* * *
На северо-западе, в Ново-Буде, наши валлоны, верные полученным приказам, все еще бесстрашно сопротивлялись и отражали атаки. Они видели пожарища остановившейся и заблокированной колонны в Шендеровке. До их ушей долетали ужасные вопли тысяч людей, грохот разрывов, рев пламени.
Начиная с 01.00 и до 05.00 наши взводы один за другим выходили из боя. Они молча скользили по снегу и твердой земле. Они вошли в маленькую долину на юго-востоке и собрались, все еще находясь в 3 километрах от Шендеровки. Не было необходимости смотреть на тропу. Пылающие оранжевые факелы плясали над ярко освещенной деревней.
Наши люди прошли как можно быстрее между горящими грузовиками, мертвыми лошадьми, изуродованными трупами. В течение всей ночи валлоны мелкими группами пробирались сквозь этот ураган.
* * *
Наши арьергарды стояли на своих позициях в Ново-Буде непоколебимо. Они непрерывно обстреливали противника из пулеметов, заставляя его стоять на месте. В 05.00 для выполнения последней фазы плана они быстро ускользнули прочь и помчались вперед, чтобы присоединиться к арьергарду СС, стоящему на северной окраине Шендеровки. Затем, следуя за последними машинами, они пересекли злосчастный мост и двинулись на юг.
Колонна грузовиков и повозок длиной 2 километра и шириной 50 метров следовала вплотную за боевыми порядками. Я влез на машину с боеприпасами и оттуда подозвал своих валлонов, когда они проходили мимо. Они были настороже, несмотря на обстановку.
Здесь смешались в кучу различные подразделения и транспорт. Небо только начало светлеть над невероятной мешаниной танков, автомобилей, конных повозок, сводных батальонов, украинцев и советских пленных.
Внезапно прямо посреди этой толпы упал снаряд. Потом десять снарядов. Потом сто снарядов.
Танки и вражеские орудия вышли на склон холма в Шендеровке прямо напротив нас.
Последние 20 немецких танков вырвались из колонны и бросились к оврагу, сминая в лепешку все на своем пути. Водители грузовиков и кучера повозок бросились врассыпную. Лошади мчались с диким ржанием. Тысячи взрывов поднимали серые и черные вихри, осыпая снег красными искрами.
Сквозь все
Приказы требовали, чтобы штурмовая бригада "Валлония" возглавила утреннюю атаку, которая решит, останемся мы живы или погибнем. Среди невероятной суматохи, вызванной советскими танками, обстреливающими последнюю тысячу немецких машин, мы быстро двигались на юго-запад.
Позади нас шум был просто оглушительным. Шендеровка задержала русских не более чем на час. Красные уже прошли деревню. Их танки мчались на нас, чтобы нанести последний удар.
Немецкие танки были посланы в самоубийственную контратаку, так как они уступали в численности русским в десять раз, точно так же, как кавалерия маршала Нея атаковала на Березине сто лет назад.
Я видел лица танкистов перед тем, как они пошли на врага. Они были просто восхитительными. Одетые в короткие черные куртки с серебряными нашивками, их головы и плечи торчали из башенных люков. Они знали, что идут на смерть.
Несколько человек гордо носили на шее на трехцветных лентах Рыцарские кресты - блестящую мишень для противника.
Никто из этих великолепных воинов не выказал ни малейшего волнения.
Их машины вспарывали снег своими траками, пока танки пробивались сквозь ряды отступающей армии. Ни один не вернулся. Ни один танк. Ни один человек. Приказ есть приказ. Они пожертвовали собой.
Чтобы выиграть час, час, который мог спасти десятки тысяч солдат рейха и Европы, немецкие танковые экипажи погибли до последнего человека южнее Шендеровки утром 17 февраля 1944 года.
Прикрытая этими героями, армия помчалась на юго-запад.
Снег падал густыми хлопьями. Этот снегопад опустил небо буквально нам на головы. В ясную погоду вражеские самолеты уничтожили бы нас. Укрытые завесой снегопада, мы бежали, пыхтя и отдуваясь.
Коридор был очень узким. Головные подразделения, которые пробили его, сумели сделать брешь во вражеском фронте шириной всего несколько сот метров.
Местность была холмистой. Мы мчались с одного холма на другой. На дне каждой ложбины виднелись разбитые машины, и десятки мертвых солдат лежали на окровавленном снегу.
