Пока я перевязывал руку солдата, рана, к счастью, оказалась незначительной, я внимательно присматривался к старшему лейтенанту. Это был кадровый офицер. Средних лет. Среднего роста. Ладно сложенный, он по-видимому, имел хорошую физическую подготовку, закалку. Обмундирование и снаряжение сидели на нем плотно и красиво. Казалось, этот человек родился в офицерской форме. Сапоги начищены, хотя и припылены. Каска крепко держалась на голове. Лицо его было несколько повелительно-суровым. Короткий подбородок поджимал плотно сложенные губы; чистые и ровные зубы; нос ровный, с небольшим утолщением на конце. Темные брови нависали над столь же темными, но открытыми и смелыми глазами. Солдаты быстро полюбили своего импровизированного командира и очень внимательно слушали и точно выполняли его команды и приказания.
Отбомбившись, фашисты улетели, не потеряв ни единого самолета, а пулевые попадания, видимо, особого вреда им не принесли. Горнисты проиграли сбор. Разбежавшиеся в панике во время налета солдаты и офицеры медленно выходили на дорогу. Выбирались из кустов, вылезали из оврагов и многочисленных воронок. Все тревожно окидывали взглядом небо и дальний горизонт. Колонны быстро пополнялись. Произведенная перекличка показала, что от столь страшной бомбардировки потерь в людях почти не было, если не считать нескольких раненых. В обозе потери оказались более ощутимы. Здесь было убито девять лошадей и несколько ранено.
Приведя себя в порядок, дивизия продолжила свой путь.
РУИНЫ И ПЕПЕЛ
Ранним утром мы проходили через село Путилово. Это красивое село стоит на высоком берегу Ладожского озера. Давным-давно озеро отступило далеко к глубинам, и дно озерной чаши поросло густым и высоким лесом. Могучие ели густыми кронами тянулись к небу, стараясь сравняться с Путиловскими высотами. Но тщетно. Несмотря на свой громадный рост, с высоты Путилова могучий лес казался всего лишь густой порослью степной полыни.
Утро было тихим и прекрасным. Свежий ветерок изредка потягивал с озера, донося до нас влажность и своеобразный запах водорослей. Бледно-голубое небо было чистым и прозрачным, к востоку - совсем белым, а к северо-западу - синим и несколько угрюмым. Солнца еще не было видно, но его присутствие уже ощущалось. Мы тихо шли по широкой, ровной улице села, с горечью всматриваясь в его руины. От многих домов остались лишь обугленные печи с высоко вытянутыми трубами.
В уцелевших домах были настежь распахнуты все окна, двери и беспрепятственно гуляли сквозняки, балуясь изорванными занавесками. И почти в каждом доме на столах стояли самовары, чайная посуда, а кровати остались в беспорядке, неубранные.
Ни людей, ни животных. Когда и куда ушло все живое из этого села, мы не знали. Мы знали одно. Немцы зверски бомбили это мирное и красивое село таким же ранним утром, когда, ничего не подозревая, заботливые матери и добрые бабушки, согрев самовары и собрав на стол, будили свои семьи.
Мы были уже где-то близко. У цели. К которой теперь мы не шли, а просто бежали.
НА ПЕРЕДОВОЙ
Боевые позиции дивизия заняла в районе села Апраксин Городок. Откуда это не соответствующее действительности название села? Никакого "городка" мы не обнаружили. Это было обыкновенное, ничем не выделявшееся село, притом не из самых красивых.
Местность здесь была сильно пересеченной. Густые лесные заросли и кустарник, речки, многочисленные ручьи, овраги и болота - обычный ландшафт этих мест. Справа в синей дымке утреннего рассвета виднелся рабочий поселок Синявино - столица ленинградских торфяников, а слева покрытые лесом высоты. Почва - местами песчаная, местами каменистая, иногда илистая. Весь день дивизия спешно оборудовала свои боевые позиции, и к ночи все уже были в окопах и щелях. Здесь предполагалось встретить врага.
