БОЙ ЗА ХУТОР
По окончании работ мы были переброшены на другой участок: требовалось укрепить стык двух полков в том самом месте, где, воспользовавшись оплошностью командования дивизии, немцы однажды уже прорвались к нам в тыл и, создав угрозу окружения полка, вынудили нас отступить.
Рано утром мы прибыли на хутор из шести-семи дворов. Из всех труб шел густой дым. Здесь еще проживали мирные жители, и они уже не спали. По виду хутор был не из бедных, вдоль короткой ровной улочки аккуратно выстроились добротные нестарые дома. У южной окраины на опушке негустой березовой рощи стояла баня, возле которой хлопотала группа солдат, поднося дрова, воду, в общем, готовя ее к эксплуатации.
На хуторе свободного помещения не нашлось, все было уже занято, и нашей роте пришлось разместиться вдоль сухой дренажной канавы на северной окраине. К девяти должны были подойти наша кухня и обоз с материалами, а пока мы могли отдыхать. Уставшие от двадцатипятикилометрового перехода, обняв, как любимых, винтовки, солдаты повалились на сухой южный склон канавы и немедля уснули. Лишь командир, политрук и старшина бодрствовали.
Оставалось часа два до оказии. В надежде отыскать свободный уголок и прикорнуть поудобнее я пошел побродить по хутору. Бледное утреннее солнце пыталось приподняться над лесом, но так и зависло над горизонтом, морозный туман тонкой вуалью окутывал вершины деревьев, приглушая и без того слабый утренний свет, только куры, как заботливые хозяйки, уже шныряли повсюду, отыскивая пропитание.
Все было заполнено войсками. На улице и во дворах стояли груженые машины, подводы, конные упряжки с полковой артиллерией, кухни и тут же автомобили с зенитными установками. Дома, в которые я заглянул, были переполнены, люди сидели за столами, на лавках, табуретках, даже на кроватях хозяев, пройти, тем более присесть совершенно невозможно. Хозяйские ребятишки, чирикая как воробьи, выглядывали с полатей, с печек, а сами хозяйки, стесненные солдатами, стояли у порога или печи, ожидая пока поедят гости. Гремя котелками и ложками, бойцы шумно и беззаботно разговаривали, шутили, смеялись, словно война была где-то далеко-далеко.
Я обошел не все, но все-таки большинство домов и не встретил ни единого офицера или политработника. Хутор, до отказа забитый войсками, расположенный близ передовой, казался местом случайного скопления воинских частей, не имеющих над собой единого управления. Мимо меня проследовала группа младших офицеров, направляясь в баню, они шумно и весело переговаривались, меня они даже не заметили и не поприветствовали. Удивленный такой распущенностью, я даже остановился, глянул вслед, но ни один так и не оглянулся. У орудий, машин, подвод, груженных боеприпасами и другим военным имуществом, не было ни часовых, ни дежурных. Мирно дремали, стоя в упряжках, лошади, моторы автомобилей заглушены, все было брошено без присмотра и без охраны, будто все действительно приехали в гости и, обрадованные встречей, побросали свой транспорт на улице, во дворах, а сами разошлись по домам обниматься с хозяевами.
Кто, на каком основании допустил такую беспечность на фронте да еще вблизи передовой? Кроме группы, которая проследовала мимо меня, других офицеров я не встретил.
Побродив по хутору, я вернулся в свою роту. Часть солдат уже бодрствовала, остальные спали, спал и наш старшина Арешкин - "только лег, опять бродил где-то", как мне сказали. Комроты и политрук сидели рядом, склонив головы на грудь, и сладко дремали.
Стояла поздняя осень, тонкий слой снега белой пеленой лежал на земле, но южные склоны крыш и оврагов еще чернели. Было тихо-тихо. Небольшой морозец, градусов пять-шесть, - не такая уж помеха для сибиряка, чтобы не уснуть на воле, но все же и он не позволял долго нежиться. Отдохнув часа полтора, почти все зашевелились. Я заметил: сначала завязывается тихий разговор, он быстро переходит на полукрик, затем - на веселые шутки, и наконец - общий смех.
