Для обеспечения порядка при посадке людей на транспорты был назначен комендант из командиров штаба флота, в помощь ему выделялась группа командиров отдела военных сообщений. На случай нарушения линейной связи коменданты имели в своем распоряжении мотоциклистов.
Первые части подошли к гаваням около 23 часов. Погрузка производилась быстро и организованно.
В донесении командования 10–м стрелковым корпусом об этой операции говорится: "Отход главных сил частей корпуса и погрузку на транспорты непрерывно прикрывала артиллерия кораблей. Под прикрытием к 4 часам была закончена посадка на транспорты главных сил корпуса и в 7 часов 50 минут мелкими судами сняты с берега части прикрытия. Отход совершался в полном порядке, колоннами, без шума и паники. Успех отхода следует отнести к предпринятым в течение 27 августа контратакам на всем фронте, что ввело противника в заблуждение относительно наших намерений, а также в связи с широкими подрывными работами и минированием, предпринятыми командованием КБФ и корпуса на всех рубежах. Характерным для боевых действий 10 ск явля ется то, что здесь полностью осуществлялось взаимодействие с кораблями, береговой обороной и ВВС КБФ… В целом меры воздействия на противника силами береговой, корабельной артиллерии и ВВС флота и контратаками на всем фронте корпуса позволили сохранить управление войсками в своих руках и ликвидировать многочисленные прорывы противника на различных направлениях. Совместная работа штабов КБФ и 10 ск обеспечивала твердое планирование вывода войск из Таллина и посадку на транспорты… Николаев, Козлов, Березинский".
Около четырех часов 28 августа начальник штаба флота контр- адмирал Ю. А. Пантелеев доложил, что посадка во всех гаванях и на пристанях окончена. Корабли и транспорты приняли более двадцати трех тысяч человек. Если кто‑то еще оставался на берегу, то это были одиночки или небольшие группы, которым предстояло идти по тылам врага в надежде где‑либо перейти линию фронта.
В течение всей этой ночи шел мелкий предосенний дождь. Члены Военного совета флота находились на своем командном пункте в землянке Минной гавани Таллина. Мы внимательно следили за тем, как выполняется принятое нами решение об отходе войск, их погрузка. Перед нашими глазами на пристани проходили колонны, у людей был усталый вид, но шаг тверд, суровые лица оставались спокойными, ни тени растерянности, никакой паники.
Многих не досчитывались в подразделениях, многие отдали свои жизни в боях за Таллин. Оставшимся в живых предстояло теперь защищать город Ленина, и они это знали. У Таллина они тоже дрались за Ленинград - те пять пехотных дивизий врага, которые были обескровлены здесь, предназначались для штурма Ленинграда.
Я стоял на пристани в Минной гавани и думал: "Мы вернемся к тебе, Таллин! Мы обязательно вернемся!"
ГЛАВА 7. ПРОРЫВ
Единственный вариант движения - через минную позицию врага. Атаки с воздуха. Плавающие мины. Ночная стоянка на якоре у вражеских берегов. Гогланд оказывает помощь аварийным кораблям и судам. Герои Гогланда и Вайндло. Боевое ядро флота сохранено!
Итак, прорыв… Десяткам кораблей предстояло пройти через минные поля, под бомбами врага из Таллина в Кронштадт. На каждом километре нас подстерегала смертельная опасность. Удастся ли преодолеть этот путь? Такой вопрос задавали многие из тех, кому на рассвете 28 августа предстояло выйти в море. Я твердо верил в то, что дойти удастся. Верили и мои товарищи по боевой работе, по руководству флотом - члены Военного совета, командиры соединений, командиры штаба и политуправления. Уходили мы из Таллина с чувством глубокой горечи в сердце и в то же время с надеждой вернуться сюда вновь.
Впрочем, эти мысли и чувства занимали нас мало: отдаваться им было просто некогда, столько каждую минуту вставало новых задач, столько было забот, связанных с отправкой на восток не только боевых кораблей, воинских частей и подразделений. Мы обязаны были эвакуировать из Таллина также различные учреждения, прежде всего органы управления, партийный и государственный аппарат республики и города. Следуя здравому смыслу, их нужно было отправить намного раньше, а в Таллине оставить только то, что непосредственно обеспечивало оборону - войска и боевые корабли, оказывающие им поддержку. В этом случае наверняка уменьшилось бы количество жертв во время прорыва. Мы дважды обращались к главнокомандующему войсками Северо - Западного направления с просьбой разрешить нам сделать это, но главком, его штаб, морской отдел занимали отрицательную позицию, видимо, они полагали, что Таллин удастся отстоять.