Укладываясь на ночлег, мы с комсоргом батальона младшим политруком Мишей Бойченко забрались в одну щель. Однако уснуть в этой щели нам так и не удалось. Мелкий песок сыпался со всех сторон, при малейшем движении назойливые песчинки попадали в глаза, уши, за воротник, в рот, и, как мы ни плевались, на зубах постоянно ощущался противный хруст. Кроме того, для Миши Бойченко эта щель была явно коротка. Поворочавшись с боку на бок и вдоволь наглотавшись песку, мы с руганью выскочили из этой неприветливой ямины, расстелили плащ-палатку под низкой густой кроной старой ели и наконец безмятежно уснули.
Да, Миша Бойченко! Это был совсем еще молодой, на лицо даже юный детина, росток - около двух метров, и гренадер в плечах. Характер имел хороший, человечный. До флегматичности спокойный, он был так же медлителен и неповоротлив в деле, но! - всегда уравновешен и никогда не поддавался панике. Такому бы офицеру да зенитный дивизион! Кадровый офицер, он был хорошо подготовлен в военном отношении, но для комсорга не подходил никак. Никакого комсомольского, а тем более юношеского задора в нем не было.
Не дождавшись противника, наша дивизия развернулась широким фронтом и двинулась на юг в предвидении встречного боя, на розыск врага. Первое, что мы встретили на своем пути, были руководители Мгинского района Ленинградской области, метавшиеся по лесам в поисках подходящих мест для закладки партизанских баз. Однако Мгинский район вскоре оказался ареной кровопролитных боев и надолго превратился в линию фронта двух воюющих армий, где для партизанского движения уже не оставалось места.
Наконец боевые части нашей дивизии обнаружили противника. Передовые части с ходу ударили по врагу, сбили с позиций и вошли в преследование. Все роты отдельного саперного батальона, в котором я служил, были распределены и приданы стрелковым полкам - в основном как минеры. Ко второй и третьей роте, где политруки послабее, комиссар батальона младший политрук Коваленко направил нас - меня и Бойченко. Мне была поручена третья саперная рота, где командиром был старший лейтенант Заболоцкий.
Напутствуя нас перед первым боем, комиссар батальона сказал:
- Ну вот, товарищи, пришел и наш час. Вы идете в первый бой с ненавистным врагом, с гитлеровскими захватчиками. Будьте мужественными и достойными воинами защитницы трудового народа - нашей доблестной Красной Армии!
Ответив дружным "Ура!", мы разошлись по своим полкам.
Не скажу, чтобы в этот момент меня одолевали какие-либо чувства восторга или страха, душевного подъема или уныния, боязни смерти или желания отличиться. Нет, об этом я не думал. Скорее всего, в этот момент в глубине сознания гнездилось чувство неизвестности. Отсутствовало полное представление о конкретных деталях войны - с чего она начинается, чем заполнен ее каждый день и каждая ночь, каждое утро и каждый вечер?
Ясно было одно: либо мы выдержим эту борьбу с фашизмом и разобьем его, либо погибнем - вопрос мог стоять только так.
РАСПРАВА
Боевые части нашей дивизии успешно теснили противника и ушли далеко вперед. В поисках своего полка я вышел на господствующую высоту. Здесь скрещивались и разбегались в разные стороны шоссейные и грунтовые дороги. Прямо на юг уходило вдаль белое шоссе, слева от него за большой ровной поляной, прилепившись к густому лесу, стояла небольшая деревня Гайтолово, а еще левее, прямо на восток, особняком на возвышенном месте расположилась богатая деревня Тортолово. С высоты далеко просматривались окрестности. На южном направлении по обеим сторонам шоссе трещали автоматы и пулеметы, хлопали одиночные выстрелы из винтовок. Временами рвались ручные гранаты, с треском разрывались ротные и батальонные мины. Артиллерия с обеих сторон почему-то молчала. Но я видел, как наши артиллеристы энергично готовят огневые позиции. Неподалеку от шоссе на опушке осиновой рощи вырубали деревья перед стволами орудий, сооружали дерновые валы вокруг пушек, орудийные расчеты бегом подносили к орудиям ящики со снарядами, копали для них погреба. С правой стороны шоссе, почти рядом с кюветом связисты тянули телефонный кабель, навешивая его прямо на сучья деревьев, а на открытых полянах укладывали кабель в вырытые канавки и маскировали кусочками дерна и мхом.