Ожидая завтрака, мы все чаще поглядывали на северо-восток, в сторону Большого Городища, откуда вот-вот должна была появиться наша полевая кухня. Внезапно раздалась густая пулеметная и автоматная трескотня. Стоявшие во весь рост - почти все были сражены или ранены. Казалось, обстреливают откуда-то сверху. Но в небе ничего предосудительного не обнаруживалось, мы не могли понять - стреляли, кажется, отовсюду. Именно такое впечатление создается в лесу. Между тем стреляющих все еще не было видно. По опыту мы знали, что нередко таким путем, действуя внезапно, немцы организуют психическую атаку, стремясь создать панику. Поэтому, прижав роту к земле - благо, это была канава, мы стали высматривать - где же противник, откуда стреляют?! И тут из леса выдвинулась длинная цепь гитлеровцев. Производя невообразимый шум - с криками, стреляя на ходу, они бегом устремилась через поляну к хутору.
Лейтенант Сычев, растормошив старшину, крикнул:
- Арешкин! За пулемет!
Асам, выхватив пистолет, побежал вперед поддержать группу у южного выступа (канава была Т-образной формы). Остальные, щелкая затворами и пригибаясь, устремились за комроты и старшиной в западный конец.
Огневой удар нашей роты достиг своей цели - остановил врага. Не добежав до домов метров триста, немцы залегли, продолжая вести огонь по хутору.
Возле нас с политруком оставался один перепуганный молодой солдат, он суетливо возился с пулеметом и никак не мог заставить его стрелять. Между тем - неожиданно с севера - появилась новая цепь немцев и опять с воплями и автоматным огнем двинулась теперь прямо на нас. Политрук, видя, что наш солдат совсем перетрусил, выхватил у него пулемет и, щелкнув два раза затвором, ударил почти в упор по наступающим немцам. Его поддержали соседи по канаве - развернувшись, они открыли густую стрельбу из винтовок. Теперь немцы заорали уже другим голосом и скрылись в лесу, откуда и появились.
Но в это время первая цепь немцев перенесла огонь с хутора на нашу канаву. Выбить эту цепь, заставить ее отступить было уже труднее, поскольку теперь она вела огонь из положения лежа и укрывалась за естественными препятствиями. Но прижали мы ее к земле плотно, не позволяя головы поднять, так как у нас позиция была выгоднее, в дренажной канаве мы могли сообщаться, не будучи уязвленными. Воспользовавшись тем, что немцы перенесли огонь, оставив хутор в покое, старшина Арешкин передал свой ручной пулемет помощнику и побежал, пригибаясь, к хутору. И тотчас заговорила зенитная установка! Мы с радостью повернулись к хутору. Смотрим, а это наш Арешкин развернул брошенную какими-то трусами зенитную установку по наземным целям и, стоя в машине, поливает немцев смертоносным огнем четырех спаренных пулеметов! Каждому в этот момент хотелось выскочить и обнять, расцеловать своего старшину! За находчивость! За смелость! За умение владеть всеми видами оружия!
Панически бежали немцы, бросая раненых и убитых.
Но то, что творилось в это время на хуторе, трудно вообразить! Внезапное и столь ошеломляющее нападение немцев вызвало там невероятный переполох. Из своей канавы мы видели, как, ища спасения, женщины, старики, дети в ужасе выскакивали из домов, с криками метались по хутору, пытаясь укрыться за строениями; солдаты, оставляя орудия и повозки, рубили постромки, вскакивали на лошадей и, остервенело нахлестывая, устремлялись к дороге на Большое Городище; водители лихорадочно пытались завести остывшие на морозе моторы и, бросая машины, бежали вон с хутора, скрываясь в ближайшем лесу; а из бани вдруг выскочили голые люди и нагишом, босые, размахивая своей и чужой одеждой, перегоняя друг друга, побежали в глубь леса. Из наших кто-то вскрикнул:
- Смотрите! Смотрите! Голые по снегу бегут!