Вражеские орудия беспощадно расстреливали эти проходы. Мы падали на раненых и окровавленных людей. Мы пытались найти укрытие среди мертвых. Повозки переворачивались. Лошади бились брюхом кверху, пока пулеметные очереди не выпускали их кишки прямо на просоленный снег.
Мы едва успели пересечь ложбину, как по нас открыли огонь снайперы, расположившиеся по обе стороны. Люди кричали и падали на колени, пытаясь руками удержать вываливающиеся внутренности. Снег густо засыпал умирающих. Через пять минут мы еще могли видеть их щеки, носы и пряди волос. Но уже через десять минут виднелись только белые холмики, на которых спотыкались следовавшие за ними.
Раненные в котле, сотни которых лежали на повозках, жалобно вскрикивали во время этой бешеной гонки. Лошади попадали в замерзшие лунки. Повозки переворачивались, выбрасывая раненых кучами на снег.
Тем не менее колонна следовала дальше в идеальном порядке.
Последняя волна советских танков догнала концевые машины и уничтожила почти половину колонны. Водители вылетали из кабин.
У нас не осталось ни одного танка. Мы напрасно бросались на вражеские танки, чтобы предотвратить катастрофу. Но ничто не могло их остановить.
Советские танки крушили повозки с ужасной жестокостью. Они давили их, как спичечные коробки, прямо на наших глазах - лошадей, раненых и умирающих людей.
Мы тащили ходячих раненых так быстро, как только могли. Так или иначе, но мы смогли прикрыть бегство повозок, которые спаслись от танков.
Но повсюду люди падали в снег, пробитые множеством пуль и осколков, которые свистели адским пиццикато с обеих сторон коридора.
* * *
Мы имели краткую передышку, когда советские танки сами застряли в проходе, пытаясь продраться сквозь завалы из сотен разбитых машин, попадающих под гусеницы. Мы обошли рощу, прекрасную фиолетовую рощу, и вошли в небольшую ложбину.
Но едва мы начали подниматься по склону, как, обернувшись назад, увидели кавалерию, скачущую вниз по склону холма на юго-восток. Сначала мы даже подумали, что это немецкие уланы. Но, посмотрев в бинокль, я смог четко различить форму кавалеристов. Это были казаки. Я узнал их нервных маленьких коричневых лошадок. Они мчались позади нас, разлетаясь во все стороны.
Мы изумились. Советская пехота обстреливала нас из пулеметов. Советские танки преследовали нас. А теперь еще и казаки бросились убивать нас.
Когда? Ну когда же немецкие танки придут встретить нас, ну хотя бы пусть покажутся…
Мы уже прошли не менее 10 километров, но не видели никого. Нам приходилось идти вперед еще быстрее.
Как и многие другие раненые, я больше не мог вынести. Лихорадка подтачивала мои силы. Но гонку следовало продолжать любой ценой. Вместе с мои- ми валлонами я поспешил в голову колонны, чтобы подтолкнуть наших немецких товарищей.
Склон холма был крутым. Слева от нас открылась огромная расселина шириной около четырех метров и пятнадцать метров глубиной. Мы почти добрались до вершины холма.
Мы увидели три танка, идущие на нас на большой скорости. Второй раз нас охватила безумная радость. "Это они! Наконец! Немецкие танки!" Но град снарядов обрушился на нас и отбросил назад. Это были советские танки.
Вражеские танки гнались за нами по пятам. Пехотинцы расстреливали нас с флангов. Казаки врубились в наши ряды. И вот вместо спасения спереди появились новые советские танки. Мы больше не могли ждать. Застигнутые врасплох на голом склоне, мы помчались прочь.
Я увидел лощину и крикнул товарищам: "Делай как я!" После этого я бросился в пропасть пятнадцать метров глубиной.
На дне пропасти лежал снег глубиной метр. Я врезался в него, словно торпеда. Все мои товарищи прыгнули следом, один за другим.
* * *
В единый миг сотни солдат сгрудились на дне расселины. В любую минуту мы ожидали увидеть монголов на краю провала, после чего нас забросают гранатами. Наше положение было отчаянным.
Как ни странно, кое-кто хотел бежать дальше. Люди помчались по расселине до ее южной оконечности, а затем поднялись на поверхность. Однако в ту же секунду они рухнули обратно, словно ошпаренные, ведь их встретил огонь танков. Их тела образовали кучу около двух метров высотой, на которую сразу начал падать снег.