Узнав у проходивших мимо штабных офицеров, где находится искомый мною полк, я быстро спустился с высоты и зашагал по шоссе. По дороге ко мне присоединилось несколько солдат и офицеров. Навстречу, с передовой, шли первые раненые, и мы, движимые любопытством, набрасывались на них с вопросами: "Ну как немцы? Где они?" На эти стереотипные вопросы одни пожимали плечами, другие со злостью огрызались: "Догонишь, так узнаешь, как немцы!"
В воздухе показался немецкий самолет-разведчик, и мы быстро сбежали с шоссе в лес. Пройдя два-три километра лесом, мы наткнулись на брошенные немцами позиции. Это были наскоро отрытые ячейки, пулеметные точки находились просто в круглых ямах, прикрытых скорее от солнца, чем от пуль и снарядов. Никакой системы обороны не было. По небрежности и бессистемности этих "фортификаций" было ясно, что обороняться здесь немцы никак не предполагали, ведь за три года войны им почти не приходилось встречать сопротивления.
Прошли еще несколько километров, и все чаще стали попадаться одиночные трупы зверски умерщвленных наших солдат, а потом и целые груды тел. Присмотревшись, мы увидели, что все эти люди были умерщвлены разными орудиями смерти. Вот свежая груда тел из пяти трупов, изуродованных самым зверским образом: разбиты головы, рассечены грудные клетки, выколоты глаза, вспороты животы, а у некоторых во рту остались торчать немецкие штыки. Поспешно отступая, немцы, как мы поняли, специально оставили на пути нашей армии эти трупы, чтобы устрашить нас, для чего самым зверским образом убивали военнопленных. Можно ли представить более дикое и глупое мнение немцев о нас, советских людях?
Вокруг трупов постепенно образовалась большая группа наших солдат и офицеров, с негодованием и удивлением рассматривавших первые следы "цивилизации" фашистов. Стихийно возник митинг. Здесь я впервые во всей полноте понял и ощутил свою миссию - миссию политрука. Она рождалась как протест против этой дикой расправы над обезоруженными пленными. Я говорил о нарушении международных конвенций и соглашений, разоблачая идеологию фашизма, ее бесчеловечность, и лица солдат постепенно становились все более суровыми, даже злыми. С негодованием и ненавистью к захватчикам расходились люди.
"НЕЧЕГО ВРЕМЯ ТЕРЯТЬ ПОНАПРАСНУ!"
Догнали мы свой полк только вечером. И тут же получили приказ командира полка: заминировать шоссе и его обочины противотанковыми минами. Ожидалась танковая атака противника. Ночью мы задание выполнили. Однако к утру пришел новый приказ: разминировать шоссе, пойдут наши танки. Обрадовавшись такому обороту дела, мы с рассветом выползли на дорогу и принялись быстро снимать мины, относя их подальше в глубь леса. На нашу раннюю работу немцы не реагировали, очевидно еще спали, и мы, потеряв чувство осторожности, стали работать в полный рост.
Перед восходом подъехали три наших танка. Приглушив моторы, они остановились. Из открытого люка переднего танка выглянул офицер:
- А где же тут немцы?
Мы ответили, что немцы где-то впереди. Посмотрев вокруг, танкист полушутя-полусерьезно произнес:
- Приехали бить немцев, а тут не то, что немцев, русских-то раз-два и обчелся. - И вдруг предложил: - Вот что, ребята, садитесь к нам и поедем искать немцев. Нечего время терять понапрасну!
Столь неожиданное и вместе заманчивое предложение вначале смутило нас, в недоумении мы переглядывались: как быть? Ведь мы же саперы, да и приказа нет, хотя задание мы уже выполнили и доложили командиру. Тем временем танкист нырнул в танк и вновь появился уже с автоматом в руке. Окинув нас взглядом, крикнул:
- Политрук, вот тебе автомат! Садись позади башни и, как увидишь немцев, пали по ним из автомата, а мы их будем косить из пулеметов и бить из пушек.