И тут, как по команде, не обращая внимания на стрельбу, все поднялись во весь рост и громко захохотали.
- Аля-ля-ля-ля! Ату их! - вдруг заорал и свистнул какой-то шутник.
Его поддержал громкий заливистый свист из десятков глоток!
Между тем кто-то успел доложить командованию о попытке гитлеровцев захватить хутор, вклиниться в нашу оборону. Справа и слева, из обоих смежных полков, бежали к нам на выручку взводы и роты с ручными и станковыми пулеметами; просвистело над головами несколько стай снарядов - это грянули залпами наши батареи, посылая весомые проклятия окаянным фашистам. Молодой лейтенант - он вел за собой роту - одетый в перешитую офицерскую шинель, подтянутый и элегантный, первым подбежал к нам запыхавшийся и разрумяненный, как мальчишка на катке. При каждом вздохе изо рта у него вырывались белые клубы пара, он хватал морозный воздух открытыми легкими; возбужденно озираясь, уже на бегу спросил:
- Где немцы?! Покажите! - И, кажется, не желая останавливаться, хотел немедленно догнать их и передавить всех, как клопов.
- Подождите, лейтенант, не торопитесь, - остановил я. - Немцы здесь не в одном месте, осмотритесь немного. Для начала давайте-ка в канаву и садитесь, а то снимут вас, как глухаря с ветки, здесь ведь стреляют. Вон, видите, - указал ему на убитых. - Кроме того, дышите через нос, а то простудите легкие.
Вид окровавленных трупов сильно подействовал, от удивления или ужаса у лейтенанта исказилось лицо, прежний геройский вид и решительность вдруг исчезли. Его подбежавшая рота в ожидании гурьбой стояла наверху канавы.
- Всем укрыться, - скомандовал лейтенант. И растерянно спросил: - Куда ж нам теперь?
Мы рассказали боевому командиру, откуда появились немцы и, примерно, сколько их, чем они вооружены и как ведут себя в бою. Высказали свои предположения, где следует их искать, и дали совет: преследовать быстро и энергично, но с предосторожностью, чтобы не попасть в засаду или в специально устроенную ловушку, ведь враг опытен и хитер. Лейтенант слушал нас с большим вниманием, задавал вопросы и, кажется, всем существом стремился проникнуть в детали обстановки и как можно глубже осмыслить задачу. Что тут же и доказал: немедленно выслал группу разведчиков к ближайшей опушке леса, а роту разбил на два подразделения и приготовил к атаке. Когда разведчики подали знак, что роща свободна, лейтенант поднял часть роты и бегом повел в лес; второе подразделение, также с предосторожностью, атаковало западную рощу. Соединившись в глубине леса, они наглухо закрыли стык.
Замысел противника провалился. С боем нам удалось закрыть прорыв.
Медленно и стыдливо возвращались на хутор сбежавшие паникеры. Проходя мимо нас, они прятали глаза, но презрения и открытых упреков все-таки не избежали. С великой гордостью и высоким достоинством оглядывали этих трусов наши солдаты, отпуская в их адрес злые шутки и заслуженные упреки. Действительно, противно было смотреть на этих горе-защитников, которые думают не о защите людей, а о собственной шкуре.
Кухня и обоз пришли к нам на этот раз очень поздно, когда в желудке каждого из нас давно уже шел концерт.
- Услыхали, что на хуторе горячо. Что делать? Ну, значит, и свернули в лес, и вот ждали... - оправдывался старшина хозроты.