Не раз члены Военного совета, начальник штаба флота, командиры штаба собирались, чтобы изучить обстановку в Финском заливе, избрать наилучший вариант прорыва. Все это делалось в строгой тайне. Возможности выбора были невелики, решение определялось сложившейся к моменту отхода из Таллина опера тивной обстановкой, отсутствием на пути перехода аэродромов и опорных баз, скованностью транспортами и вспомогательными судами. Нам предстояло пробиться в лоб через созданную противником минную позицию в самых невыгодных для нас условиях. Мы хорошо представляли себе, сколь велика минная опасность и также полно отдаваличэтчет в том, насколько мало возможностей и средств у флота для борьбы с нею. Но выбирать, повторяю, было не из чего.
Кроме того, существовала еще угроза бомбовых ударов врага. Накануне выхода из Таллина, когда мы собрали командиров дивизий и сводных частей для того чтобы дать им последние указания, представители 10–го стрелкового корпуса спросили меня о прикрытии наших кораблей и транспортов с воздуха. Я уклончиво ответил, что больше придется полагаться на свои зенитные средства и маневр. Ответить иначе я не мог; сказать, что прикрытия, возможно, не будет, означало бы способствовать возникновению паники. Особенно важно было уберечь от паники людей, находившихся на транспортах. Транспорты или не имели зенитного вооружения, или имели его очень мало, к тому же обладали слабой маневренностью, уклоняться от бомб было трудно.
Не следует, однако, думать, что мы рисовали эвакуируемым защитникам Таллина радужную картину беззаботной прогулки по Финскому заливу. В боевом приказе на прорыв указывалось, что переход будет происходить в условиях сильного воздействия авиации, подводных лодок противника и минной опасности. Не исключалась возможность встречи и с надводными силами противника.
Отвлекаясь от основной нити воспоминаний, отмечу: некоторые историки ныне утверждают, что командование флота переоценивало опасность появления на пути прорыва надводных и подводных сил противника. Несомненно, переоценка возможностей врага опасна, но, по - моему, еще более опасна их недооценка. Любой исследователь, если он хочет быть объективным, должен считаться с тем фактом, что командование флота совершенно не располагало данными о намерениях противника. Мы не знали, решится он или нет на форсирование нашей минно - артиллерийской позиции, расположенной в устье Финского залива. Но нам было точно известно, что в финских шхерах находятся вражеские подводные лодки, а также легкие надводные силы - торпедные катера и сторожевые корабли. И мы допускали мысль о том, что они попытаются атаковать наши транспорты и боевые корабли. Так оно и случилось.
Из неверных посылок делается неверный вывод: "Переоценка угрозы появления надводных сил противника привела к отказу от использования северного фарватера, свободного от мин… Следовало маршрут перехода наметить на 7-10 миль севернее".
Но сделать этого было нельзя. Ширина за^йва между мысом Юминда и маяком Каллбодагрунд около 20 морских миль. Маршрут прорыва проходил по середине залива примерно на равном расстоянии как от мыса Юминда, так и от южной кромки финских шхер. Перенеся генеральный курс на 7-10 миль к северу, мы должны были бы идти по краю финских шхер…
Скорее можно говорить, как о более выгодном варианте, о прорыве по так называемому южному фарватеру, который проходил между берегом и южной кромкой поставленного врагом минного заграждения. В июле - августе здесь было интенсивное движение, и мы вначале считали наиболее вероятным маршрутом нашего прорыва именно этот путь, хотя в навигационном отношении он весьма сложен. За него говорило, прежде всего, то обстоятельство, что до середины августа по нему прошло свыше 220 транспортов в обоих направлениях, и лишь один из них был потоплен. Однако этот вариант, к сожалению, отпал после выхода вражеских войск на побережье залива у Кунды. 12 августа Военный совет Северо - Западного направления приказал этот фарватер закрыть, а взамен изыскать и оборудовать новый, вне досягаемости береговой артиллерии противника.