Это явилось как бы командой. Не раздумывая, я вскочил на танк, схватил автомат и стал устраиваться за башней. Командир второй роты лейтенант Сычев взобрался на второй танк, за ним последовали солдаты, и спустя несколько минут, оседлав танки, мы уже мчались по шоссе в сторону противника.
Миновав небольшую открытую поляну, мы въехали в большой лес. Передний танк остановился. За ним остановились и два других. В предрассветной мгле стояли могучие ели, нависая над шоссе. Вдали сквозь длинный коридор деревьев виднелась уже освещенная солнцем высотка. Плотно прильнув к холодному металлу танков, мы напряженно всматривались в лесную чащу. Утренние сумерки и легкий туман затрудняли и без того плохую видимость, лес подозрительно молчал. Вдруг справа в глубине что-то зашевелилось. Я немедленно дал очередь из автомата, и тут же раздались крики немцев:
- Русс! Русс!
Спрыгнувшие с танков солдаты уже бежали в глубь леса, стреляя на ходу. Я побежал туда же. Стало как-то светлее, и мы четко увидели, как два долговязых пруссака уходят от нас, волоча за собой труп убитого товарища, а третий возится с пулеметом, наводя на нас. Но кто-то метким выстрелом ранил немца. Он бросил пулемет и заорал на весь лес. Подбежавшие бойцы быстро схватили его, сунули кляп и потащили к танкам.
Подобрав четыре автомата и пулемет, захватив двух пленных, мы вскочили на танки. Танкисты открыли огонь из всех пушек, затем быстро развернули машины и выскочили на дорогу. Из глубины леса и с обеих сторон шоссе застрочили пулеметы и автоматы. Лес загудел, защелкал, затрещал. Разбуженные немцы открыли запоздалый беспорядочный огонь.
От пленных мы узнали, что столкнулись с передовыми частями 21-й стрелковой дивизии "СС". Высадив на станцию Мга воздушный десант, гитлеровцы спешили навстречу финнам, наступавшим на Ленинград через Карельский перешеек. Однако они малость запоздали. На их пути уже стояла наша 310-я стрелковая дивизия. Так что спешили мы не напрасно. Наш пот и наша первая кровь не пропали даром, мы вовремя успели добежать до цели и развернуть свои силы - упредили врага.
БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШИЙ
Деревни Гайтолово и Тортолово переходили из рук в руки несколько раз. Поддерживая 1080-й полк, наша рота сосредоточилась на левом фланге полка за деревней Гайтолово, в густой березовой роще. Проходя на рассвете через эту деревню, мы уже не обнаружили на этом месте никакой деревни. На ее месте остались лишь голые каменные фундаменты да тумбы, на которых недавно стояли дома, повсюду валялись полусгоревшие бревна да кое-где торчали полуразрушенные печи - вот и все, что осталось от деревни Гайтолово. Даже колодезный журавль и тот был сбит снарядом, так что воду из колодца нам пришлось черпать уже без его помощи. А ведь совсем еще недавно, оставляя эту деревню, мы предлагали ее немногочисленным жителям эвакуироваться в глубь страны. Где они теперь, ее беспечные жители?
Наскоро окопавшись, мы ожидали "грандиозного", как объявили немцы, наступления. 1-й взвод, с которым находились командир роты Заболоцкий и я, расположился впереди. 2-й взвод уступом влево, а 3-й уступом вправо позади нас.
Почва на месте расположения первого взвода оказалась каменистой, рыть окопы было крайне трудно, даже нам, саперам. К восьми часам утра удалось отрыть окопы глубиной всего лишь для стрельбы с колена, а в 8.00 - мы уже знали пунктуальность немцев - начнется бой.