В ОКРУЖЕНИИ
Прорыв на стыке. Совещание у комдива. Поиски переправы. И снова Арешкин. Выход из окружения. Переправа. Водитель Юрченко. Прибыл генерал. Орлы-артиллеристы и Дед Мороз
Прорыв на стыке
Сухая и морозная осень сорок первого года была благоприятна для ведения войны, но гитлеровцы уже не проявляли прежней активности. Быстро разогнавшиеся в начале войны, сейчас они поскользнулись и зашатались. Попытавшись два-три раза штурмовать наши позиции и получив отпор, противник отказался от лобовых атак и стал вновь искать слабые места. К концу октября немцы захватили большое село Наволок на левой стороне Волхова и с ходу пытались овладеть нашей переправой, ведущей к селу Большое Городище, но были отбиты слаженной контратакой и огнем артиллерии. Однако, опасаясь танковой атаки, командование дивизии приказало взорвать переправу и эвакуировать из села оставшееся гражданское население.
И все же сдержать наступление противника нам не удалось. Нащупав слабое место в стыке нашей дивизии с войсками, оборонявшими дальние подступы к городу Волхов, немцы глубоко врезались в эту расщелину и вышли на правый берег реки километрах в восьми-десяти восточнее Большого Городища, почти сомкнув вокруг нашей дивизии кольцо окружения. "Почти" - потому что, по мнению немцев, в этом не было уже никакой необходимости, поскольку единственный путь из окружения лежал через непроходимое болото, которое к тому же простреливалось с обоих флангов. Так по крайней мере сами немцы рисовали обстановку и положение нашей дивизии в листовках, сбрасываемых с самолетов над расположением дивизии. И действительно, к концу октября сорок первого положение для дивизии сложились крайне неблагоприятное. Мы оказались полностью отрезанными от армии. Никаких путей сообщения, кроме радио, у нас не осталось. Снабжение дивизии было полностью прервано. В таких условиях, безусловно, долго продержаться мы не могли.
В первых числах ноября командование 54-й армии бросило нам на выручку бригаду морской пехоты с задачей прорвать блокаду и вывести дивизию из окружения. Действовать мы должны были синхронно извне и изнутри. Однако наши двукратные попытки высвободить дивизию успеха не имели. Немцы торжествовали, всерьез рассчитывая утопить русских в их же болотах. В своих передачах по радио они уже не раз объявляли, что с дивизией покончено, что она намертво окружена и что у нее остается единственный выход - сдаться на милость победителя и сложить оружие. В своих листовках они обращались по имени и отчеству к командиру дивизии и к командирам полков, издевательски предлагая целое расписание: день, место и в какие часы они готовы принять наше оружие, солдат и офицеров. Однако эти наглая самоуверенность и бахвальство имели обратный результат - действовали раздражительно и лишь укрепляли боевой дух бойцов, вызывая еще большую ненависть к фашистским захватчикам.
Совещание у комдива
Было около шестнадцати часов, когда в политотдел зашел связной комдива:
- Товарищ политрук, вас вызывает командир дивизии.
Быстро оделся, и вместе вышли на улицу. День был ясный и морозный, северо-восточный ветер обжигал лицо, по улице гнало поземку. Недавние лужи уже сковало холодом, лед, обламываясь под нашими ногами, звенел, как стекло.
Командный пункт дивизии находился в лесу на одном из холмов в двух-трех километрах южнее села Большое Городище. В блиндаже комдива уже находилась группа офицеров, здесь были начальник инженерной службы дивизии майор Токарев, командир саперного батальона старший лейтенант Рыбников, начальник оперативного отдела штаба дивизии капитан Горшунов, начальник службы разведки и другие штабисты. За небольшим столиком в правом углу сидел начштаба. Попросив разрешения, я прошел в угол и сел рядом с начальником разведки.
Предстояло какое-то, по-видимому, важное совещание. В ожидании командира дивизии офицеры вели между собой оживленную беседу, обсуждая боевые операции последних дней. В их разговорах чувствовалась твердость и боевитость, но и явная озабоченность.