Может быть, мы виноваты в том, что не убедили главнокомандующего войсками в нецелесообразности закрытия южного фарватера. Но тут необходимо учитывать два обстоятельства. Во - первых, мы не знали, из чего исходил главком, отдавая свой приказ. Не подтащил ли противник к Кунде береговую артиллерию настолько сильную, что она не пропустила бы ни одного нашего судна? Мы могли думать все что угодно; штаб же направления располагал более достоверными сведениями. Во - вторых, у военных людей, да еще в военное время, не особенно‑то принято доказывать вышестоящему военному органу, прав он или не прав, приказ есть приказ, его нужно выполнять. К этому можно добавить, что и обстановка была не та, когда можно опротестовывать решения…
Таким образом, оставался единственный путь - главный фарватер по центру залива. Мы знали, что он небезопасен. Только в августе здесь на участке Кэри - Вайндло (средняя часть Финского залива) погибло около десятка боевых кораблей и транспортов. Навигационные особенности (банки, мели, острова) дают возможность плавать в Финском заливе строго по определенным направлениям, которые в силу знания географии Балтики были хорошо известны противнику. Поэтому для засорения минами наших коммуникаций он имел идеальные условия. Этому способствовало и наличие многих шхерных фарватеров, выходящих на основную коммуникацию.
Если врагу многое сопутствовало, то для нас, наоборот, условия оказались в высшей мере неблагоприятными. Прежде всего, не было уверенности в том, что переход будет обеспечен авиационным прикрытием. Быстрое продвижение фашистских войск вы нуждало нашу авиацию перебазироваться все дальше на восток. Открытое небо создавало возможности для крупных потерь. Вторая беда - недостаток сторожевых кораблей и катеров. Мы не могли организовать сплошную оборонительную линию вдоль основной коммуникации Кронштадт- Таллин, у нас не хватало сил даже для того, чтобы систематически вести контрольное траление. Имеющиеся десятьч базовых тральщиков в августе были заняты встречей в море и проводкой из базы и обратно подводных лодок; они же доставляли горючее и бомбы на Сарема для минно - торпедной авиации, наносившей удары по Берлину. Вот моя запись за 24 августа: "…базовые тральщики 205, 210,217 с авиабомбами в охранении морских охотников шли из Кронштадта на Сарема. Адмирал И. С. Исаков и передал приказ Наркома: доставить на Сарема еще 600 тонн бензина, 100 бомб по 1000 килограммов, 200 бомб по 500 и 2000 мелких бомб…" Где уж тут было использовать тральщики для траления фарватера!
И во время самого прорыва сказался недостаток тральщиков. Мы вынуждены были планировать движение одной кильватерной колонной, растянувшись на несколько десятков миль… Это означало, что корабли не смогут прикрыть зенитным огнем каждый транспорт, что миноносцы с их слабой зенитной артиллерией во время вражеского удара с воздуха не смогут маневрировать. К тому же фарватер не был обвехован, да ночью его границы и с вехами едва ли удалось бы увидеть.
При построении боевого и походного порядка кораблей мы исходили также из необходимости защиты транспортов от ударов с воздуха. До 27 августа была надежда, что наши истребители, базировавшиеся на Липово (самый западный аэродром флота на территории Ленинградской области, северная часть Кургальского полуострова), сумеют защитить с воздуха корабли в центральной части залива от Таллина до Гогланда и дальше до Кронштадта.
Командующий флотской авиацией генерал М. И. Самохин получил от меня строгий приказ сосредоточить на этом аэродроме максимум истребителей. Случилось, однако, так, что под давлением фашистских войск наши части вынуждены были отступить на правый берег реки Луги, оставив Кургальский полуостров неприкрытым; истребители пришлось срочно перебазировать с Липово на восток в район Петергофа, откуда они уже ничем не могли нам помочь: у них не хватало теперь радиуса действия. Форсировать созданную противником минно - артиллерийскую позицию по всей ее глубине пришлось без истребительного прикрытия.
Прорыв был беспримерным по трудности. Через плотные минные поля, под ударами авиации, торпедных катеров и береговой артиллерии врага предстояло провести из Таллина в Кронштадт около двухсот боевых кораблей, транспортов и судов вспомогательного флота.
В соответствии со своим положением я возглавлял командование флотом и во время прорыва. Флаг командующего был поднят на крейсере "Киров".
Вместе со мной на борту крейсера находился и командир отряда легких сил контр - адмирал В. П. Дрозд со своим штабом. Валентин Петрович за несколько дней до прорыва вернулся из Моон- зунда. Мне было приятно чувствовать рядом локоть этого замечательного командира. Я всегда с большой любовью и искренностью настоящего товарищества вспоминаю Валентина Петровича, одного из талантливых флагманов Балтийского флота, человека беспримерной храбрости, умевшего не терять хладнокровия в труднейших обстоятельствах. В тяжелые дни боев за Моонзунд, когда почти ежедневно десятки вражеских самолетов сбрасывали бомбы на корабли, находившиеся под его командованием, он подавал подчиненным командирам пример рассудительности, ответственного отношения к делу. Таким оставался Валентин Петрович и в дни прорыва.