Я собрал рядом всех валлонов и постарался подготовить их к неизбежному. Мы прижались друг к другу, чтобы не замерзнуть. Все выбросили свои документы, украшения и даже обручальные кольца. Я утешал своих товарищей, как мог.
Какая еще у нас могла остаться надежда на спасение или освобождение из этой узкой расселины, когда на юге нас уже караулили советские танки? Повернуть назад значило столкнуться с первыми советскими танками, пехотой и кавалерией, которые мчались с севера, ломая последнее сопротивление.
Но тогда случилось невероятное. В нашей расселине двое измученных немецких солдат пошли вперед, каждый держал панцерфауст. Они были настолько измотаны, что, казалось, не понимали вообще ничего и волокли панцерфаусты чисто механически, как они тащили головы на плечах.
Два панцерфауста!
Мы обрадовались. Немецкий и валлонский добровольцы схватили их и полезли наверх. У них было время прицелиться незамеченными. Последовали два фантастических взрыва. Два ближайших вражеских танка, находившиеся почти вплотную, взлетели на воздух.
Молодой немецкий офицер, который взобрался на другую сторону расселины, увидел взрывы. Он обрадовался, как школьник, и радостно закричал. Но я увидел, как он взорвался, разлетевшись на атомы. Он получил прямое попадание снарядом с третьего танка.
Прошло несколько томительных секунд. Затем на снег вокруг нас начали падать маленькие куски мяса, не более ладони. Шлеп… Шлеп… Это все, что осталось от веселого лейтенанта, который минуту назад праздновал нашу победу.
Мы не могли терять ни секунды. Я схватил автомат и полез на огромную кучу трупов, лежавшую в конце расселины. У меня за поясом торчали 6 магазинов по 32 патрона, еще 6 магазинов - за голенищами меховых сапог. Вдобавок в подсумке лежали еще 300 запасных патронов. Я мог отогнать казаков, пока сотни немецких и валлонских солдат покидают это ущелье, что давало нам какой-то шанс на спасение.
Под громкие крики последние повозки с ранеными начали подниматься со дна провала. В 40 метрах от нас стоял еще один советский танк. Он мог перебить половину из нас, но другого решения не было. Мы должны были бежать прямо вперед и спасти то, что получится спасти. Оставаться внизу означало верную смерть. Отважный бросок вперед давал шанс избегнуть гибели.
Я прекрасно помнил карту этого района. Я изучал ее неделями и мог бы без посторонней помощи спокойно дойти до румынской границы, которая находилась в 300 километрах от Черкасс.
Твердо решив, что я не попаду живым в лапы русских, я принял меры предосторожности. Я имел при себе все необходимое, чтобы пару месяцев сражаться в лесу, если потребуется.
Покинув овраг, я заметил большую рощу на другой стороне плато, о существовании которой я знал по карте. Там, укрывшись от вражеских танков, мы хотя бы сумеем перевести дух.
Наши солдаты бросились к роще со всех сторон. Нам предстояло пробежать около 800 метров по открытой местности, прежде чем мы попадем туда. Уцелевшие повозки сумели держаться рядом с нами. Вместе с ними мы ринулись на прорыв.
Советский танк тоже бросился вперед, окруженный толпами кровожадных казаков. Нам пришлось отстреливаться из автоматов, прокладывая дорогу сквозь ряды противника. Вокруг рвались десятки снарядов, осыпая нас осколками.
Мы задыхались, внутри все горело, но двигаться быстрее мы не могли. Прямо на моих глазах советский танк налетел на повозки с ранеными, раздавил их, сровнял с землей. Раздались ужасные вопли, крики умирающих, истерическое ржание раздавленных лошадей, судорожно бьющих копытами.
Мы рухнули на опушке рощи полумертвые. Позади нас серый снег был усеян телами. Танк, окруженный ордой казаков, завершал свою кровавую работу.
Лысянка
Однако танки и многочисленная кавалерия не могли последовать за нами в лес сквозь густой кустарник. Узенькая тропка вывела нас на поляну, где старый полковник на лошади напрасно пытался заставить людей слушать себя.
Несколько тысяч человек попадали в изнеможении на снег. Вся роща простреливалась насквозь пулеметами. Мы не могли бросить этих людей на произвол судьбы после того, как они избежали огромной опасности.
Я представился старому полковнику и спросил, могу ли я взять на себя командование боем в лесу. Мое предложение привело его в восторг. Он тут же спрыгнул с лошади и уселся на снег.