Приказав всем прекратить работу и укрыться в окопах, командир роты тоже залез в вырытый для него окоп, и, только я устроился рядом, как одновременно из всех видов оружия немцы открыли бешеный огонь. Затрещали пулеметы, затыркали короткие очереди автоматов, загремели залпы артиллерии и минометных батарей. На нас густо, как на свадебном пиру, посыпались ветки и зеленая листва деревьев. Инстинктивно мы плотнее прижались к дну окопа. Впечатление было, что налетела огромная-преогромная эскадрилья самолетов, которая бомбит и обстреливает нас из пулеметов. Однако наблюдение за воздухом не подтвердило этого впечатления. Били из наземных видов оружия. Посмотрев на часы, я убедился: ровно 8.00. Какая педантичность!
Стрельба нарастала с дьявольской интенсивностью. Пули, ударяясь о ветки деревьев, трещали, как полевая саранча. Разрывы мин и снарядов сливались в общий гул. Небо заволокло густыми клубами дыма, газа и пыли. Казалось, вокруг нас горят и земля, и небо.
В такой-то вот обстановке неожиданно появился связной командира полка с приказом немедленно заминировать опушку леса на левом фланге, который находился от нас в двухстах-трехстах метрах.
- Ну, политрук, кого пошлем минировать? - обратился ко мне Заболоцкий.
- Кажется, одного взвода будет достаточно, поляна там небольшая, и с этой задачей, по-моему, вполне справится взвод младшего лейтенанта Гревцева.
- Да, пожалуй, - согласился Заболоцкий. Тут же написал распоряжение командиру взвода и послал приказ со связным.
Обстановка между тем становилась все более и более напряженной. Со стороны противника четко слышался гул моторов, даже отдельные выкрики команд. С минуты на минуту ожидалась атака немцев. Получив приказ, Гревцев быстро снял свой взвод и бегом повел на выполнение задания. Увидев это быстрое передвижение нашего взвода, некоторые трусы и паникеры из соседнего стрелкового батальона, кажется, только того и ждали - сначала по одному, а затем и целыми группами они устремились к нашей роще следом за взводом Гревцева. Углядев это безобразие, я понял: через минуту то же самое может случиться и с нашим, вторым, взводом, через который бежала вся эта масса.
- Надо немедленно предупредить второй взвод! - прокричал я почти на ухо командиру роты. - Чтобы без приказа не отходил ни один человек, иначе, неправильно поняв движение, взвод тоже может сняться и уйти.
- Ну и предупреждай, если тебе жизнь надоела! - с выкаченными глазами прокричал мне в лицо Заболоцкий, отвернулся, уткнувшись лицом в окопчик, и весь как-то съежился, словно готовясь нырнуть в преисподнюю.
Будто плетью стегнул меня этот трусливый писк! Как ужаленный я выскочил из окопчика и в бешенстве помчался во второй взвод, не обращая внимания на опасность. Однако обстановка во втором взводе меня так обрадовала, что я тут же забыл и про обиду, и про Заболоцкого. Еще издали я заметил высокие брустверы синевато-зеленого грунта, извивавшиеся и уходившие в глубь рощи, и теперь увидел - я прыгнул в окоп полного профиля! К счастью, грунт здесь оказался мягким, и взвод быстро смог уйти в землю: длинные, извилистые окопы были сооружены по всем правилам инженерного искусства; огневые ячейки для пулеметов вынесены несколько вперед, с хорошим сектором обстрела.
И сейчас политрук роты подбирал гранатометчиков по танкам, готовились связки гранат, учитывались бронебойные патроны и всем бойцам был отдан приказ надеть на винтовки штыки. Командир взвода, младший лейтенант Мальченко, находился в центре взвода, откуда деловито наблюдал за обстановкой и отдавал приказания работавшим солдатам. Все были бодры и активно готовились к встрече врага. Никаких следов паники или волнения. Тут все и всё готовилось к бою.
- Ну и молодцы! - здороваясь с командиром взвода, сказал я улыбаясь.
- Рад стараться! - весело ответил Мальченко по-солдатски.
Подошли политрук Иванков и несколько солдат, отдыхавших в окопе.
- Как вы оцениваете обстановку? - спросил я политрука и взводного.
- Да как оцениваем! Готовимся вот отбивать атаки, - ответил Мальченко. - Кажется, они что-то там затевают.
Я похвалил:
- Правильно оцениваете обстановку и хорошо готовитесь.