К 23 часам 27 августа боевые корабли вышли на рейд к островам Нейссар и Аэгна, продолжая и отсюда вести артиллерийский огонь по наступающим частям противника. Около 5 часов утра 28 августа, когда основная часть защитников Таллина погрузилась на транспорты, покинул Минную гавань на посыльном корабле "Пиккер" Военный совет флота. На этом же корабле оставили Таллин часть работников ЦК КП и Совнаркома Эстонии.
На период перехода флот был разделен на главные силы, отряд прикрытия, арьергард и четыре конвоя. Начальником походного штаба при командующем флотом, взявшим на себя непосредственное руководство отрядом главных сил, шел капитан 1 ранга Г. Е. Пилиповский. Отрядом прикрытия командовал начальник штаба флота контр - адмирал Ю. А. Пантелеев. Он ушел из Минной гавани на катере около 7 часов утра, направляясь к лидеру "Минск", на котором был поднят его флаг. Начальником походного штаба отряда прикрытия был капитан 1 ранга С. В. Кудрявцев.
Вскоре гавань покинул начальник тыла флота генерал - майор
В. И. Москаленко с группами минирования объектов.
Когда все боевые корабли и транспорты вышли на Таллинский рейд, приступила к своей мало приятной работе минноподрывная партия под руководством флагманского минера ОВРа капитана 3 ранга П. Я. Вольского. В ее задачу входило закрыть входы в гавани Таллина и уничтожить ценные объекты. Южный вход в Купеческую гавань был загражден железнодорожными вагонами, паровозами и землечерпалкой, северный вход (частично) - транспортом "Гамма". Восточный вход в Минную гавань полностью загородил буксир "Мардус", западный вход закрыть не удалось; имелось в виду поставить здесь тральщик, но его сильным порывом ветра выбросило на мель. Вход в Каботажную гавань (тоже не полностью) загородили вспомогательным судном, бывшим минным заградителем "Амур". В гаванях и на рейдах было выставлено 112 мин различных образцов. Они причинили противнику некоторые потери.
Список объектов военно - морской базы, подлежащих уничтожению, утверждался по согласованию с республиканскими и городскими партийными и советскими органами. Мы дали санкцию на подрыв лишь того, что могло быть использовано врагом в борьбе против нас. Подрывные работы начались в полдень 27 августа с учетом движения отходящих войск; взрывы приурочивались к моменту обстрела врагом района уничтожаемого объекта. В Русско - Балтийской гавани по железнодорожной колее скатывались в море вагоны и паровозы. Более тысячи вагонов было сброшено в море с высокого берега у маяка Пакри по специально продолженной для этого железнодорожной ветке. В Купеческой гавани рвались вагоны с боезапасом. Около 21 часа взлетел на воздух арсенал. Зарево бушующих пожаров освещало Минную гавань и рейд. Ночью были взорваны нефтебаки и остатки боезапаса на последнем нашем аэродроме Пальяссари. Казалось, весь город объят пламенем, горит и взрывается. На рассвете, когда батареи береговой обороны на островах Нейссар и Азгна выполнили свою задачу по созданию неподвижных завес огня и весь их боезапас был полностью расстрелян, они также были взорваны. Одна из 12–дюймовых башен Аэгны почти целиком взлетела в воздух, разломилась на части и с грохотом упала вниз. Пожары и взрывы были видны с острова Хиума и с нашей базы на Ханко. Противник не рискнул войти в город по пятам отходящих войск; видимо, он не сразу обнаружил их отход, так как советский государственный флаг на башне Вышгорода был спущен лишь после полудня 28 августа.
По решению Военного совета флота вывод кораблей и судов в море предполагалось начать вечером 27 августа и закончить в 10 часов 30 минут утра 28 августа с тем, чтобы самый трудный участок минного поля (к северу от мыса Юминда) форсировать в светлое время суток. Днем подсеченные плавающие мины видны, и их можно уничтожить. Однако возникло непредвиденное обстоятельство, которое внесло нежелательную поправку в наши планы. К вечеру 27 августа резко ухудшилась погода, ветер достиг семи баллов. При таком ветре малые корабли, буксиры, катера, тем более тральщики с тралами идти не могут. По прогнозу погода должна была улучшиться во второй половине дня 28 августа. Делать нечего, пришлось ждать. Чтобы не подвергать корабли и груженые транспорты опасности обстрела вражеской артиллерией, я приказал отвести их с рейда Таллина к островам Нейссар и Аэгна. На наше счастье, авиация противника активности не проявляла; первый вражеский разведчик появился в небе лишь около 12 часов 50 минут 28 августа.