила пауза, которая не укладывалась в план "Барбаросса". И хотя враг пока удерживал инициативу, советские войска, измотав его контрударами, во второй половине июля перешли к стратегическому оборонительному сражению на широком фронте.
Наша партия и народ сделали главное в экономическом, идейно-политическом и военно-техническом планах, что позволило советским вооруженным силам, хотя и ценой больших потерь, при нехватке некоторых видов оружия и техники, устоять, а затем и дать грандиозное сражение врагу уже через три недели после его вторжения. Я погрешил бы против истины, если бы сказал, что мы уже тогда назвали сложившуюся ситуацию началом кризиса немецкого молниеносного плана войны. Мы назовем это своим именем чуть позже, а в середине июля мы перешли рубеж, после которого война пошла не по первичным гитлеровским замыслам. И товарищ Сталин в своем выступлении 6 ноября скажет о провале гитлеровского "блицкрига". Заметьте: скажет до начала Московской битвы. Но все это будет потом.
А сейчас? Если от Балтики до Киева противник в результате сильных контрударов Красной Армии, понеся значительные потери, был надолго задержан, то к югу от Киева он продолжал теснить наши войска, и линия фронта до Днестра имела большую подвижность, хотя на приморском фланге Красной Армии уже складывалась оборонительная твердь Одессы.
В середине июля вражеская группировка войск в составе