Я нашел молодого немецкого офицера, который знал французский язык. Я приказал ему перевести короткую речь, с которой я обратился к солдатам. "Я прекрасно знаю, где мы. Нам осталось всего три километра, чтобы выйти к южной колонне. Броситься на них сейчас значит позволить перебить себя. Я беру на себя ответственность и выведу всех вас к ним в течение ночи. Нам это удастся. Но пока мы дожидаемся темноты, мы должны образовать квадрат по периметру леса и не позволить советской пехоте войти в него".
Я вызвал добровольцев. Больше мне не был нужен никто. Немного удивленные немцы подошли ко мне.
Я сформировал боевые группы из 10 человек, придав каждой валлона в качестве посыльного. Я отобрал оружие, боеприпасы и панцерфаусты у тех, кто больше не мог сражаться. Я быстро расставил немцев и валлонов по периметру леса.
Русские, которых мы выбили из юго-восточной части леса, вели яростный огонь. Мои солдаты получили строгий приказ только обороняться, так как вечером мы в этом направлении двигаться не собирались.
Согласно карте, деревня Лысянка должна была находиться в трех километрах на юго-запад. Я был совершенно уверен, что этот населенный пункт в руках немцев, идущих нам на помощь. Было невозможно предположить, чтобы эта большая деревня, находящаяся в 20 километрах от рубежа, с которого мы утром начали бросок, все еще была занята русскими. Наверняка танки освободителей дошли до нее.
На карте я видел, что через деревню проходит река. Поэтому будет достаточно добраться до первых домов. Затем мы подумаем, из чего сделать временный мост.
Наш лес тянулся в направлении Лысянки. Мы будем использовать его в качестве укрытия как можно дольше во время марша.
И я отправил разведчиков, чтобы тайно проверить местность.
* * *
На самую грозную опасность мы натолкнулись западнее леса. С опушки мы увидели устрашающую колонну советских танков на холмах всего в 300 метрах от нас. Именно эта колонна отправила те три танка, которые едва не уничтожили нас час назад.
Эти танки были развернуты вдоль дороги, ведущей в Лысянку. Они следили за окрестностями с высоты хребта. Танки держали под огнем западный сектор, по которому двигалась другая колонна окруженных войск, а также контролировали маленькую долину, которая отделяла их от леса.
Абсолютно пустая долина была постоянным искушением. Она вела прямо к Лысянке. Один, последний бросок, и мы будем на свободе.
Танки красных были окружены многочисленной пехотой. Любой, кто попытался бы пробежать по пустой долине, был бы уничтожен. Это было совершенно очевидно.
Я посетил каждый из постов, чтобы успокоить людей. К несчастью, я мог обращаться лишь к своим собственным солдатам.
На нашем правом фланге, у северо-западного угла леса, внезапно появилась группа из нескольких сотен немецких солдат, которая пересекала плато. Они растянулись вдоль деревьев, вместо того чтобы войти в лес. Затем прогремел грозный клич, который потряс нас до глубины души: "Хайль Дойчланд!" И они с головокружительной скоростью бросились на прорыв.
Мы следили за побоищем со стороны. Ни один человек, буквально ни один, не прошел. Вражеские танки открыли по ним убийственный огонь. Несчастные группами падали на снег. Это было избиение.
Затем советская пехота прошлась по грудам мертвых и раненых, чтобы добить тех, кто еще оставался жив.
Мы скорчились за пулеметами, сидя под деревьями буквально в ста метрах от места бойни, и потому видели все в мельчайших деталях. Вооружившись ножами, коммунистические мародеры отрезали пальцы у мертвых и умирающих. Они не утруждали себя попытками снять кольца, они просто резали пальцы и совали окровавленную добычу в карманы, чтобы не тратить лишнего времени.
В ужасе мы следили за этими сценами зверства, но были вынуждены молчать. Я отдал строжайший приказ не делать ни одного выстрела. Мы не спасли бы ни одного умирающего из тех, что лежали в долине, но, наоборот, спровоцировали бы атаку на наш лес этой орды головорезов. Я хотел спасти те 3000 человек, за которых я теперь отвечал. Слепой бросок вперед под огонь танков и артиллерии не принес бы успеха, но, наоборот, привел бы к очередной бойне. Поэтому требовалось собрать силы и дождаться ночи, пока темнота не накроет долину, что помешает действовать советским танкам.