Вскоре вошли командир дивизии генерал-майор Замировский и комиссар дивизии полковой комиссар Шаманин. Все офицеры дружно встали в положение "смирно", приветствуя комиссара и комдива, который тихо поздоровался и взмахом руки пригласил всех сесть.
- После того как мы двумя стрелковыми и артиллерийским полками при содействии с противоположной стороны одной бригады морской пехоты не смогли прорвать кольцо окружения, немцы, очевидно, считают, что с нашей дивизией покончено и что время теперь работает на них, - начал генерал. - Этот вывод подтверждается тем, что вот уже третьи сутки противник не предпринимает против нас никаких активных действий, хотя его силы превосходят наши более чем в три раза. Используя эту самоуверенность врага, мы должны выйти из окружения и, по приказу командующего армией, занять оборону Волховской гидроэлектростанции, в фундамент которой первый камень заложил собственными руками Владимир Ильич Ленин. По данным разведки, - продолжал генерал, - основные силы противника сосредоточены на правом берегу Волхова, то есть плотно облегают нас с востока, юга, запада и северо-запада. На левом берегу противник имеет небольшой гарнизон в селе Наволок, что в шести километрах севернее Большого Городища. Гарнизон этот с наступлением холодов из теплых изб не вылазит. И лишь на северо-востоке, в лесах, имеются специальные подвижные группы противника, имеющие своей целью демонстрацию полного окружения. Такова обстановка.
Начавшиеся морозы, по данным метеослужбы, в ближайшие дни будут усиливаться. Используя их, мы должны выполнить приказ командующего армией и в ближайшее время выйти из окружения. Ваша задача: к двадцати четырем часам найти возможно безопасное место для переправы через реку по льду. Переправить необходимо все, что выдержит лед: людей, легкое оружие, боеприпасы, гужевой транспорт и медсанбат. - Тяжело вздохнув, генерал закончил: - Автомашины, артиллерийские орудия и прочую тяжелую технику, которую нельзя будет переправить по льду, приказано взорвать на месте.
Кто-то охнул. Наступила невольная тишина, похожая на растерянность. Все присутствующие как-то сжались, заметно осунулись лица, словно на людей обрушилось нечто невероятное и гнетущее.
Нарушил затянувшееся молчание генерал. Громко спросил:
- Задача ясна?
- Ясна, - хором ответили офицеры.
- В таком случае, прошу не терять времени и приступить к выполнению. Дальнейшие задачи будут сообщены дополнительно. Практические задачи группе инженерной разведки поставит начальник штаба.
На улице меня окликнул комиссар. Под впечатлением сообщений комдива я напрочь забыл, что он вызывал меня. Подскочив, скороговоркой отрапортовал:
- Слушаю вас, товарищ полковой комиссар!
- Вот что, товарищ политрук. Вы пойдете с группой инженерной разведки и параллельно с командиром группы будете докладывать мне о ходе и результатах разведки. Помните: переправляться придется почти на глазах противника, значит, мы должны сделать все тихо и скрытно. Возлагаю на вас дополнительную ответственность за надежный и безопасный выбор места и за четкий порядок во время самой переправы. Ясно?
- Ясно, товарищ комиссар!
- Вот и хорошо, что ясно. Командир группы - старший лейтенант Рыбников. Немедленно свяжитесь с ним. Идите.
- Есть! - отчеканил я и, повернувшись кругом, ушел в штабную землянку разыскивать командира группы.
Поиски переправы
Группа инженерной разведки в основном состояла из опытных саперов-инженеров и техников, представителя политотдела, представителя особого отдела и небольшой группы разведчиков во главе с начальником службы разведки дивизии капитаном Демидовым. Выйдя с КП дивизии, мы вернулись в село, чтобы избрать основное направление разведки.